Василий Соколов - Вторжение

• Название: Вторжение
• Автор: Василий Соколов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Сразу вот так, запросто, Костров не подошел к девушке. Кажется, тоже оробел. Взобравшись наверх, он походил взад-вперед, будто желая убедиться, не размыта ли насыпь, и, как бы между прочим, заметил:

- Разлилась - удержу нет!

Марылька точно бы ослышалась, тихо спросила:

- Что вы сказали?

- Красиво, говорю, весной в половодье... Вон даже кусок дороги унесло, - показал на санный путь, концы которого обрывались в реке.

- А хаты не затопит? - спросила девушка.

- Боитесь? - улыбнулся Костров.

Девушка поежилась и с сожалением промолвила:

- Боюсь.

- Чудная, - Костров встряхнул прядями волос. - Ничего не случится. Побушует, а там, смотришь, за ночь утихомирится. Да и мы вот посланы усмирять ее, - добавил он озабоченно. - Видели, как рвем льдины...

- А вы смелый! - не удержалась Марылька. - Видела, как вы на льдину прыгнули. Она же могла разломиться, и тогда...

- А если бы взаправду тонуть начал, - перебил Костров, - что бы вы тогда стали делать?

Марыльку этот вопрос озаботил, и все же, не задумываясь, она ответила:

- Позвала бы людей.

- Но поблизости никого нет?

- Тогда бы сама взялась помочь. Не оставлять же в беде! - сказала она смущаясь.

Костров подивился ее решимости. Узнав, что она возвращается из школы в свою деревню, он пожалел, что половодье снесло тропинку через реку, хотя в душе радовался случаю, который свел его с Марылькой.

Одета она была налегке - в синюю вязаную кофту с вышитыми белыми ромашками на груди; голову ее слегка покрывала кокетливо взбитая на макушке шапочка, тоже вязаная.

Ее чуть-чуть скуластое лицо было смуглым; всего красивее у нее длинные косы, одна коса лежала на груди, и девушка легким движением руки откинула назад тугой виток пшеничных волос. В глазах у нее стояла синь, будто заронили в них да так и оставили навсегда головки цветущего льна, эти глаза, казалось, могли заглядывать в самую душу человека, к тому же в них легко угадывалась доверчивость.

Бывают минуты, когда человек в увлечении своем может забыть о многом... Такое состояние испытывал сейчас Алексей Костров. Мучительно долго не заглядывал он в такие вот милые глаза, не чувствовал теплоты девичьей руки, не прикасался к мягким косам - и в эту минуту, казалось, запамятовал, что есть у него где-то жена, - он так увлекся, что позабыл обо всем на свете.

- А вы долго у нас собираетесь быть? - неожиданно спросила Марылька.

- Да вот к вечеру, надеюсь, разворошим лед у моста и обратно.

- Так скоро? - Марылька, сожалея, подняла брови.

- Ну, если понравится, то можно и задержаться маленько. Как привечать будете, - улыбнулся он, блеснув кипенно-белыми зубами.

- Ой, что вы! Заходите. У нас тут в каждой хате красноармейцам рады.

- Раз так, заглянем.

- А вы шлях к нам найдете?

- Смотря какие ориентиры укажете, - отшутился Костров, заставив девушку смутиться.

- Нас расшукать зараз легко, - помолчав, ответила она и показала рукой. - Попадете вон в ту веску, там справа четвертая хата. Поперед окон криница...

В это время со стороны моста послышался голос:

- Товарищ сержант! Пора!

Оба - Алексей и девушка - взглянули на реку: берега уже потонули в воде, их очертания угадывались только по ивам, которые как бы сгрудились посреди разлива и оробело вздрагивали, метались, то пригибая, то расправляя под напором воды тонкие, покрытые пушистыми сережками, лозинки.

Откуда ни возьмись, в полынью плюхнулась серая кряква. Следом за ней грациозно опустился селезень. Но то ли ей не понравилось, что разводье было маленьким, то ли боялась своего преследователя, утка взбалмошно закричала и поднялась. "Потешные. Им гнездиться одно раздолье", - отметил про себя Костров и повелительно сказал:

- Красавица, быстрее в лодку. Пока большой льдины нет - проскочим.

- А успеем? - встревожилась она, хотя ей тоже хотелось в чем-то показать себя смелой и уж, во всяком случае, не уронить девичьей гордости в глазах парня.

- Дорогу унесло. Вы теперь нам подчиняетесь, - ответил за Кострова Бусыгин и подал сержанту холодную цепь.

Бусыгин тоже был не прочь везти девушку, но лодка, шаткая и легкая, как перышко, опасно погрузилась в воду, и он уступил Кострову, сказав, чтобы держались подальше от льдин.

- Пока я съезжу, толовый заряд приготовь! - крикнул Костров и, оттолкнув лодку, прыгнул в нее.

Бусыгин не сводил с лодки глаз. А вокруг нее похрустывали, наваливались друг на друга и неуклюже кувыркались льдины. Костров отталкивал их веслами.

Выбрались на середину разводья, и Костров надбавил сил. И вправду только бы скорее: на стремнине льду стало просторнее, течение убыстрилось. Река шумела, суматошно несла вспухшие мутные воды.

Громадная, с вмерзшими камышинами, льдина двигалась наперерез лодке. Двигалась неторопко, как бы вовсе не повинуясь стремнине. Костров греб молча, в тревожном ожидании. Льдина того и гляди могла увлечь с собой лодку, притиснуть ее. Он прикинул: ждать, пока льдина пройдет, уже поздно, и возвращаться ему не хотелось. Бусыгин засмеет, да и не развернешься на стремнине быстро, льдина подойдет, подхватит лодку и унесет невесть куда. Что же делать? Спросить у Марыльки? Но она притихла, ей, кажется, не до этого, в душе, может, ругает себя, что согласилась ехать.

Что-то истошно кричал Бусыгин с берега, но Костров, упираясь в слани ногами, гнал и гнал лодку навстречу пучине. Вот уже и льдина рядом, виден ее изрытый и грязный верх. Что-то треснуло, надломилось и рухнуло вниз. Костров сквозь воду увидел, как под самой лодкой прошел, похожий на акулу, кусок льдины.

Марылька сидела с побелевшим лицом, но, поймав на себе взгляд сержанта, вмиг улыбнулась виновато, и, кажется, еще сильнее проступили на ее лице веснушки.

"Пронесло!" - с облегчением вздохнул Костров и только теперь почувствовал, что опасность миновала: лодка подходила к берегу.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Одно окно хаты Янки Коржа выходило во двор.

Днем дядюшка Янка, мастер портняжных дел, пропадал в мастерской, а под вечер, придя домой, снимал затрепанный, с глубокими карманами халат, обнажался по пояс и плескал на себя деревянным черпаком прохладную воду. После он лежал на топчане, давал отдых мозолистым, со скрюченными пальцами рукам и спине, которая все чаще ныла от многолетнего сидячего положения.

Перед заходом солнца, следуя давней примете, что в эту пору спать вредно, дядюшка Янка вставал и совершал короткие шествия по пригуменью, а чаще, в ненастную погоду, почитал за удовольствие сесть у распахнутого окна, что выходило во двор, и вдыхать густой, пропитанный запахами прелых листьев и трав, воздух, глядеть на предзакатное солнце, которое, будто на приколе у деревьев, долго висело, не желая уходить за горизонт.

Когда Марылька прибежала с реки, Янка лежал на топчане и дремал. При каждом вздохе сизые усы его потешно отдувались.

- Папаня, слышишь? Встань! - потеребила за плечо Марылька. - Сам же наказывал будить... Солнце заходит!

- Ой, что это со мной? Заспался. - И, приоткрыв один глаз, поглядел на румянившееся окно, вяло, со стоном приподнялся.

Обычной домашней одеждой Янки были белая посконная рубаха и такие же белые, плотно облегавшие костлявые ноги штаны, которые делали его похожим на старого отставного гусара. Но теперь, едва принялся он шнурками из сыромятной кожи засупонивать свои грубые башмаки, как дочь подбежала к нему, велела надеть новую куртку и синие брюки, которые он обычно заправлял в краги. Янка запротивился было, заявив, что такое добро даже и в престольные праздники жалко носить, но Марылька с крайним нетерпением метнула на него укоряющий взгляд, сказала, чтобы не срамился при людях.

- При каких людях? - ворчливо спросил Янка. - Что мне, в костел, на громадянский сход топать?

Марылька, однако же, не ответила. Сняв со стены под образами деревянную шкатулку, она отыскала ключ, открыла им высокий, обитый полосками жести сундук и с охапкою нарядов убежала в смежную комнату.

И оттуда, как ручеек, зажурчал ее голос:

Пойду, пойду, Ясю милый,

Пойду замуж за тебе.

Буду я тебе любити,

Буду дуже целовати.

Скоро Марылька вернулась и стала посреди прихожей: вот, мол, полюбуйся, какая нарядная!

Платье на ней было вышито цветами, рукава повыше локтей собраны в букет. Похоже: те самые ромашки и голубые колокольчики, что растут летом у них на приречном лугу, были перенесены на ее наряды.

- А матуля где? - спросила вдруг Марылька и, узнав, что мать ушла к соседке, в хату председателя колхоза Громыки, наказала отцу, чтобы сидел у окна и, как только появятся важные гости, немедля дал об этом весть.

- А я пойду Громыку предупрежу, - добавила она и выпорхнула из хаты.

"Птушка", - улыбнулся вслед ей старый Янка, а потом подумал: "Кому же забота идти до нас? Чудно даже! Но ежели пожалуют, то, понятное, дело, не какие-нибудь паны ясновельможные, а свои сябры... Им-то наша доля не чужда. Нехай едут, побачат, как мы живем-можем".