Наталья Болотина - Потемкин

• Название: Потемкин
• Автор: Наталья Болотина
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4444-1983-0

Книга историка-архивиста Н.Ю. Болотиной (доцента РАНХиГС) рассказывает о блистательной жизни светлейшего князя Г.А. Потемкина-Таврического, выдающегося администратора и полководца второй половины XVIII века.

О Потемкине писали много. Необычный человек, неординарна личность, светлейший вызывал самые разные эмоции и у современников, и у потомков. Одни говорили только о достоинствах и заслугах Григория Александровича, другие называли главными качествами князя леность и восточный деспотизм. Самые противоречивые мнения можно и по сей день услышать о «великолепном князе Тавриды». Потемкин не был идеальным человеком, его обуревали сильные страсти, немыслимые желания, которые он умел блистательно осуществлять. Недоброжелатели утверждали, что деятельность Потемкина вредна для страны, а императрица Екатерина II, главная его покровительница и защитница, не уставала благодарить своего фаворита за труды на благо Отечества.

---

И вот в минуту отчаяния Екатерина призывает ко двору Потемкина. «Потом приехал некто богатырь, — напоминает она ему недавние дни. — Сей богатырь по заслугам своим и по всегдашней ласке прелестен был так, что, услыша о его приезде, уже говорить стали, что ему тут поселиться, а того не знали, что мы письмецом сюда призвали неприметно его, однако же с таким внутренним намерением, чтоб не вовсе слепо по приезде его сюда поступать, но разбирать, есть ли в нем склонность, о которой мне Брюсша сказывала, что давно многие подозревали, то есть та, которую я желаю, что он имел». Императрица говорит о продуманности своего выбора, а не о минутной прихоти, она хочет увериться в искренности любви Потемкина и обрести покой в душе и сердце. Ей хочется любить и быть любимой, видеть рядом верного и преданного человека.

Об этом ее призыв в конце «Чистосердечной исповеди», обращенный к сердцу Потемкина: «Ну, господин богатырь, после сей исповеди могу ли я надеяться получить отпущение грехов своих? Изволишь видеть, что не пятнадцать, но третья доля из сих: первого по неволе да четвертого из дешперации я думала на счет легкомыслия поставить никак не можно; о трех прочих, есть ли точно разберешь, Бог видит, что не от распутства, к которому никакой склонности не имею, и есть ли б я в участь получила смолоду мужа, которого бы любить могла, я бы вечно к нему не переменилась. Беда та, что сердце мое не хочет быть ни на час охотно без любви. Сказывают, такие пороки людские покрыть стараются, будто сие произходит от добросердечия, но статься может, что подобная диспозиция сердца есть порок, нежели добродетель. Но напрасно я сие к тебе пишу, ибо после того взлюбишь или не захочешь в армию ехать боясь, чтоб я тебя позабыла. Но, право, не думаю, чтоб такую глупость зделала, и есть ли хочешь на век меня к себе привязать, то покажи мне столько же дружбы, как и любви, а наипаче люби и говори правду». Екатерина ждет от Потемкина не оправдания, а сочувствия и понимания, искреннего сердечного порыва.

Прочитав откровенное послание императрицы, где она, не лукавя, перечисляет все свои прежние увлечения и рассказывает о пережитых чувствах, Потемкин в миг уверился в чувствах этой прекрасной, сильной духом женщины, не побоявшейся осуждения и искренне сказавшей ему: вот мои прежние страсти, но ты любим сейчас и надолго, забудь сплетни двора и шепот за портьерами, поверь мне и люби такую, как есть, люби искренне и будь правдив, и дням счастья нашего не будет конца. Однако в любви, как и в жизни, ничто не дается легко и не приходит сразу. Еще несколько дней Екатерине приходиться уверять Потемкина письмами в искренности своих чувств. Он капризничает, играет с Екатериной, не появляется во внутренних покоях, разжигая страсть императрицы и заставляя ее страдать от непонимания.

«Я ласкаясь к тебе по сю пору много, тем ни на единую черту не предуспела ни в чем. Принуждать к ласке никого неможно, вынуждать непристойно, притворяться — подлых душ свойство. Изволь вести себя таким образом, чтоб я была тобою довольна. Ты знаешь мой нрав и мое сердце, ты ведаешь хорошие и дурные свойства, ты умен, тебе самому предоставляю избрать приличное по тому поведение. Напрасно мучися, напрасно терзаеся. Един здравый рассудок тебя выведет из беспокойного сего положения; без ни крайности здоровье свое надседаешь понапрасно», — закаленная в любовных баталиях, Екатерина не торопит Потемкина, она старше его на 10 лет, возможно, понимает сомнения своего избранника лучше, чем мы. Отчего он мучается и терзается? От ревности или страха перед будущим?

А может быть, это игра, чтобы заставить ее сказать те самые слова, совершить те самые поступки, которые крепкими нитями свяжут их на годы? Сколько бы мы ни гадали, ответ знают только они — Екатерина и Потемкин. Мы можем только заглядывать через плечо и читать их письма, нам не предназначавшиеся, пытаясь проникнуть в события прошлого.

Спустя несколько дней императрица в очередном послании к нерешительному фавориту уже не может сдержаться от того, чтобы не высказать свое недовольство, и даже обращается к нему на Вы: «Благодарствую за посещение. Я не понимаю, что Вас удержало. Неуже что мои слова подавали к тому повод? Я жаловалась, что спать хочу, единственно для того, чтоб ранее все утихло и я б Вас и ранее увидеть могла. А Вы, тому испужавшись и дабы меня не найти на постели, и не пришли. Не изволь бояться. Мы сами догадливы». Екатерина, как только все люди ушли, бросилась в библиотеку, где на «сквозном ветре» простояла два часа, дожидаясь Потемкина, и ни с чем «пошла с печали лечь в постель, где по милости Вашей пятую ночь проводила без сна». Она мучалась и страдала от непонимания, но все равно была готова простить и принять: «Одним словом, многое множество имею тебе сказать, а наипаче похожего на то, что говорила между двенацатого и второго часа вчера, но не знаю, во вчерашнем ли ты расположении и соответствуют ли часто твои слова так мало делу, как в сии последние сутки. Ибо все ты твердил, что прийдешь, а не пришел. Не можешь сердиться, что пеняю. Прощай, Бог с тобою. Всякий час об тебе думаю. Ахти, какое долгое письмо намарала. Виновата, позабыла, что ты их не любишь. Впредь не стану». Женщина, не императрица, умоляет о признаниях в любви. Окончательное объяснение Екатерины и Потемкина вскоре состоялось. Наверное, они смогли честно взглянуть в глаза друг другу и, откинув сомнения, решить свое будущее.

Умиротворенная императрица погрузилась в любовь, волнительные для сердца встречи становятся постоянными. Поток записочек также значительно увеличился. Екатерина писала по любому поводу, лишь бы показать своему милому заботу и любовь. «Голубчик, буде мясо кушать изволишь, то знай, что теперь все готово в бане. А к себе кушанье оттудова отнюдь не таскай, а то весь свет сведает, что в бане кушанье готовят», — некоторые встречи любовников проходили в мыленке Екатерины, и она заранее предупреждала Потемкина о приготовлениях к свиданию. Ей хотелось любить и всегда выказывать свое чувство любимому: «Гришенька, — ласково обращается она к другу, — не милой, потому что милой. Я спала хорошо, но очень немогу, грудь болит и голова, и, право, не знаю, выйду ли сегодни или нет. А есть ли выйду, то это будет для того, что я тебя более люблю, нежели ты меня любишь, чего я доказать могу, как два и два — четыре. Выйду, чтоб тебя видеть».

Екатерине нравится восхищаться своим новым избранником, хвалить его и высказывать комплименты: «Да и не всякий так умен, так хорош, так приятен. Не удивляюсь, что весь город безсчетное число женщин на твой щет ставил. Никто на свете столь не горазд с ними возиться, я чаю, как Вы. Мне кажется, во всем ты не рядовой, но весьма отличаешься от прочих».

Императрица упивается новыми переживаниями, литературный талант требует оформления любовных порывов и чувственных переживаний в нечто осязаемое — в послания объекту страсти, в великолепный монолог любви. Сидя над листом бумаги, Екатерина с каждым словом, подаренным Григорию Потемкину, открывает в себе все новые и новые мелодии любви, она иронизирует над собой, быть может, даже боится силы испытываемых чувств, но тем не менее ей нравится говорить о них в письмах к человеку, вызвавшему эту бурю страстей. «Чтоб мне смысла иметь, когда ты со мною, — объясняет Екатерина Потемкину, — надобно, чтоб я глаза закрыла, а то заподлинно сказать могу того, чему век смеялась: “что взор мой тобою пленен”. Экспрессия, которую я почитала за глупую, несбыточную и ненатуральную, а теперь вижу, что это быть может. Глупые мои глаза уставятся на тебя смотреть: разсужденье ни на копейку в ум не лезет, а одурею Бог весть как. Мне нужно и надобно дни с три, есть ли возможность будет, с тобою не видаться, чтоб ум мой установился и я б память нашла, а то мною скоро скучать станешь, и нельзя инако быть. Я на себя сегодни очень, очень сердита и бранилась сама с собою и всячески старалась быть умнее. Авось-либо силы и твердости как-нибудь да достану, перейму у Вас — самый лучий пример перед собою имею. Вы умны. Вы тверды и непоколебимы в своих принятых намерениях, чему доказательством служит и то, сколько лет говорите, что старались около нас, но я сие не приметила, а мне сказывали другие.

Прощай, миленький, всего дни с три осталось для нашего свидания, а там первая неделя поста — дни покаяния и молитвы, в которых Вас видеть никак нельзя будет, ибо всячески дурно. Мне же говеть должно. Уф! я вздумать не могу и чуть что не плачу от мыслей сих однех. Adieu, Monsieur, напиши, пожалуй, каков ты сего дни: изволил ли опочивать, хорошо или нет, и лихорадка продолжается ли и сильна ли? Панин тебе скажет: “Изволь, сударь, отведать хину, хину, хину!” Куда как бы нам с тобою бы весело было вместе сидеть и разговаривать. Есть ли б друг друга меньше любили, умнее бы были, веселее. Вить и я весельчак, когда ум, а наипаче сердце свободно. Вить не поверишь, радость, как нужно для разговора, чтоб менее действовала любовь.