Глеб Алёхин - Тайна дразнит разум

• Название: Тайна дразнит разум
• Автор: Глеб Алёхин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1987

Главный герой обоих романов — самобытный философ, преданный делу революции большевик Калугин. Он участвует в борьбе чекистов против церковников и контрреволюционеров в Старой Руссе («Белая тьма»), в бескомпромиссной идейной борьбе в 20-е годы отстаивает памятник «Тысячелетие России» в Новгороде («Тайна Тысячелетия»). Калугинская «логика открытия» помогает чекистам в их работе.

---

— Войдите!

К счастью, это Калугин вернулся за портфелем. На столе сохла роговская фуражка с плетеным ремешком. Председатель укома перекинул с нее взгляд на ширму и, хитровато щурясь, обратился к Воркуну:

— Иван Матвеевич, прошу тебя! — Он поднял портфель. — Воздействуй на Рогова. Твой друг играет с огнем! Икону Старорусской богоматери обещал новгородскому музею…

— Ну и что? — пожал плечами Воркун. — От музея польза…

— Совершенно верно, друг мой! Но нельзя спешить! Эта икона — не только ценнейший памятник древней живописи, но и, сам знаешь, святыня верующих. Церковный староста Солеваров вылечил ноги местной грязью, а фунтовую свечу поставил чудотворной. Сначала развенчаем ее славу, чудодейство. Иначе, голубчик, польза обернется вредом. Верующие, а их пока большинство, возненавидят нас, коммунистов. Учти, массовая ненависть хуже стихийного бедствия!

— Подумаешь… деревяшка! — усмехнулся Воркун.

— Да, друг мой! — Калугин поставил портфель на стул и вскинул руки: — Эта деревяшка для них — спасительная магия! Они верят, что чудотворная отведет любую беду! Был случай, когда жители Тихвина выпросили здешнюю икону на время — спасти скот от мора…

— И зажали?

— Да! Не одно поколение тихвинцев и старорусцев бранились, даже судились из-за нее. И лишь в прошлом столетии чудотворную с помпой водворили здесь. Для рушан она — символ спасения, победы и благовести. В народе ее популярность не меньше, чем Казанской богоматери. Мой совет — не насильничать. Бунтом, погромом ответят фанатики. Пойми, друг мой, Старорусская — давняя богиня раздора!

Воркун задумался, но Рогов решительно отодвинул ширму:

— Это называется — удар в спину, товарищ Калугин! — Уполномоченный губчека не протянул руки. — Что, не ожидал такой встречи?!

Калугин улыбнулся:

— У подъезда, голубчик, твой Орлик, а здесь, — он указал на стол, — твоя фуражка. Нет, я вернулся не только за портфелем…

— Но и выступить в защиту Солеварова и других церковников?!

— Пойми, Леонид Силыч, я же краевед. Мне было бы лестно пополнить музей шедевром искусства. И все же стоит посчитаться с верующими. Кстати, я только что от председателя исполкома. Он тоже против преждевременного изъятия…

— Зато губчека и трибунал на моей стороне! И завтра же…

— Верующие выделят охрану.

— А штыки на что?!

— Штыки, батенька, повернутся против нас же, атеистов-большевиков! А тебя, зачинщика, просто растерзают! — Опять забыв портфель, Калугин потянулся к двери. — Не спеши, Леонид Силыч, подумай!

Когда Иван вернул портфель председателю укома и закрыл за ним дверь, Рогов нетерпеливо, с раздражением в голосе спросил товарища:

— Кто прав из нас?!

Воркун не пощадил больного:

— Поначалу казалось — ты. А вот послушал, поразмыслил и вижу: он мудрей тебя…

— Мудрей? Это в чем же? В сочувствии мракобесам?! Интеллигент чистейшей воды! Его счастье, что пришел в партию до революции. Теперь таких…

Раздался резкий звонок. Уполномоченный зло покосился на телефонный аппарат и, направляясь к выходу, махнул хлыстом.

— Разве тут поговоришь! Приходи обедать…

Напрасно Иван все утро прислушивался к шагам за дверью: не пришла и не позвонила…

Ну что ж, дорогуша, встретимся за круглым столом. Он представил братьев Роговых с гитарами и голосистую певунью с белоснежным лицом и яркой копной волос. Она живет рядом с роговским домом. Прошлый раз Иван хотел проводить ее, но его опередил младший Рогов. Этот чернявый кудряш с наглыми глазами открыто пристает к вдовушке. Однако соседка предпочитает петь народные песни под гармонь, а не под гитару.

Иван терпеть не мог Карпа и при одном воспоминании о нем нахмурился. Не о младшем ли Рогове хотела поговорить Ланская? Не нуждается ли она в защите?

Завернув гармонь в клеенку, Воркун быстро надел серый картуз с лакированным ремешком и коротким свистом вызвал своего четвероногого друга:

— Ну, Паля, поднажмем!..

Куда девались воркуновская медлительность и хмурый взгляд! Первая настоящая любовь в тридцать пять лет чего только не таит. Заломив по-мальчишески козырек, Иван размашисто шагал через лужи. Его с трудом узнавали встречные знакомые. Даже Пальма нет-нет да и нюхнет хозяина.

Вдруг Иван насторожился. Острый слух бывшего разведчика уловил два приглушенных расстоянием выстрела. В тот же миг над кронами могучих тополей, стоящих поодаль, взвились грачи. Взвились панически и высоко. Так не испугаешь камнем или свистом. Охотнику известны повадки пернатых. И собака безошибочно чует выстрел: вытянув морду, она ощетинилась. Начальник с ищейкой побежали в сторону парка. Впереди на мостовой толпились прохожие. Они показывали на балкон синего домика, где жили братья Роговы.

— Не спорьте! — надрывался мужской голос. — Два раза бабахнуло!

Воркун окинул взглядом собравшихся. Над хором зевак возвышался своей приметной широченной бородой староста церкви Солеваров. Острые глазки фанатика поймали начальника угрозыска и расширились: «Вот чудо, уже тут!»

Но Иван прочитал в глазах старосты и нечто другое: старик явно был чему-то рад. Неужели у Роговых беда?

— Кто стрелял?

Солеваров вскинул волосатую руку на синий домик с чердачным балконом:

— Вроде как… уполномоченный…

Воркун ринулся к воротам. Пальма передними лапами толкнула калитку. На дворе, возле бочки, переполненной дождевой водой, зашипел черный кот. Ищейка, не замечая взъерошенного противника, метнулась к распахнутой двери флигеля.

Во флигеле жила Тамара Ланская. Там не пахло порохом. Пальма круто развернулась и, минуя сарай, кинулась к низкому крыльцу роговского домика.

Иван устремился за овчаркой. Прихожая и столовая встретили начальника угрозыска подозрительной тишиной. На круглом столе, белевшем скатертью и аккуратно расставленными тарелками, колючим шаром темнел кактус.

Где же братья и Тамара? Мокрые следы собачьих лап на чистых половицах вели на деревянную лестницу. Леонид занимал комнату на чердаке.

Воркун одним духом взлетел на верхнюю площадку и замер.

В нос ударило едким пороховым дымом.

На полу, возле высокой вешалки, сидела Тамара, склонив голову. Ее пламенеющие волосы закрыли глаза, посиневшие губы судорожно вздрагивали…

— Что тут?!

Тамара безысходно кивнула на дверной проем Леонидовой комнаты.

Иван шагнул к распахнутой двери.

Глаза ослепил белый косой потолок мансарды.

Балконная занавеска надулась пузырем.

Воркун решительно переступил порог…

И оцепенел…

ЗАГАДОЧНАЯ ОЧЕВИДНОСТЬ

Леонид обмяк на стуле, упав грудью и головой на письменный стол. Пальцы правой руки судорожно сжали рукоятку вороненого браунинга. Левая безжизненно свисала…

— Леня!..

Воркун наклонился над еще не остывшим телом. Леонид не нуждался в помощи. Хотя на лице, на руках, на костюме — ни капли крови.

Не трогая предметов, Иван осмотрелся. На полу, возле стола, поблескивали две пустые гильзы. Рядом с диваном, высунув язык, сидела Пальма и поглядывала на фанерный лист, лежащий на ковре.

Воркун подошел к фанере и вздрогнул: «Икона!»

Божья матерь с младенцем, а взгляд суровый, угрожающий. Чекист стрелял в богоматерь. Одна пуля угодила ей в грудь, другая — в плечо.

Иван присел на корточки. Свежий запах масляной краски защекотал нос. Образ богоматери был воспроизведен уверенными мазками.

— Тамара Александровна! — подозвал он свидетельницу. — Кто принес сюда икону?

— Какую икону? — слабым голосом спросила она и вступила в полосу света.

Иван изумился: у нее расстегнут халат, ночная сорочка порвана, а на груди… синяк. Что все это значит?

Пахнуло изысканными духами. В мировую войну раненому разведчику Воркуну вручила кисет великая княгиня с капельным крестиком на белой косынке. Сестра милосердия была надушена такими же духами, как и соседка Роговых. Он указал на икону. Тамара исступленно вскрикнула:

— Старорусская! Чудотворная! — Она упала на колени, скрестила руки, страстно зашептала: — Божья матерь, прости меня, грешницу…

Боковым зрением женщина заметила воркуновский пытающий взгляд и дрожащими руками застегнула халат, отороченный лисьим мехом.

Да, не о такой встрече мечтал Воркун. Он погладил Пальму и пальцем ткнул в икону:

— Взять след!

Овчарка обнюхала улику и, виновато поджав хвост, снова уселась: «Хоть убей, а чужим не пахнет». Обычно она мигом схватывала нужный душок и устремлялась по следу — только поспевай. А тут…

Озадаченный Воркун подошел к телефонному аппарату, позвонил дежурному и, опустив трубку, вдруг вспомнил, как сегодня утром Леонид недосказал историю с подкинутой иконой. Возможно, он сам принес икону со службы домой?