Мариуш Вильк - Дом над Онего

• Название: Дом над Онего
• Автор: Мариуш Вильк
• Издательство: Издательство Ивана Лимбаха
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-89059-182-1

Эта часть «Северного дневника» Мариуша Вилька посвящена Заонежью. Не война, не революция, и даже не строительство социализма изменили, по его мнению, лицо России. Причиной этого стало уничтожение деревни — в частности, Конды Бережной, где Вильк поселился в начале 2000-х гг. Но именно здесь, в ежедневном труде и созерцании, автор начинает видеть себя, а «территорией проникновения» становятся не только природа и история, но и литература — поэзия Николая Клюева, проза Виктора Пелевина…

---

Кем же были эти весельчаки, потешные бродяги?

Одни ученые доказывают, что скоморохи прибыли на Русь из Византии, другие утверждают, будто они родом из Западной Европы. Как всегда в подобных случаях, и те и другие не устают приводить аргументы в пользу своих гипотез. Однако меня наиболее убеждает предположение, что скоморохи сродни языческим жрецам, прорицателям и колдунам. Достаточно приглядеться к их инструментам. Ведь и русское слово «гусли», и польское «gusla» («колдовство») восходят к старославянскому слову «гудеть»: «играть», «петь» и… «заклинать». Меха для волынки делали из пузырей жертвенных быков. А пищик для жалейки — из белладонны (волчьей ягоды), излюбленного растения знахарей и ведьм. Кстати, стоит заметить, что с последними скоморохов роднит как знание лекарственных растений, особенно дурманящих (белена, дурман, коловорот-трава…), так и искусство заклинаний, снятия порчи и вызывания духов.

Так стоит ли удивляться, что православная Церковь с самого начала косо смотрела на скоморохов? Уже в первых житиях русских святых можно найти многочисленные упоминания о бесах, которые под видом весельчаков с волынками посещали богобоязненных старцев Киево-Печерской лавры, пытаясь склонить тех ко греху. Поначалу, однако, ничто не предвещало будущих преследований. Потешные люди — как называли скоморохов — заправляли на княжьих дворах Киевской Руси, забавляли дружинников во время пиров представлениями дрессированных медведей, играли, сказывали и кривлялись. Профессор Згута, называя их русскими менестрелями, утверждал, что они были аниматорами светской культуры на Руси. От себя добавлю, что скоморохи — создатели русского эпоса.

Со временем Церковь стала принимать более решительные меры. Тем более что русский народ вовсе не расстался с языческими суевериями, верил не только в Христа, но и в русалок, в волшебство и колдовство, отмечал ночь Ивана Купалы, Масленицу и приносил жертвы Корбе, духу леса. Языческим атавизмом были и популярные в народе игрища — обрядовые пиры с хороводами, плясками и пением (великолепно показанные Тарковским в «Андрее Рублеве»). Игрища не обходились без скоморохов. Это они созывали народ игрой на рожках и волынках, разыгрывали, надев маски, ритуальные сцены, заклинали силы природы магическими формулами и подыгрывали танцующим. Нередко выпив прежде «ржаного молока» — хлебного вина. А попы бесились. Без устали кляли скоморохов с амвона, обвиняли в тайных сношениях с нечистой силой, запрещали прихожанам слушать их музыку и подзуживали: «Бить их, грабить и гнать прочь!»

Начиная с середины XVI века православная Церковь пыталась втянуть в борьбу со скоморохами царя. Митрополит Иоасаф писал Ивану Грозному: «Бога ради, Государь, вели их извести, кое бы не было их в твоем царстве». Но Иван IV сам любил развлечься с потешными людьми (и специально вызывал их из Новгорода Великого, славившегося в те времена скоморошьими традициями), а потому к призывам попов оставался глух. Более того, по его приказу в одной московской церкви казнили князя Репнина, посмевшего сделать царю замечание — мол, не пристало тому плясать с шутами. А один английский путешественник рассказывал, будто Иван Грозный перед смертью утешался в бане скоморошьими песнями. В общем, что бы о Грозном позже ни говорили, в сказаниях скоморохов память о нем сохранилась как о царе добросердечном. Преследовать их начали уже после смерти Ивана Грозного.

В 1648 году вышел указ, в котором было написано следующее: «Скоморохов с домрами, с гуслями и с волынками в дома не впускать. А где объявятся домры и сурны, и гудки, и гусли, и хари, и всякие гудебные бесовские сосуды, тебе б то всё велеть выимать и, изломав те бесовские игры, велеть сжечь». Словом, приравняли потешных людей к преступникам.

Оказавшиеся вне закона, подвергаемые гонениям и ссылаемые в самые дальние уголки России — в Сибирь, на Урал, на Белое море и на Онежское озеро — скоморохи не сдавались. Будучи людьми искусства, они и отвечали на гонения прежде всего искусством. Бичевали сатирой монахов-пьяниц и попов-сладострастников, вышучивали пышные обряды, высмеивали «Домострой» и порядки при дворе. Одновременно объединялись в разбойничьи банды, порой насчитывавшие не одну сотню человек, бродили по стране, играя и грабя, участвовали в восстании Стеньки Разина, бежали на Дон к вольным казакам, на Поволжье — повсюду сея бунтарский дух, даря народу свободные шутки, музыку, танцы и песни.

Именно благодаря сосланным на Онего скоморохам русский эпос сохранился здесь аж до конца XIX века. Именно они научили заонежских рыбаков былинам, которые позже записали Павел Рыбников и Александр Гильфердинг[51]. Сегодня от скоморохов в Заонежье осталось только название вымершей деревни Скоморохово, а также водка «Эпос» в магазинах Великой Губы.

Саша Леонов из «Ва-Та-Ги»[52], узнав, что я пишу о потешных людях, прислал прекрасную книгу Зои Власовой[53] «Скоморохи и фольклор» (2001), советуя обратить особое внимание на главу о волочебниках[54]. «Заметь, Мар, — нацарапал он на полях, — что ученые до сих пор не могут решить, кто такие волочебники — бродяги или колдуны, ха-ха…»

Власова о волочебничестве пишет не слишком внятно — но ведь и тема довольно туманная. Известно, что некогда волочебничество было обрядом весенней магии — вернее, одним из обрядов. Позже магический смысл мистерии во славу весеннего солнца забылся, но обряд сохранялся в российской провинции до конца XIX века. Сохранялся именно благодаря бандам бродячих скоморохов.

В их игре слышался ритм пройденных ими дорог… Так сказать, народный рэп. К примеру:

Старушка без зубов,
Сотвори со мной любовь!
На тебе греха не будет,
Тебе Бог простит,
Чтобы черт настиг!
Чтоб я тебя съел.

Так они трепали языком, подыгрывая себе на гуслях и волынках. Эти тексты сродни дадаистским, Тристану Тцаре[55]: абсурд, сон и бред — воробьи, пожирающие котов, старый козел, влюбленный в лебедушку, блины, летающие как ковры-самолеты, говорящие горшки и т. д. и т. п. Короткая фраза — как раз на один шаг, ритм бродяжьей крови; путь, выстукиваемый на бубнах голыми пятками.

Крестьянам все это было по душе, а само появление в деревне волочебников воспринималось как визит духов предков. Ведь в русской культуре дороги бродяга скитается не только по земному миру, но и по тому свету — и в определенном смысле олицетворяет собой мир духов. Волочебников в деревнях угощали, поили, порой они что-нибудь себе выпрашивали, случалось — и воровали. Изредка прихватывали с собой местных девок. Те шли охотно. Тем более что многие обряды были связаны с сексом. Например, весеннее совокупление скомороха с землей. Или с березой. После такого ритуального акта обычно происходила коллективная оргия в масках. А попы поносили их с амвонов: «свальный грех», мол.

— Такое музыкальное бродяжничество… — говорит Саша Леонов. — Мы с «Ва-Та-Гой» хотим его возродить.

20 февраля

Прав бразильский бард Жуан Жилберту[56] — прежде мир был маленьким, потому что земля казалась большой, а теперь мир огромен, потому что земля уменьшилась. Кто мог предположить, что я встречу живых скоморохов, да еще на Палеострове, где когда-то совершили самосожжение более четырех тысяч человек — раскольники Игнатия Соловецкого[57]. Да еще что наша встреча придется как раз на день святого Ильи! В который когда-то славяне поклонялись Перуну, богу грома.

Мы приехали в Загубье вместе с нашими бабушками-хористками на празднование Ильина дня. Загубье — старая рыбацкая деревенька на полуострове Клим Нос, близ Толвуи. Теперь там зимует одна баба Настя, Люсина мать. Люся — безумная раскольница, организовавшая этот праздник, чтобы собрать деньги на восстановление часовни Зосимы Соловецкого, который здесь — в Загубье — родился, а постриг принял на Палеострове и только тогда отправился на Соловки. Праведника Зосиму по сей день чтят российские раскольники. Я прекрасно это помню еще по Соловецким островам. О загубских раскольниках расскажу в другой раз, может, осенью, когда буду описывать палеостровскую путину, то есть массовую ловлю палии…

Самым интересным в загубском празднике дня святого Ильи было путешествие на Палеостров на двух моторных шхунах. Первая шхуна сдохла еще на пути туда — вырубился мотор, так что второй пришлось взять ее на буксир. А на обратном пути забастовала и вторая… Мы встали посреди Онего, полторы версты от Палеострова. Наступала северная белая ночь. С одной стороны Палеострова истекало сиянием солнце, с другой — сочил бледный свет молодой месяц. Народ на шхунах начал терять терпение: один кричал, что опоздает на автобус, другой — что хочет есть и пить. Послышалась ругань. И тогда на шхуне началось колдовство. Двое парней — один лет двадцати, второй чуть постарше — извлекли из бездонных сумок музыкальные инструменты и принялись играть. Сначала на дрымбах (вид тувинского хомуса, который зажимают в зубах) и на самогудах (смычковый инструмент — что-то среднее между щипковыми гуслями и гудком), потом загудели в калюки и торву (пастушьи трубы) и, наконец, как пошли наяривать на ивовых флейтах! Все замерли. Туристы просто онемели. Капитан починил мотор, и мы двинулись дальше.