Игорь Нарский - Кант

• Название: Кант
• Автор: Игорь Нарский
• Издательство: Мысль
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1976

Иммануил Кант (1724–1804) — родоначальник немецкой классической философии. В книге дается краткий биографический очерк, общая характеристика эпохи. Сжатое и вместе с тем всестороннее освещение получило мировоззрение Канта — его теория познания, этика, эстетика, социология и антропология — с марксистских позиций; анализируется роль Канта в возникновении и дальнейшем развитии диалектики в классическом немецком идеализме XIX в.; показано значение творчества Канта для философии марксизма.

---

Исходный пункт рассматриваемой здесь совокупности воззрений Канта — его концепция права и государства (см. 24). Если в этике он строил теорию морали путем «преодоления» эмпирической мотивации поступков, то в теории права она ему не мешает, так как для «естественного» права достаточно легального соблюдения требований законов, а исторически существовавшее «положительное» право совсем особая область рассмотрения. «Естественное» право должно укреплять моральную свободу личности, т. е. создавать условия исполнения ею своего долга. Правовой долг в отличие от долга морального касается не одного человека, а отношений справедливости между различными лицами. Понимание справедливости Кантом типично буржуазное: он включает в нее соблюдение права частной собственности (при условии, что им не нарушается свобода других лиц), а в браке видит одну из форм закрепления частнособственнических отношений. В соответствии с правовыми идеями французской буржуазной революции Кант вводит в «естественное» право принцип jus talionis (тождественного возмездия), тогда как для права «положительного» допускает зависимость шкалы наказаний от конкретных интересов государства в данный исторический момент его существования. Категорический императив «естественного» права, составляющий перефразировку 6-й статьи якобинской конституции (1793), гласит: поступай так, чтобы твоя свобода могла сосуществовать со свободой всех людей. Это формальный принцип буржуазной демократии, и его формализм легко позволил Канту вложить в него не якобинское, но гораздо более «умеренное» содержание.

Воздействие идеи французской буржуазной революции заметно сказалось на учении Канта о государстве. Государство — это объединение людей в рамках правовых законов. Его цель — соблюдать и обеспечивать действие принципа справедливости для всех его граждан. «Гражданское устройство в каждом государстве должно быть республиканским» (11, т. 6, стр. 267), ибо король не в состоянии сохранить мудрость и чувство справедливости, так как долгое «обладание властью неизбежно извращает свободное суждение разума» (11, т. 6, стр. 289). Но толкование «республиканизма» не оставалось у Канта неизменным. От Руссо он принимает идею народного суверенитета: «Законодательная власть может принадлежать только объединенной воле народа» (11, т. 4, ч. 2, стр. 234). Но затем эта идея приобретает у Канта сходство с теорией Гоббса: повиновение насилию со стороны правительственной власти превращается из временной и нежелательной вынужденности в исполнение долга повиновения. «Республиканизм» получает истолкование, допускающее отождествление с ним далеко не конституционного правления Фридриха II, так как Кант объявляет «республиканским» всякий политический строй, при котором действует принцип «отделения исполнительной власти (правительства) от законодательной», а в «Антропологии с прагматической точки зрения» крайне абстрактно определяет республиканизм как соединение принуждения, свободы и закона.

Неодинаковое в разные периоды жизни Канта истолкование получили и выдвинутые им три неотчуждаемых принципа общественной жизни в условиях государства: свобода каждого члена общества, равенство всех подданных, самостоятельность каждого гражданина. Лозунг французской революции «Свобода, равенство и братство!» получил у Канта в этих трех принципах с годами все более суживающийся смысл. Виной этому были, видимо, не общая узость политических взглядов Канта и не отсутствие у него демократических симпатий, но тот реальный факт, что немецкие бюргеры того времени не созрели не только для политического действия, но и для соответствующего политического мышления. Канту с этим приходилось считаться, но он не видел подлинных причин такого положения вещей. Ни Кант, ни немецкие бюргеры «не замечали, что в основе этих теоретических мыслей буржуазии лежали материальные интересы и воля, обусловленная и определенная материальными производственными отношениями; поэтому Кант отделил это теоретическое выражение от выраженных в нем интересов…» (2, стр. 184). В затхлой атмосфере Пруссии конца XVIII в. эти теоретические абстракции Канта сыграли все же относительно прогрессивную роль.

Поэтому нас не должно удивлять, что понятие «свободы» было отождествлено Кантом с подчинением народа тем властям, которым он «согласился» подчиниться. «…Надо повиноваться ныне существующей власти, каково бы ни было ее происхождение» (11, т. 4, ч. 2, стр. 241). Впрочем, и законодательная власть должна связать себя теми законами, которые народ принял как должное. Если же эта власть повела себя деспотически, как это и стало, например, при Фридрихе Вильгельме II, то членам общества остается прибежище свободы хотя бы в крепости своей собственной души, как об этом писал полукантианец Ф. Шиллер.

Но можно ли как-то протестовать? И возможна ли революция? В различные годы Кант отвечал на эти вопросы неодинаково, причем объяснить мотивы всех частных вариаций его ответов трудно. В сочинении «К вечному миру» (1795) он пишет, что «если права народа попраны, то низложение его [тирана] будет справедливым, — в этом нет сомнения. Тем не менее со стороны подданных в высшей степени несправедливо таким способом добиваться своего права…» (11, т. 6, стр. 303–304). Рассуждение странное, но центр его тяжести падает на первое из двух положений: ведь несколькими страницами раньше Кант признает как естественность революций (в Англии, Нидерландах, Швейцарии), создающих после своей победы «единственно прочное правовое устройство», так и неправомерность возвращения народа к «прежнему устройству». Но в «Метафизике нравов…» (1797) Кант определенно порицает революцию: «…нет никакого права на возмущение (sedutio), еще в меньшей степени на восстание (rebellio)…» (11, т. 4, ч. 2, стр. 242). Он не отказывается от своих антифеодальных идеалов, выступая и здесь за ликвидацию дворянских привилегий, но уже признает право свергнутого монарха на контрреволюцию. А за два года до сочинения о вечном мире он утверждал, что запрещение революции «абсолютно», даже если народ восстает против тирании. Народу остается только жаловаться без надежды на успех, и в статье о понятии Просвещения (1784) Кант повторил слова Фридриха II: «Рассуждайте сколько угодно и о чем угодно, только повинуйтесь!» При таком разъяснении свобода устного и печатного слова, которую Кант в одной из статей (1793) именует «единственным палладиумом прав народа», оказывается только чисто духовной свободой. Впрочем, также и одной из зачаточных форм сопротивления: формальное повиновение действующему закону сочетается здесь с внутренним протестом и нежеланием делать что-либо по своей инициативе для отрицаемой власти, которая этот закон использует. Итак, «во всяком обществе необходимо повиновение механизму государственного устройства по принудительным законам (имеющим в виду целое), но вместе с тем необходим и дух свободы, так как в делах, касающихся общечеловеческого долга, каждый желает убедиться разумом, что такое принуждение правомерно…» (11, т. 4, ч. 2, стр. 97).

Едва ли возможно вывести из всех этих высказываний однозначную линию эволюции взглядов Канта на политическую свободу и революцию. Но если даже признать, что его взглядам присуща не эволюция, а только колебания, надо прояснить их конкретную подоплеку. Несходства между формулировками Канта — это разные способы выражения того общего факта, что Кант «защищал завоевания французской революции, не будучи сторонником общественного развития путем революции» (39, стр. 169). И здесь переплетаются два разных мотива. Первый из них состоит в разочаровании Канта насчет стремлений деятелей французской революции утвердить в жизни правовой идеал: они наивно верили в возможность «разумного эгоизма», но их попытки облагородить «легальность» окончились крахом под напором всеобщего корыстолюбия. Человеческий род по своей эмпирической природе зол, он то и дело «принимает в свою максиму [случайное] отступление» от морального закона, и никакая революция этого не изменит, так что необходима устойчивая верховная власть, которая «может и должна держать их (т. е. людей. — И. Н.) в рамках порядка» (11, т. 4, ч. 2, стр. 98). Второй мотив заключается в недовольстве Канта прусским деспотическим режимом. Он видит, что этот режим вступил в полосу кризиса, но еще не уступил требованиям нового, и он пока грозен. Кант прибегает к различным приемам убеждения, пытаясь побудить правящие круги к буржуазным реформам. Кант предупреждает прусские власти об опасном для них, в случае их неуступчивости, приближении революции, но сам делает это с большой опаской, избегая как вызвать против себя гнев, так и возбудить народные массы.

Второй Кантов принцип государственной жизни — равенство. Первоначально он формулируется как принцип равенства всех подданных между собой в отношении их к верховному правителю как лицу, им неравному. К этому присоединяется положение о том, что политическое равенство означает также право признать над собой высшим только того, кого мы в принципе в состоянии обязать ко всему тому, к чему он сам обязывает нас. Это антифеодальный принцип ответственности правителя перед своими подданными, правда реальными гарантиями у Канта не подкрепленный. Свои рассуждения Кант начинает с феодально-монархического тезиса о том, что «один только глава (государства. — И. Н.) имеет право принуждать, сам не подчиняясь никакому принудительному закону» (11, т. 4, ч. 2, стр. 80). Но затем Кант развертывает атаку на принцип сословных различий и заявляет, что «не может быть никакого прирожденного преимущества одного члена общества как подданного перед другими…» (11, т. 4, ч. 2, стр. 82). Далее он распространяет критику на право сословной собственности и майорат. Кант надеется, что в будущем дворянство будет упразднено полностью. В итоге исключительное положение правителя в отношении существующих в государстве законов подрывается: перед законом должны быть равны все. Но все же разными оговорками Кант загораживает себя от мщения со стороны правящей верхушки еще не поколебленной в Германии феодально-сословной иерархии.