Юрий Иванов - Роман-газета для юношества, 1989, №3-4

• Название: Роман-газета для юношества, 1989, №3-4
• Автор: Юрий Иванов
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-280-01302-1

Авторы сборника повествуют о судьбах детей, оставшихся в годы войны и в мирное время без родительского крова, предлагают сообща подумать об этической, материальной, социальной сторонах проблемы воспитания подрастающего поколения.

Ю.Н. Иванов "Долгие дни блокады"

И.М. Червакова "Кров"

В.Н. Хайрюзов "Опекун"

---

— Володя, Воло-одь! — звала она и прикладывала к его лицу жесткие колючие комки снега. — Что ты, а?

Он открыл глаза и увидел над собой маленькое, сморщенное, плачущее лицо. Во рту было солоно. Володя сел, покачал головой и сплюнул: зуб шатался. Володя потолкал зуб языком, и тот легко, как зрелое семечко арбуза, выпал из десны, а Иришка, присев рядом, обхватила его голову руками и торопливо запричитала:

— Ты жив, да? Жив? Он ка-ак дернет санки, а ты ка-ак рухнешь. Володя, он наши санки увез, санки. Ну что же ты?

— Я ничего, — пробормотал Володя, в голове больно постукивали молоточки.

Он оглянулся и увидел Дока, увозившего санки. Володя встал, пошатываясь, побрел вслед за Доком и срывающимся от ненависти и слабости голосом крикнул:

— Отдай наши санки, сволочь!

Док остановился. Володя подошел к нему и схватил веревку. «Пускай он лучше меня убьет, — подумал он с отчаянием, — но я не разожму пальцев». Иришка встала рядом, как маленький смелый котенок. Так они стояли, шумно дыша, и дергали веревку, и топтались на месте, будто разучивая какой-то танец. А от домика уже шел к ним вразвалку тряпичник. Лицо у него было будто ошпаренное кипятком, а нос синий, как в довоенные времена.

— Нуте-ка. Нуте-ка! — забормотал Док, завидя подмогу.

— Все равно приду! — крикнул Володя, мельком взглянув на выкрикивающую что-то Иришку, девчонку-приблудыша, за жизнь которой придется бороться теперь и ему, а не только за свою жизнь, и, ненавидя, презирая этого красногубого человека, вцепился зубами ему в руку и, почувствовав, как зубы его впились и в кожу, и в кости, что было силы сжал челюсти.

— Ах ты! — вскрикнул от боли Док. — Ах ты…

— Не трогайте его. Не трогайте! — с плачем кричала Иришка.

— Отстань от ребятов, — сказал тряпичник, подходя ближе. — Ну что с ними связался? Иди-кось подмоги бабе, видишь, еле волокет.

— Хорошо, Василий Федорович, иду, — вдруг покорно проговорил Док, отпуская веревку. — Но это ведь… конкуренция в некотором роде, и я должен обратить ваше внимание на…

— Вали отсель, — оборвал его дядя Вася и пошел к дому.

Док поддел своей деревянной ногой санки, погрозил Володе кулаком и захромал к воротам кладбища.

Быстро темнело. В стороне рва послышался стук, кого-то еще опустили… Остро сверкнули первые звезды, из-за крыш домов выплыла яркая луна. Домой!

Володя шел все быстрее. Они вдвоем тянули санки. Он шел и думал о том, что девочка хоть и маленькая, но смелая, просто молодец, с такой не пропадешь. И хорошо, что дома есть вода и кое-какие дрова: доска. Правда — пилить ее еще надо, но это пустяки.

Доску они распилили быстро, хотя Иришка неумело дергала пилу двумя руками и косила ее то в одну сторону, то в другую. На пол летели смолистые опилки, и Володя жадно принюхивался к вкусному запаху дерева. Раньше, до войны, он и не замечал, что дрова имеют такой приятный запах, а теперь ему казалось, что учует запах доски даже под снегом.

Он уложил в печку лучины и доску, потом полез за пазуху, вытащил грязный носовой платок, в котором были завернуты спички. Чиркнул и тут же Володя огорченно чертыхнулся: ведь можно было поджечь лучины от коптилки! Иришка испуганно взглянула на него: что случилось?

— Да ничего, — успокоил ее Володя. — Сейчас сварим суп. Да?

— Конечно, — торопливо согласилась Иришка, делая глотательное движение, и, запинаясь, спросила: — А сколько ты… мне дашь… супа?

Он поставил на печку кастрюлю с водой, разбил плитку жмыха на куски. Опустил в теплую воду, кинул туда несколько лавровых листиков. Целую пачку их они с мамой как-то обнаружили в буфете.

Доски жарко пылали, и от воды уже поднимался душистый парок, а Иришка с напряжением, вытянув шею, глядела в его сторону. У нее даже рот приоткрылся. «Ох, если бы ее карточки не сгорели», — подумал Володя.

— У тебя и ложки-то нет.

— Есть! — вскрикнула Иришка. — Есть у меня ложка.

Она поспешно сунула руку в валенок, пошарила там и вытянула за бечевку маленькую серебряную ложечку.

На стене покачивались тени от их голов, похожие на два черных шара, насаженные на тонкие, гибкие штыри. Потрескивали в печке доски, скулил, врываясь в ржавую трубу, огонь, и сама печка, раскаляясь, слегка похрустывала.

— Разве этой наешься, — вздохнул Володя и достал из буфета большую ложку. — Сколько-сколько… Болтай поменьше. Потом мы нагреем воду, и ты помоешь свою физю, — сказал он строгим голосом. — И лапы. Поняла?

— А па-а-том ты по-омоешь свою физю, — сказала Иришка кукле, сажая ее себе на колени. — И потом нам расскажут сказку.

— Много хочешь.

Но Иришка глядела на него таким умоляющим взглядом.

— Хорошо, расскажу. Про… смелую девочку, которая танцевала в цирке на проволоке. Ну вот. Жила-была девочка. Очень-очень красивая. Знаешь, у нее глаза были какие-то необыкновенные, словно перламутровые.

— Перламутровые?

— Да. Такие серебристо-синие, переливающиеся. То вдруг светлые-светлые, когда девочка смеялась, то вдруг темные-темные, когда она грустила. Так вот. И смелая-смелая. Подумай — сколько надо храбрости, чтобы ходить по проволоке, под самым куполом цирка!

Вытянув шею, Иришка глядела на Володю. Она широко открыла глаза и замерла.

— О, как это опасно — ходить по проволоке! — проговорил Володя, воодушевленный вниманием девочки. — Такая высотища, голова кружится, а она идет — и хоть бы хны.

— Хоть бы хны? Как это?

— Как-как, ну хоть бы что! Суп уже готов. Давай поедим, а потом я тебе расскажу дальше.

Он снял кастрюлю с огня, разлил варево в тарелки. Быстро поели. Иришка отставила тарелку и сонно, выразительно поглядела на кровать. Пролепетала:

— Завтра я помою тарелки… И комнату. Хорошо?

— Шмыгай под одеяло.

Даже сквозь шерстяные рейтузы чувствовалось, какие у нее холоднющие коленки. И вся она как лягушонок, вынутый из воды.

— Можно, я о тебя погреюсь? — прошептала Иришка.

— Чего еще… — проворчал Володя, а сам подвинулся к Иришке.

У него было такое чувство, что он давным-давно знает эту девочку, будто она — его сестренка. И он, стыдясь себя, вспомнил, что чуть-чуть не оставил ее одну там, на снегу. Погладил Иришку по голове, сказал:

— Смотри только не обсикайся.

— А я уже взрослая, — ответила Иришка. — Не писаюсь.

Потрескивала, остывая, печка. Уютно посапывала Иришка. По окраине города бродило страшное чудовище войны: «Бум-бум… бум-бум». «Какое же сегодня число? — сонно подумал Володя и, напрягшись, подсчитал: — Двадцать шестое декабря. Самые короткие дни. Да, этот день мог стать самым коротким в его жизни, не поднимись он утром из постели. Но он выстоял, преодолел… Кого?.. Врагов?.. Преодолел самого себя». Иришка корчилась от холода, все никак не могла согреться, и Володя замотал ей ноги теплым маминым платком. Выстояли. Преодолели… Вот что еще должно быть в жизни каждого человека: преодоление. Он вздохнул. Сон наплывал, окутывал сознание. «Бум-бум-бум» — не унималось чудовище, топало своими страшными ножищами — взрывами по домам и улицам спящего города. Иришка согрелась и больше не крутилась. Он поправил на ней одеяло и подумал: «Самый короткий день и самая длинная ночь в году. Но она уже идет на убыль. Переживем и ее».

4

…Когда-то, да что «когда-то», — в прошлую и позапрошлую, да и в другие зимы, — Володя был рад морозам. Можно было целый день читать или рисовать. Так было приятно, поднявшись с постели, услышать заботливый голос радиодиктора: «Сегодня в Ленинграде и на всей территории Ленинградской области — мороз. Минус двадцать пять градусов. К сожалению, школьникам сегодня придется остаться дома». К сожалению!

Теперь мороз превратился в жестокого мучителя. Несмотря на то, что Володя надел на себя все, что только мог: и несколько рубашек, и свитер, и куртку, и пальто, — мороз продирался под все это тряпье и остужал тело, проникал, кажется, до самых внутренностей. Иришка тоже мерзла, хотя Володя и отдал ей две свои теплые рубашки и закутал живот и грудь платком.

Иришка очень боялась оставаться дома одна, и Володя вынужден был брать ее с собой. Что ж, пускай терпит. И сейчас Иришка то шла, то бежала следом, но каждый раз, когда, оборачиваясь, он озабоченно глядел на нее, девочка кривила личико в бодрой улыбке: «Я не замерзла, нет-нет, нисколечко». И Володя тоже корчил улыбку и подмигивал ей: «Держись, чижик-пыжик, все будет хорошо».

Подождав Иришку, Володя взял ее за руку. Собственно говоря, все уже детально обдумано. Санки «проедены» — за санки Володя выручил небольшой кусок дуранды, которого им хватило на два дня, теперь Володя шел на рынок продавать сумку Рольфа.

— Куда мы? — озабоченно пискнула Иришка.

— Снова на рынок, — ответил Володя. — Топай, топай, чижик-пыжик, пошевеливайся.