Ариадна Эфрон - История жизни, история души. Том 1

• Название: История жизни, история души. Том 1
• Автор: Ариадна Эфрон
• Издательство: Возвращение
• Жанр: История
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-7157-0166-4

Трехтомник наиболее полно представляет эпистолярное и литературное наследие Ариадны Сергеевны Эфрон: письма, воспоминания, прозу, устные рассказы, стихотворения и стихотворные переводы. Издание иллюстрировано фотографиями и авторскими работами.

---

А так у меня всё без перемен, если не считать того, что руководство в «моём» клубе сменилось в шестой на моей памяти раз, и на этот раз дела пошли несколько лучше (говорю не лично о себе, а о работе вообще, клубной). Это, конечно, очень приятно. И работаю я с ещё большим воодушевлением; хотя неполадок в работе ещё очень и очень много и так нелегко налаживать, хоть и общими силами, то, что в течение ряда лет разваливалось и разбазаривалось прежним неумелым и равнодушным руководством. Но о работе я напишу вам в следующий раз, я думаю, вам будет интересно?

А пока крепко-крепко целую вас обеих, жду ваших весточек с нетерпением и, главное, желаю вам поправиться и не хворать.

Будьте здоровы, мои дорогие (это не ответ на чих, а пожелание!). Ещё целую.

Ваша Аля

Е.Я. Эфрон и З.М. Ширкевич

20 марта 1951

Дорогие мои, как ваше здоровье, ваши дела? У нас уже два дня, как стоит необычайно тёплая для наших мест и этого времени года погода (даже в рифму получилось!), и мне сразу захотелось поделиться с вами этим кусочком весны, пусть ещё обманной, но всё же, вот сейчас, сегодня, несомненной.

Шла сегодня с работы и думала — какой невнимательный у нас в молодости глаз, у большинства из нас (Бориса, конечно, из этого большинства исключаю!). В юности глаза, любуясь, скользят по поверхности, как если бы всё окружающее было обтекаемой формы, а начиная с моего теперешнего возраста и далее — глаз остёр и точен, как инструмент в руках хирурга. Вот сейчас, видя меньше, количественно и качественно, чем в молодости, я замечаю гораздо больше, и ярче, и глубже, чем раньше. И у вас, наверное, так — правда?

Что видно мне с высоты моего холма? Большое, белое поле, по горизонту ограниченное тайгой. По белому полю редкие чёрные фигурки — вот и всё. А на самом деле - не так.

На самом деле в эти первые весенние дни отовсюду - с неба на землю, с земли на небо падают чудесные голубые тени, всё дышит голубизной, всё излучает её, и голубизна эта даёт необычайную глубину и насыщенность немудрёному пейзажу. По краю земли густо синеет тайга, из-за неё, окрашенные той же краской, но разведённой расстоянием, встают на цыпочки и потягиваются дальние горы, мягкая волнистая линия холмов. За ними — зеленовато-голубая даль, так явно, так ощутимо являющаяся лишь преддверием, обещанием иных, ещё более дальних далей, ещё более прозрачных и голубых, что кажется — вся душа туда уходит, как в воронку! Мёртвое снежное поле оживает, это уже не поле, а какая-то лунная страна. Вставшие на дыбы у слияния Енисея и Тунгуски ледяные глыбы сияют каждая по-своему, как будто бы освещённые изнутри, одни - почти алмазы, другие -опалы. Все они подчёркнуты ярко-бирюзовыми тенями. Бирюзой налиты следы полозьев, следы лыж, мелкие цепочки птичьих следов,

отпечатки круглых собачьих лап и человеческие следы — неуклюжие следы валенок, пимов, меховых лунтайев1. Сильными, смелыми бирюзовыми мазками отмечены все ранее незаметные углубления снежной поверхности, всё вырытое, перепаханное, передвинутое и вновь заглаженное здешними СВИреПЫМИ ветра- Акварель А. Эфрон «Зимний пейзаж» ми. И видишь, и веришь

ничего здесь нет мёртвого, всё лишь замерло в самый разгар движения - и ждёт только знака весны, чтобы двинуться вновь, сбросить все ледяные условности, закипеть, забурлить, зажить. Но это ешё не скоро, ещё помучают морозы, ещё изведут ветры и бураны, ещё не раз погребут всю эту чудесную голубизну, всю эту чудесную синеву снега, снега и ещё раз снега...

С каким нетерпением я жду весны, если бы вы только знали! А между прочим, совершенно неизвестно, принесёт ли она мне что-нибудь хорошее. Хотя что уж слишком много ждать от неё - и сама приходи, да ещё и приноси!

Заканчиваю своё пейзажное послание. Новостей у меня, слава Богу, никаких, настроение неважное, самочувствие тоже, но всё это ерунда и всяческая суета. Очень вас люблю и крепко целую. Поцелуйте от меня очень крепко милую мою Нютю. Жду весточки.

Ваша Аля

' Бахилы из дикой козы; оленьи сапоги, шерстью внутрь.

Б.Л. Пастернаку

2 апреля 1951

Дорогой мой Борис, спасибо тебе. Теперь я могу безбоязненно встретить такую всесторонне трудную в здешних условиях весну. Весна здесь — это подготовка к будущей зиме, сплав леса, ремонт жилья и прочие тяжести (это только в плане своём, домашнем, не считая текущей работы и всяческих общественных нагрузок). И ты, родной мой, всегда тут как тут, в любое тяжёлое для меня время, и я не чувствую себя одинокой в своей постоянной борьбе с постоянными бытовыми стихиями.

Ася вернулась домой, операции ей не делали, она прошла длительный курс лечения, зрение несколько улучшилось, но общее состояние — нет, а как раз от общего состояния и зависит главным образом её зрение. В июне-июле она ждёт к себе невестку с детьми, Андрей же видимо подпишет договор на несколько лет в отъезд, как сама она работала в Д ВК1. Ася с одной стороны рада их приезду, с другой — беспокоится, сможет ли Нина2 устроиться там на работу, сможет ли Ася присматривать за младшей девочкой (будет ли в состоянии), и т. д. А главное — у неё большой огород, который она должна будет посадить до приезда Нины, и Ася не представляет себе, как она, при своей теперешней слабости здоровья, сможет справиться с этим делом.

У нас в этом году необычайно ранняя, наверное обманная, весна. Всё сразу отсырело, а небо от сырости и тяжести даже как будто бы провисает посередине. А ночи настолько настороженно-тревожные, что, кажется, достаточно какого-нб. резкого звука — паровозного гудка, скажем, чтобы большой истерикой — ливнями, ветрами, снегопадами, началась настоящая весна. Тут ведь очень тихо, особенно когда утихает ветер; тихо и просторно, а это действует на нервы не меньше, чем одиночка. Между прочим, к такой тишине я не привыкла, моей тишине всегда аккомпанировал или город, или лес, или море, или, в последние годы, гул человеческих жизней, никогда не раздражавший меня гул голосов. Северное же молчание, особенно в пасмурные дни, беспокоит меня. Жду не дождусь, когда же заговорит эта серая, седая, северная, валаамова ослица — природа? (Ты помнишь, как Журавлёв читает «Пиковую даму»? — «Графиня молчала»...3)

Боюсь ледохода: река перед самым носом, как бы нас не прихватила, разливаясь!

В апреле, предмайском месяце, у меня будет очень много работы, а я загодя устала. Сердце у меня стало плохое, вместо того чтобы подгонять — тормозит, я его постоянно чувствую, и одно это уже утомляет. Хорошо хоть, что я не задумываюсь ни о смерти, ни о лечении. Слава Богу, некогда. Без работы я, конечно, сошла бы с ума. А так — просто усыхаю и седею помаленьку, утешаю себя тем, что приобретаю окраску окружающей среды. Тут и звери-то белые - лайки, олени, песцы, горностаи. Какие чудесные, кстати, олени! Совсем белых не так много, в основном они такого цвета, как когда снег тает и сквозь него уже земля проглядывает, знаешь? цвета самой ранней весны. Вот за это-то я их и люблю особенно, в самые лютые морозы они всё равно весну напоминают.

В первую свою следующую передышку напишу тебе, надеюсь, более толково, эта записочка — только чтобы сказать тебе, что я получила твою весточку, и поблагодарить за неё. Пиши мне и ты, не жди, «когда будет время», его ведь всё равно не будет.

Целую тебя.

Твоя Аля

' На ДВК А.И. Цветаева была в лагере. А.С. иносказательно пишет о том, что сын А.И. Цветаевой А.Б. Трухачев находится под следствием. Работая начальником строительства, он допустил хозяйственные нарушения и был осужден к лишению свободы сроком на 2,5 года.

2 Жена Андрея Нина Андреевна Трухачева с детьми: 4-летней Маргаритой и 13-летним Геннадием (сын от первого брака) приехала в 1951 г. к свекрови в Пих-товку Новосибирской обл., где А.И. Цветаева находилась в ссылке.

3 А.С. часто присутствовала в 1937-1939 гг. на занятиях чтеца Дмитрия Николаевича Журавлева с его режиссером Е.Я. Эфрон.

Б.Л. Пастернаку

4 апреля 1951

Дорогой мой Борис! Только что получила твоё письмо, и только что отправила своё тебе — т. е. сперва отправила, а потом получила. Спасибо тебе за всё доброе, что ты пишешь обо мне1 и для меня! - Но я -не писательница. Не писательница потому, что не пишу, а не пишу, потому что могу не писать, иначе я подчиняла бы всё на свете писанию, а не подчинялась бы сама всему на свете — всяким большим и малым обязанностям. Это во-первых. Во-вторых, я не писательница потому, что никогда не чувствую конца и начала вещи, которую, скажем, хотела бы написать. Никогда не смогла бы, как Чехов, что-то и кого-то выхватить и бросить на полпути, придав этому видимость законченности. Так и барахталась бы в истоках, устьях, потомках и предках, и получилось бы ужасно. Это у меня какая-то ненормальность, которую я сознаю, но отделаться не могу, так у меня и в жизни. Например — знаю, что мама умерла, знаю, как и когда, а чувства конца её нет, и это без всякой мистики, без всякой «загробности» — смерть не всегда и не для всякого значит — конец. И то, что она родилась тогда-то, ещё не обозначает для меня начала её судьбы, уже предопределённой, скажем, встречей её родителей, таких трагически несхожих, и т. д., понимаешь? Впрочем, я опять говорю что-то не по существу, а около.