Ариадна Эфрон - История жизни, история души. Том 1

• Название: История жизни, история души. Том 1
• Автор: Ариадна Эфрон
• Издательство: Возвращение
• Жанр: История
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-7157-0166-4

Трехтомник наиболее полно представляет эпистолярное и литературное наследие Ариадны Сергеевны Эфрон: письма, воспоминания, прозу, устные рассказы, стихотворения и стихотворные переводы. Издание иллюстрировано фотографиями и авторскими работами.

---

2 В письме от 12.1.53 г. Б. Пастернак пишет А.С. «Аля, Алечка! Ты и твои слова все время были со мной. Я - дома...» (Там же. С. 171).

3Зинаида Николаевна Пастернак (1888-1966) - жена Б.Л. Пастернака.

4 Речь идет о приезде Б.Л. Пастернака в Париж на Международный конгресс писателей в защиту культуры 24-27 июня 1935 г.

Б.Л. Пастернаку

25 февраля 1953

Дорогой мой Борис! Сегодня я видела тебя во сне (это начало не сулит ничего путного, и сейчас же вспоминается Ася в худших её проявлениях, т. е. в видениях и снах!). Но всё равно я расскажу. Мы шли с тобою рядом, и слева был бледно-зелёный и сверкающий ледоход, он же - море, и ты говорил о том, что всё — условно, что те же сосны в Туруханске и в Крыму, а я плохо слушала и смотрела на твой профиль, тёмный против солнца, и была отчего-то преисполнена гордости и лукавства. Мы шли, и нас обгоняли грузовики-цистерны с волго-донской водой, потом был город, у входа в который ты остановил грузовик и попросил у шофёра воды — запить лекарство. Лекарство было в маленьком четырёхугольном флакончике, и принимать его нужно было четыре раза в день. Мы искали стакан, и смеялись над тем, что ищем его, и ты запивал свой порошок из моих ладоней, я смотрела на твой затылок свысока и с нежностью. Потом ты похлопал цистерну по боку, как коня, и сказал, что вода — святая и живая. «Привет!» — сказал шофёр, и святая и живая вода уехала. Ещё потом, когда мы уже шли по городу, ты вдруг как-то очень по-простецки сказал: «Нужно всё-таки будет отхлопотать тебя у мамки!» Потом подумал и добавил: «Голову преклонить негде. Положу её тебе на колени». И я подумала о том, что всё тебе идёт, даже говорить «мамка» (это про мою-то маму!) и «отхлопотать». Я проснулась с чувством, что ты и в самом деле был рядом, вот уже вечер, а чувство радости оттого, что я встретила тебя, не растворилось, не иссякло. Вполне наяву я сбегала на почту и получила твою открытку из Болшево. Слава Богу, что ты чувствуешь себя лучше. Ты и не представляешь себе, как я извелась за твою болезнь и какое это счастье — вновь держать в руках твои весточки! Только не работай слишком много, не переутомляйся. Ведь ты, наверное, и не замечаешь усталости, работая. Я устаю только от хозяйственных дел, и безумно — от разговоров, так что вполне понимаю тебя с твоей жаждой одиночества во время прогулок. Вообще же под старость лет меня, видимо, одолевает мания величия, мне всё кажется, что только я одна «разговариваю», а остальные — «болтают». Впрочем, избегаю и того и другого.

Так значит ты в Болшеве. Да, мы все жили там, наша дача была недалеко от станции. Я там была по-настоящему счастлива, и сознавала, что счастлива. Но потом, путём сравнения, поняла, что то было счастье, а так просто - жила, и каждый день был сознательным, вернее — осознанным счастьем. Невероятно! И ведь та же самая я!

Работаю я по-прежнему много, но успеваю читать и думать о прочитанном.

Кстати, читал ли ты в «Правде» рецензию Бубеннова о «Правом деле» Гроссмана?1 (как правильно: рецензию «о» или «на»? Эпитафия, я знаю, «на». Рецензия тоже, наверное!)

Это письмецо я рискну послать тебе в Болшево, хотя точного адреса не представляю себе. Значит, ты там!

Помнишь, как мы сидели с тобой в сквере против Жургаза и тебе было так тяжело, а я была полна своего «осознанного» болшевского счастья? Ты говорил, что завидуешь мне, что я молода и что у меня всё так просто в жизни. Это, кажется, был единственный раз, что ты меня обманул!

Дни у нас становятся длиннее, теплее — около —15—20°. Приближается моя сороковая весна, но с точки зрения чисто женской меня это мало трогает, т. к. здешний климат сохраняет молодость даже мамонтам! Крепко целую тебя, поправляйся!

Твоя Аля

1 Статья М.С. Бубеннова о романе В. Гроссмана «За правое дело» была опубликована в «Правде» (1953. 13 февраля № 44).

Е.Я. Эфрон и З.М. Ширкевич

16 марта 1953

Дорогие мои, как была счастлива, получив вашу телеграмму, ведь с самого начала года не имела от вас ни строчки и безумно волновалась. Слава Богу, что вы, поелико возможно, здоровы, а больше мне ничего и не нужно от вас, лишь бы были здоровы! Хоть и знаю, что здоровье ваше состоит из сотни болезней, а всё же обрадовалась.

У нас потеплело, мороз около -15°, и кажется - жарко, душно, трудно дышать — честное слово! Солнце начинает пригревать, дни — длиннее, скоро прилетят первые здешние птицы — снегири, похожие на белых воробьёв, трогательные предвестники той необычайной катавасии, которая здесь называется весной. Сейчас, пожалуй, самое для меня приятное время года — уже не холодно, ещё не тепло, не тревожат душу плеск воды, шум птичьих крыльев, гудки пароходов, мороз уже не сковывает, ночь не угнетает, день не будоражит. И было бы хорошо и тихо на душе, если бы тихо было в мире. Но увы, это совсем не так...

Эти дни особенно много работала над декорациями к пьесе «За вторым фронтом»1, которая у нас вчера, наконец, была поставлена. Декорации, учитывая наши весьма ограниченные возможности, получились неплохие, но я никогда не бываю вполне довольна своей работой, хоть и лезу из кожи вон, чтобы сделать хорошо. Меня до сих пор выручают присланные вами краски, кисти. Ваша забота всегда со мной. Спасибо вам за всё.

9 марта мы вместе со всей страной провожали в последний путь товарища Сталина. Всё население села собралось на маленькой площади перед трибуной, слушали траурный митинг на Красной площади, и Москва была близко, как никогда. Всем было очень грустно, многие плакали, особенно во время речи Молотова. Странным казалось всё это, нереальным, и эти траурные знамёна, и имя Сталина в сочетании со словом «смерть» — взаимоисключающие слова! Вообще же смерть я пойму, наверное, тогда, когда сама умирать буду. А так -все ушедшие мне дорогие всё равно живут, во мне и со мною.

На душе у меня всё время грустно-грустно, хоть я и бодра и, вероятно, даже внешне жизнерадостна. А как хотелось бы посидеть рядом с вами, поговорить и, может быть, даже помолчать, просто побыть рядом. Тут ведь так далеко, так отчуждённо и одиноко!

Сейчас уже поздняя ночь, очень тихая и тёмная. И звезда с звездою говорит. Крепко целую вас и люблю, мои дорогие. Всегда всей душой с вами. Пишите хоть открытки, хоть изредка, я ведь очень о вас беспокоюсь. Скоро напишу ещё и, надеюсь, менее непутёво.

Ваша Аля

1 Пьеса украинского драматурга Вадима Николаевича Собко (1912-1981).

В 1997 г. составителю этой книги в Туруханском доме культуры рассказывали о впечатлении от декорации к этой пьесе - витраже, который А.С. сделала из маленьких кусочков слюды, раскрасив их и подсветив.

Е.Я. Эфрон

6 апреля 1953

Дорогая моя Лиленька! Ваше письмо с цикламенами получила в субботу накануне Пасхи. Очень ему обрадовалась — ещё бы! Первое письмо за этот год! Но зато огорчило состояние Вашего сердца и этот припадок. Т. к. сейчас опять все медицинские светила на своих местах1, надеюсь, что сердцу Вашему будет лучше! Моему, определённо, стало легче. Страшно было представить себе возможность существования такой дикой группы в наше время и, главное, в нашей стране. И радостно, что сумели разобраться и что виновные будут наказаны.

Лиленька, Вы пишете об амнистии и о том, чтобы я написала о себе Ворошилову. Амнистия ко мне не относится, и Ворошилову я писать не буду. Я не одна в таком положении, и «дело» моё никого не заинтересует. Кроме того, по-честному говоря, я не считаю, что вообще могу подойти под какую-либо амнистию, т. к. вины никакой за собой не знаю и «простить» меня нельзя! Но вот Асе может быть облегчение, т. к. я слышала (но не знаю ещё, насколько это достоверно), что инвалиды будут иметь право на выезд. Это было бы чудесно, ей ведь там так тяжело живётся! И Юз должен получить «чистый паспорт», у него ведь срок был всего 5 лет. Придётся Нине «обратно» менять свою квартиру2, а это ведь очень сложное дело! <...>

Весна приближается. Два дня у нас было чуть выше нуля, начало таять, мы все растерялись — рассчитывали ещё на по меньшей мере месяц морозов. Светло уже до 8'/2 вечера, можно лампу не зажигать. И солнце сквозь стёкла подогревает, зелёный лук растёт вовсю. А главное, и небо и снег днём наливаются какой-то особой, спелой, сливовой синевой, и чувствуешь — вот-вот вода, вот-вот весна!

Снег покрыт тонкой корочкой льда, и ребятишки ожесточённо катаются с гор на санках. Уже настолько тепло, что на свет божий выбираются самые малыши, бледные, как картофельные ростки. Здесь ведь зимы настолько суровы, что самые маленькие от осени до весны безвыходно сидят дома.

Пасху мы немножко справили — Ада спекла куличик, наши две несовершеннолетние курицы снесли за три недели три яйца, и в субботу удалось достать немного творога, так что всё было честь честью, даже с вашими цикламенами.