Константин Симонов - Сто суток войны

• Название: Сто суток войны
• Автор: Константин Симонов
• Издательство: Русич
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 1999
• ISBN: 5 - 88590 - 990 -3

Ранее не публиковавшаяся полностью книга воспоминаний известного советского писателя написана на основе его фронтовых дневников. Автор правдиво и откровенно рассказывает о начале Великой Отечественной войны, о ее первых трагических ста днях и ночах, о людях, которые приняли на себя первый, самый страшный удар гитлеровской военной машины.

---

Еще один документ почти того же содержания: «О Ракутине никаких донесений не получили. Его радиостанция на вызов… с 14.00 8.Х не отвечает. Высланные сегодня в район нахождения Ракутина на самолете У-2 радист и шифровальщик до сих пор сигнала о своем прибытии не дали».

И, наконец, последний документ: «19.00 вернулся капитан Бурцев, летавший на поиски Ракутина. В районе юго-восточнее Вязьмы самолет Бурцева был обстрелян… Бурцев ранен. Самолет поврежден… Остальные делегаты (очевидно, тоже вылетавшие на самолетах. — К. С.) к 21 часу не вернулись».

Это все, что есть о Ракутине в переговорах штаба Резервного фронта с Генштабом вплоть до 13 октября — дня ликвидации Резервного фронта и объединения его с Западным фронтом под общим командованием Жукова.

За всеми этими донесениями и телеграфными переговорами стоит страшная обстановка первой половины октября, когда из штаба фронта предпринимались последние попытки связаться с 24-й армией и хоть чем-нибудь помочь ей. Невозможно без волнения и чувства какой-то запоздалой растерянности читать все эти документы. Невольно снова и снова думаешь о том, какие величественные усилия потребовались нам, чтобы все-таки сначала остановить, а потом и разгромить немцев под Москвой.

Штабные документы так ничего и не сказали мне о судьбе Ракутина. Тогда я обратился к докладным запискам его сослуживцев, вышедших впоследствии из окружения.

Вывезенный из партизанского отряда самолетом в Москву в январе 1942 года член Военного Совета 24-й армии Николай Иванович Иванов видел Ракутина в последний раз 7 октября и пишет об этом так: «…24-я армия попала в крайне тяжелую обстановку… Штаб, в том числе я и командующий генерал-майор Ракутин отходили с ополченческой дивизией… 6.Х мы вышли в район Семлева. Части дивизии, будучи уже к тому времени потрепаны, видя, что кольцо окружения замкнуто, залегли и приостановили движение вперед. Учтя такое положение, я и командующий армией тов. Ракутин пошли непосредственно в части, чтобы оказать непосредственную помощь командованию дивизии… Во второй половине дня я был ранен. Из слов товарищей видно, что после моего ранения дивизия могла сопротивляться полтора-два часа. Насколько это достоверно, утверждать не смею…»

Больше упоминаний о судьбе Ракутина в этой докладной записке нет. В дальнейшем Иванов повествует о том, как его, тяжело раненного, тащили через леса его товарищи, как, сделав все, что было в человеческих — силах, они все-таки в конце концов спасли его и доставили в партизанский отряд.

Иванов после долгого лечения был признан годным к службе только в учреждениях тыла и назначен комиссаром Академии связи, но, будучи недоволен этим, писал по начальству: «Еще раз осмеливаюсь вас просить удовлетворить мою просьбу, дать мне возможность работать в действующей армии».

Напомнив, что ему обещали, когда он окрепнет, отправить его на фронт, Иванов писал: «Теперь я уже давно окреп, вернее совсем здоров, неоднократно обращался с просьбой к вам… Продумав все, я не нашел особых погрешностей, которые могли бы быть препятствием к удовлетворению моей просьбы. Единственно, что остается, — это положение, в котором я очутился, будучи членом Военного Совета 24-й армии. Как видно, это является камнем преткновения. Если так, я просил бы мне разъяснить, в чем моя вина? Не у всякого хватило бы силы воли перенести то, что пришлось пережить мне. О моей роли в тылу врага могут подтвердить люди, указанные мною в моем объяснении. Разобраться с этим легко при желании…»

Неизвестно, какой конечный результат имело бы это достаточно резкое по тем временам письмо, может быть, и положительный, но дивизионному комиссару Иванову на фронт попасть не довелось: он считал себя достаточно здоровым для этого, но вскоре после того, как отправил свое письмо, скоропостижно умер.

Начальник штаба 24-й армии генерал-майор Кондратьев, 18 октября с боями вышедший из окружения вместе с группой в сто восемьдесят бойцов и командиров, так же как Иванов, упоминает, что он в последний раз видел Ракутина 7 октября утром, когда Ракутин приказал ему «выехать в район Семлева с задачей привести в порядок вышедшие туда части армии и подготовить оттуда управление войсками. С той поры, т. е. с 11–12 часов 7.Х, я больше ни товарища Ракутина, ни товарища Иванова не видел».

Начальник политотдела 24-й армии дивизионный комиссар Абрамов, вышедший из окружения только 16 ноября всего с шестью человеками, последний раз видел Ракутина еще раньше — 4 октября.

Упоминая об Абрамове, хочу указать на одну, очевидно, допущенную мною в записках путаницу. Я упоминаю в нем о двух встречах с Ракутиным и членом Военного Совета армии дивизионным комиссаром Абрамовым. На самом деле дивизионный комиссар Абрамов был начальником политотдела армии, а членом Военного Совета был дивизионный комиссар Иванов. Не могу утверждать этого с абсолютной точностью, но скорей всего именно с ним я и встречался, тем более что вместе с командующим армией на командных пунктах обычно находился член Военного Совета, а не начальник политотдела. А ошибиться я мог очень просто: в редакции фронтовой газеты, видимо, сказали, чтобы я в 24-й армии явился к дивизионному комиссару Абрамову, и когда я оказался у Ракутина и увидел вместе с ним дивизионного комиссара члена Военного Совета, то не стал спрашивать его фамилию, решив, что это и есть Абрамов.

Очевидно, так. С Абрамовым я впоследствии встречался на фронте, в том числе в Сталинграде, — он был членом Военного Совета 64-й армии генерала Шумилова, пленившей Паулюса. Наши первые встречи с ним под Ельней, если б они действительно были, очевидно, пришли бы мне на память. Запамятовать или спутать Константина Кириковича Абрамова с кем-нибудь другим было, по правде говоря, трудно, настолько это был самобытный человек смелого и даже необузданного характера. Во время войны он стал Героем Советского Союза, а после войны, оставив политическую работу, окончил Академию Генерального штаба и вплоть до своей смерти командовал корпусом.

55 «Мы поговорили с двумя разведчиками, которые накануне нахально проехались по немецким тылам… я потом написал о них свою последнюю корреспонденцию в „Известиях“»

Корреспонденция была напечатана в «Известиях» 29 июля под заголовком «Разведчики». Проверив ее текст по записям в блокноте, хочу на всякий случай уточнить — вдруг эти люди еще разыщутся, — что одного из разведчиков — заместителя политрука Палаженко — звали Василием Емельяновичем, а второго — младшего лейтенанта Гришанова — Леонидом. В корреспонденции все соответствовала действительности, за исключением ее последних абзацев, где я описывал, как мы подъехали к трем захваченным нашими бойцами немецким летчикам. Я оборвал корреспонденцию именно на том, как мы подъехали к ним. Все происшедшее с нами после этого по причинам, тогда, в июле 1941 года, вполне понятным, я начисто опустил. Этот эпизод достаточно подробно рассказан в записках, и если он нуждается и комментариях, то лишь для того, чтобы дать ощутить атмосферу, в которой могла возникнуть эта нелепая история.

В донесении начальника политотдела 107-й стрелковой дивизии полкового комиссара Полякова за этот день, 25 июля, указывается, что «авиация противника в течение 25 июля на участке обороны дивизии проявляла активные действия. Днем был произведен сильный налет… участвовало 22 фашистских самолета… В 19 часов 4 фашистских бомбардировщика подвергли бомбардировке зажигательными бомбами город Дорогобуж. В результате бомбардировки центральная часть города разрушена и сожжена. Из красноармейцев 630-го стрелкового полка, стоявших на охране моста, 6 человек ранено… Есть много убитых граждан».

Дальше в донесении говорится, что наши зенитчики сбили два фашистских бомбардировщика. «Один вражеский самолет упал в городе и сгорел вместе с экипажем. Экипаж второго фашистского самолета — 3 человека — взят в плен со всеми документами и картами, и один фашист застрелился. Пленные со всеми документами направлены под конвоем в штаб армии».

О пленении двух военных корреспондентов и их водителя в политдонесении, разумеется, не указывается.

Просматривая документы за эти дни, нетрудно заметить ту вполне понятную нервозность, которая проявлялась в только что прибывших на фронт частях, вдруг увидевших, что в воздухе господствуют немцы. Эффект неожиданности был тем сильнее, что наша печать и пропаганда с каким-то особенным упорством игнорировали именно эту часть тяжелой правды первого периода войны.

В одном донесении писали, что, «невзирая на неоднократные указания о бесцельности одиночной стрельбы по самолетам противника, беспорядочная стрельба продолжается. Стреляют… из револьверов, наганов, пистолетов, стреляют на расстоянии 2–4 километров и т. д.». В другом донесении сообщали: «Нашими войсками сбит самолет, принадлежащий к штабу армии. Убит летчик и ранен летнаб. Такие явления происходят в силу панической трусости отдельных людей перед авиацией противника».