Борис Порфирьев - Костер на льду (повесть и рассказы)

• Название: Костер на льду (повесть и рассказы)
• Автор: Борис Порфирьев
• Издательство: Волго-Вятское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1968

---

— Давай, давай! Осаживай!

Машинист выглядывал из паровоза, но за шумом пара не слышал ее слов. А она продолжала кричать:

— Осаживай, говорю тебе, растуды тебя эдак! — и, перепутав сигналы, махала рукой понизу.

Я весь кипел.

Машинист, увидев ее сигнал, двинул паровоз вперед.

Фроська взмахнула кулачищами и завопила:

— Куда прешь, старый хрыч?! Не разбираешь, где перед, где зад?!— Она снова выругалась по-мужски.

Сбавивший пар машинист высунулся из окна и заме­тил зло:

— Это у тебя, толстой коровы, ничего не разберешь. А у меня перед — труба на паровозе.

— Ты с кем разговариваешь, старая колода?! — закричала Фроська.

Еле сдерживая себя, я подошел к ней и приказал тихо и угрожающе:

— Уйдите!

— Меня...

— Уйдите!

— Ах, вот как? Меня и рабочие, и инженеры оскорб­ляют! При исполнении обязанностей!

— Если ты не уйдешь...

Ее как ветром сдуло.

Я вернулся в техкабинет и сжал голову руками. Ме­ня всего трясло.

Неожиданно над ухом прозвенел звонок. Я вздрог­нул.

— Снежков?

Это был голос Хохлова.

— Да.

— Ты чего это, черт побери, молодые кадры зажи­маешь? Не успели работника назначить, а ты уже контры строишь? Да еще в присутствии машиниста оскорблять вздумал.— Он говорил без обычной ругани, видимо, считал неудобным показать, что заинтересован в Фроське.— Прибежала ко мне Ашанина, понимаешь, и вся в слезах. Жалуется: дежурство сорвал.

— Прежде, чем становиться на дежурство, надо выучить простейшую сигнализацию,— перебил я Хохло­ва, стараясь говорить спокойно.

— А ты зачем поставлен? Научи.

— Если я каждого случайного человека буду...

— Больно грамотен стал! — не выдержал, наконец. Хохлов.— Еще мне будешь указывать! Разберусь завтра, целым не оставлю!

Он бросил трубку.

Я усмехнулся. «Что ты еще скажешь, когда узнаешь, что я вытряхнул твою кралю из кабинета?» И чтобы хоть сегодня не было этих разговоров, уехал на Ост­ровок. А когда вернулся, меня словно что-то подмывало проверить техкабинет.

Диспетчерша встретила меня словами:

— Сам приезжал. Обратно вселил. Кричал, ногами топал. Сказал, что с вас шкуру спустит за самоуправство.

Я дернул дверь в кабинет.

— Не открою!— крикнула Фроська,— Все слышу — стенка тонкая!

— Убирайтесь отсюда к чертовой матери! — сор­вался я.

— Не велик хозяин, чтоб приказывать!

— Завтра же освободите техкабинет!

— Директор знает, что ему нужно: кабинет твой или я!

—Я взломаю дверь!

— Попробуй, сломай! Тогда сломают те бока на собрании, как в прошлый раз! Щепки от тебя полетят! Да и девицу твою целой не оставят!

Теряя самообладание, я схватился за ручку и остер­венело дернул дверь.

Тогда Фроська прекратила ругань, выжидательно по­молчала. Видя, что я не отказываюсь от мысли сорвать дверь, сняла телефонную трубку и попросила:

— Девушка, Пров Степаныч у себя?

«Звонит Хохлову»,— понял я.

— Нет?.. Али дома?

«Неужели она осмелится разговаривать с Хохловым при жене?»— удивился я.

— Тогда дай мне дом... Пров Степаныч, Ашанина говорит...

Я грустно усмехнулся и вышел из диспетчерской. «Разве можно было сомневаться,— думал я.— Наглые люди способны на все. Нет, надо уезжать. К черту Хохлова и его приближенных! В конце концов, какое мне дело до них? Уеду на новое место, уговорю Ладу...»

Но Лада, выслушав меня, сказала:

— Что ты! Теперь тебе никак нельзя уезжать. Тогда ты даже в своих глазах будешь трусом.

— Да хоть в чьих,— сказал я устало.— Какое мне дело?

— Саша!

— Пойми, Ладочка, что мне опротивело все. Из-за какой-то Фроськи терять самообладание... Посмотри, до сих пор руки дрожат.

Лада подошла ко мне, прижала мою голову к груди:

— Ну, что ты, Саша?

Я хотел покачать головой, но ее руки не дали мне этого сделать. Тогда я освободился от них и сказал:

— Пока ты со мной — согласен бороться. Но ты скоро уедешь...

— Ну, как я уеду от тебя в такую минуту, глупый ты мой? Как я брошу тебя?— прошептала она.

— Лада!— произнес я, задохнувшись, и припал губами к ее руке.

Гладя мои волосы, она шепотом успокаивала меня, и мало-помалу мое напряжение прошло.

— Ну, вот видишь,— сказал я.— С тобой мне ни­чего не страшно. Ничего. Когда ты рядом, я — сильный.

— Ты и так сильный,— покачала она головой.— Мне еще Володя рассказывал о твоем упорстве, благодаря которому ты спас ногу.

— Глупости. Один я бы ничего не смог. Там был мой профессор, друзья по палате... А я, в общем-то, видимо, слабый...

— Не клевещи на себя,— сказала она, и тон ее, по-моему, был немножко сердитый.— Ты — сильный... Вспомни песенку, которую я тебе пела в День Побе­ды,— и она пропела:

Пьем за яростных, за непокорных, За презревших грошевой уют...

— Я хочу, чтобы ты всегда был яростным и непо­корным, чтобы всегда был самим собой... Пойми, что и люди, которые являются твоими друзьями,— они та­кие же. Они — разные, но — такие же. И ваш старый парторг, и Семен Шавров, и Калиновский в далекой Москве... Пойми, что ты не один. Так чего же тебе опускать руки? Неужели мы не одолеем какую-то Фроську с Хохловым?.. И чего ты избегаешь Дьякова? Иди к нему. Иди сейчас же!

Видя, что я сижу, она подняла меня за руки со сту­ла и подтолкнула к дверям.

— Если не пойдешь — я завтра же утром уеду, и мы больше с тобой не друзья...

Дьяков, выслушав меня, хмуро сказал:

— Ты уж извини меня, Александр Николаевич, но даже говорить-то с тобой нет охоты... Ты ведь не зашел даже, когда тебя в армию силком сдавали, как рекрута. Дело, конечно, твое...— Он помолчал.— А техкабинет мы Хохлову не отдадим... И к Вересову ты поезжай... Гово­рю так на этот раз не ради тебя, а ради дела.

Он попрощался со мной сухо, но это почему-то не испортило мне настроения. Наутро я выехал в город. Пусть меня ищет Хохлов, пусть спускает семь шкур за прогул: мне нечего было сейчас терять.

Нелегко было попасть к Вересову — с утра он прово­дил совещание, а в полдень уехал в облисполком. Его помощник сказал, что он долго не приедет, и я решил было использовать время для поисков председателя «Энергии». Но диск не шел мне на ум, и я махнул на это рукой. Оказывается, хорошо и сделал, потому что Вересов быстро вернулся. Но радость моя была напрас­ной: он долго разговаривал по телефону, а когда начал прием и подошла моя очередь, то приехал директор крупного завода. В общем, попал я к Вересову уже в конце дня... Он слушал меня молча, положив руки на стол. Когда я рассказал о вчерашней стычке с Фрось­кой, он произнес:

— Вот как? Даже техкабинет ликвидировал? Это новость... Остальное же все нам известно: ваши рабочие писали...

Я удивился и сказал мысленно: «А известно, так что же вы его не снимаете с работы?»

— Только вот что,— сказал Вересов,— ругать вас надо: что же вы, инженер, комсомолец, бывший фрон­товик, а молчали так долго? Видели безобразия и не боролись с ними?

— Как не боролся? В главк писал. Да и когда вы с комиссией приезжали, я выступал. Правда, вы не до конца слышали... А когда вы уехали, Хохлов обвинил меня в том, что я вбиваю клин в коллектив в тяжелое для него время, и срезал меня.

— Мне говорил Дьяков об этом, ловкий ход был... Кстати, Дьяков обещал мне, что вы раньше приедете.— Он нажал кнопку электрического звонка и сказал во­шедшей девушке:— Принесите папку Быстрянстроя.

Полистал подшитые в папке документы; потом, ото­двинув ее на край стола, сказал:

— Ну, а о приписке некондиционного торфа вы ничего не слыхали? Нет? Странно... Все-таки, очевидно, Хохлов нынче, после войны, решил заняться приписками, чтобы план резко перевыполнить. Придется ему сейчас своей головой отвечать за это. И инспектору Гикторфа за компанию.

Приписки для меня были новостью.

А Вересов неожиданно улыбнулся и пошутил:

— Что же это вы подвели своего директора? А? На­ладили вывозку, и оказалось, что вывозить-то нечего? На бумажке — одно, а на полях — другое? Из четырех­сот тысяч тонн не хватает ста пятидесяти?

Потом лицо его вновь посерьезнело.

— Так вот что, товарищ Снежков. Буквально на этих днях к вам приедет комиссия. Но вы о ней никому ни слова. А сейчас поезжайте и работайте. Ни на что не обращайте внимания. Ну, до свидания. Спасибо, что приехали.

Я вышел из обкома ликующим.

В радужном настроении я вернулся домой поздним вечером. Лада меня ждала. Не раздеваясь, она прикор­нула на кровати — худенькая, маленькая, как комочек; лишь широко раскрытые глаза лихорадочно блестели в темноте. Выслушав мой рассказ, сжимая у горла шер­стяную косынку, произнесла задумчиво:

— Видишь, как у тебя все хорошо складывается...

— Это ты мне помогла, ты заставила идти к Дьяко­ву!— сказал я радостно, не обращая внимания на тоску в ее голосе.