Иван Солоневич - Россiя въ концлагерe

• Название: Россiя въ концлагерe
• Автор: Иван Солоневич
• Жанр: История

---

-- Слушаю, гражданинъ начальникъ...

Изъ угла на меня смотритъ изжеванное лицо Стародубцева, но на немъ я читаю ясно:

-- Ну, тутъ ужъ я окончательно ни хрeна не понимаю...

Въ сущности, не очень много понимаю и я. Вечеромъ мы всe идемъ вмeстe за обeдомъ. Борисъ говоритъ: {150}

-- Да, а что ни говори -- а съ умнымъ человeкомъ прiятно поговорить. Даже съ умной сволочью...

Уравненiе съ неизвeстной причиной Якименковскаго отступленiя мною уже рeшено. Стоя въ очереди за обeдомъ я затeваю тренировочную игру: каждый изъ насъ долженъ про себя сформулировать эту причину, и потомъ эти отдeльныя формулировки мы подвергнемъ совмeстному обсужденiю.

Юра прерываетъ Бориса, уже готоваго предъявить свое мнeнiе:

-- Постойте, ребята, дайте я подумаю... А потомъ вы мнe скажете -вeрно или невeрно...

Послe обeда Юра докладываетъ въ тонe объясненiй Шерлока Хольмса доктору Ватсону.

-- Что было бы, если бы Якименко арестовалъ Боба? Во-первыхъ, врачей у нихъ и такъ не хватаетъ. И, во-вторыхъ, что сдeлалъ бы Ватикъ? Ватикъ могъ бы сдeлать только одно -- потому что ничего другого не оставалось бы: пойти въ прiемочную комиссiю БАМа и заявить, что Якименко ихъ систематически надуваетъ, даетъ дохлую рабочую силу... Изъ БАМовской комиссiи кто-то поeхалъ бы въ Медгору и устроилъ бы тамъ скандалъ... Вeрно?

-- Почти, -- говоритъ Борисъ. -- Только БАМовская комиссiя заявилась бы не въ Медгору, а въ ГУЛАГ. По линiи ГУЛАГа Якименкe влетeло бы за зряшные расходы по перевозкe труповъ, а по линiи ББК за то, что не хватило ловкости рукъ. А если бы не было тутъ тебя съ Ватикомъ, Якименко слопалъ бы меня и даже не поперхнулся бы...

Таково было и мое объясненiе. Но мнe все-таки кажется до сихъ поръ, что съ Якименкой дeло обстояло не такъ просто.

И въ тотъ же вечеръ изъ сосeдней комнаты раздается голосъ Якименки:

-- Солоневичъ Юрiй, подите-ка сюда.

Юра встаетъ изъ-за машинки. Мы съ нимъ обмeниваемся безпокойными взглядами.

-- Это вы писали этотъ списокъ?

-- Я.

Мнe становится не по себe. Это наши подложные списки.

-- А позвольте васъ спросить, откуда вы взяли эту фамилiю -- какъ тутъ ее... Абруррахмановъ... Такой фамилiи въ карточкахъ нeтъ.

Моя душа медленно сползаетъ въ пятки.

-- Не знаю, товарищъ Якименко... Путаница, вeроятно, какая-нибудь...

-- Путаница!.. Въ головe у васъ путаница.

-- Ну, конечно, -- съ полной готовностью соглашается Юра, -- и въ головe -- тоже.

Молчанiе. Я, затаивъ дыханiе, вслушиваюсь въ малeйшiй звукъ.

-- Путаница?.. Вотъ посажу я васъ на недeлю въ ШИЗО!

-- Такъ я тамъ, по крайней мeрe, отосплюсь, товарищъ Якименко.

-- Немедленно переписать эти списки... Стародубцевъ! Всe {151} списки провeрять. Подъ каждымъ спискомъ ставить подпись провeряющаго. Поняли?

Юра выходитъ изъ кабинета Якименки блeдный. Его пальцы не попадаютъ на клавиши машинки. Я чувствую, что руки дрожатъ и у меня. Но -- какъ будто, пронесло... Интересно, когда наступить тотъ моментъ, когда не пронесетъ?

Наши комбинацiи лопнули автоматически. Они, впрочемъ, лопнули бы и безъ вмeшательства Якименки: не спать совсeмъ -- было все-таки невозможно. Но что зналъ или о чемъ догадывался Якименко?

ИЗМОРЪ

Я принесъ на Погру списки очередного эшелона и шатаюсь по лагпункту. Стоить лютый морозъ, но послe урчевской коптильни -- такъ хорошо провeтрить легкiя.

Лагпунктъ неузнаваемъ... Уже давно никого не шлютъ и не выпускаютъ въ лeсъ -- изъ боязни, что люди разбeгутся, хотя бeжать некуда, -- и на лагпунктe дровъ нeтъ. Все то, что съ такими трудами, съ такими жертвами и такой спeшкой строилось три мeсяца тому назадъ, -- все идетъ въ трубу, въ печку. Ломаютъ на топливо бараки, склады, кухни. Занесенной снeгомъ кучей металла лежитъ кeмъ-то взорванный мощный дизель, привезенный сюда для стройки плотины. Валяются изогнутыя буровыя трубы. Все это -- импортное, валютное... У того барака, гдe нeкогда процвeтали подъ дождемъ мы трое, стоитъ плотная толпа заключенныхъ -- человeкъ четыреста. Она окружена цeпью стрeлковъ ГПУ. Стрeлки стоятъ въ нeкоторомъ отдаленiи, держа винтовки по уставу -- подъ мышкой. Кромe винтовокъ -- стоятъ на треножникахъ два легкихъ пулемета. Передъ толпой заключенныхъ -- столикъ, за столикомъ -- мeстное начальство.

Кто-то изъ начальства равнодушно выкликаетъ:

-- Ивановъ. Есть?

Толпа молчитъ.

-- Петровъ?

Толпа молчитъ.

Эта операцiя носить техническое названiе измора. Люди на лагпунктe перепутались, люди растеряли или побросали свои "рабочiя карточки" -единственный документъ, удостовeряющiй самоличность лагерника. И вотъ, когда въ колоннe вызываютъ на БАМ какого-нибудь Иванова двадцать пятаго, то этотъ Ивановъ предпочитаетъ не откликаться.

Всю колонну выгоняютъ изъ барака на морозъ, оцeпляютъ стрeлками и начинаютъ вызывать. Колонна отмалчивается. Мeняется начальство, смeняются стрeлки, а колонну все держатъ на морозe. Понемногу, одинъ за другимъ, молчальники начинаютъ сдаваться -- раньше всего рабочiе и интеллигенцiя, потомъ крестьяне и, наконецъ, урки. Но урки часто не сдаются до конца: валится на снeгъ, и, замерзшаго, его относятъ въ амбулаторiю или въ яму, исполняющую назначенiе общей могилы. Въ общемъ {152} -- совершенно безнадежная система сопротивленiя... Вотъ въ толпe уже свалилось нeсколько человeкъ. Ихъ подберутъ не сразу, чтобы не "симулировали"... Говорятъ, что одна изъ землекопныхъ бригадъ поставила рекордъ: выдержала двое сутокъ такого измора, и изъ нея откликнулось не больше половины... Но другая половина -- немного отъ нея осталось...

ВСТРEЧА

Въ лагерномъ тупичкe стоитъ почти готовый къ отправкe эшелонъ. Территорiи этого тупичка оплетена колючей проволокой и охраняется патрулями. Но у меня пропускъ, и я прохожу къ вагонамъ. Нeкоторые вагоны уже заняты, изъ другихъ будущiе пассажиры выметаютъ снeгъ, опилки, куски каменнаго угля, заколачиваютъ щели, настилаютъ нары -- словомъ, идетъ строительство соцiализма...

Вдругъ гдe-то сзади меня раздается зычный голосъ:

-- Иванъ Лукьяновичъ, алло! Товарищъ Солоневичъ, алло!

Я оборачиваюсь. Спрыгнувъ съ изумительной ловкостью изъ вагона, ко мнe бeжитъ нeкто въ не очень рваномъ бушлатe, весь заросшiй рыжей бородищей и призывно размахивающiй шапкой. Останавливаюсь.

Человeкъ съ рыжей бородой подбeгаетъ ко мнe и съ энтузiазмомъ трясетъ мнe руку. Пальцы у него желeзные.

-- Здравствуйте, И. Л., знаете, очень радъ васъ видeть. Конечно, это я понимаю, свинство съ моей стороны высказывать радость, увидeвъ стараго прiятеля въ такомъ мeстe. Но человeкъ слабъ. Почему я долженъ нарушать гармонiю общаго равенства и лeзть въ сверхчеловeки?

Я всматриваюсь. Ничего не понять! Рыжая борода, веселые забубенные глаза, общiй видъ человeка, ни въ коемъ случаe не унывающаго.

-- Послушайте, -- говоритъ человeкъ съ негодованiемъ, -- неужели не узнаете? Неужели вы возвысились до такихъ административныхъ высотъ, что для васъ простые лагерники, вродe Гендельмана, не существуютъ?

Точно кто-то провелъ мокрой губкой по лицу рыжаго человeка, и сразу смылъ бородищу, усищи, снялъ бушлатъ, и подо всeмъ этимъ очутился Зиновiй Яковлевичъ Гендельманъ6 такимъ, какимъ я его зналъ по Москвe: весь сотканный изъ мускуловъ, бодрости и зубоскальства. Конечно, это тоже свинство, но встрeтить З. Я. мнe было очень радостно. Такъ стоимъ мы и тискаемъ другъ другу руки.

6 Имя, конечно, вымышлено.

-- Значитъ, сeли, наконецъ, -- неунывающимъ тономъ умозаключаетъ Гендельманъ. -- Я вeдь вамъ предсказывалъ. Правда, и вы мнe предсказывали. Какiе мы съ вами проницательные! И какъ это у насъ обоихъ не хватило проницательности, чтобы не сeсть? Не правда-ли, удивительно? Но нужно имeть силы подняться {153} надъ нашими личными, мелкими, мeщанскими переживанiями. Если наши вожди, лучшiе изъ лучшихъ, желeзная гвардiя ленинизма, величайшая надежда будущаго человeчества, -- если эти вожди садятся въ ГПУ, какъ мухи на медъ, такъ что же мы должны сказать? А? Мы должны сказать: добро пожаловать, товарищи!

-- Слушайте, -- перебиваю я, -- публика кругомъ.

-- Это ничего. Свои ребята. Наша бригада -- все уральскiе мужички: ребята, какъ гвозди. Замeчательныя ребята. Итакъ: по какимъ статьямъ существующаго и несуществующаго закона попали вы сюда?

Я разсказываю. Забубенный блескъ исчезаетъ изъ глазъ Гендельмана.

-- Да, вотъ это плохо. Это ужъ не повезло. -- Гендельманъ оглядывается кругомъ и переходитъ на нeмецкiй языкъ: -- Вы вeдь все равно сбeжите?

-- До сихъ поръ мы считали это само собою разумeющимся. Но вотъ теперь эта исторiя съ отправкой сына. А ну-ка, З. Я., мобилизуйте вашу "юдише копфъ" и что-нибудь изобрeтите.

Гендельманъ запускаетъ пальцы въ бороду и осматриваетъ вагоны, проволоку, ельникъ, снeгъ, какъ будто отыскивая тамъ какое-то рeшенiе.

-- А попробовали бы вы подъeхать къ БАМовской комиссiи.

-- Думалъ и объ этомъ. Безнадежно.

-- Можетъ быть, не совсeмъ. Видите ли, предсeдателемъ этой комиссiи торчитъ нeкто Чекалинъ, я его по Вишерскому лагерю знаю. Во-первыхъ, онъ коммунистъ съ дореволюцiоннымъ стажемъ и, во-вторыхъ, человeкъ онъ очень неглупый. Неглупый коммунистъ и съ такимъ стажемъ, если онъ до сихъ поръ не сдeлалъ карьеры -- а развe это карьера? -- это значитъ, что онъ человeкъ лично порядочный и что, въ качествe порядочнаго человeка, онъ рано или поздно сядетъ. Онъ, конечно, понимаетъ это и самъ. Словомъ, тутъ есть кое-какiя психологическiя возможности.