User - i dfee46a8588517f8

• Название: i dfee46a8588517f8
• Автор: User
• Жанр: Прочая старинная литература

---

Все эти «пожелания» черносотенцев, о которых они писали и заявляли десятки и сотни раз, остались невыполненными. И не потому, что бюрократия вплоть до министров была начинена «ле­выми» предателями, а царю не хватало решимости пойти по пред­лагаемому черной сотней пути, а потому, что все «смелые и реши­тельные» проекты «союзников» были на деле пустой болтовней, утопической бессмыслицей. Ведь все, что предлагали «союзники», с точки зрения царя и правительства Штюрмера — Хвостова — Протопопова, лежало на поверхности, и, будь это возможно, реко­мендации черносотенцев были бы реализованы еще до того, как они их успели дать. Царь и царица были так же настроены, как и их лучшие друзья: тихоновичи-савицкие, тихменевы, родзевичи, дубровины. Но все дело было в том, что эти планы были уже осу­ществлены до последней возможности.

Права Думы были урезаны до предела, все законодательство шло фактически по 87-й статье, а думские сессии всемерно уко­рачивались и оттягивались. Разогнать же Думу до конца войны, о чем не раз подымали вопрос Протопопов и другие и чего очень хо­тела царская чета, оказывалось невозможным, потому что тогда скомпрометированный и ненавидимый режим лишался последнего буфера между собой и «общественностью». Не обещал ничего хо­рошего для царизма и план выборов в V Думу с таким расчетом, чтобы обеспечить в ней особыми средствами правое большин­ство. Штюрмер очень носился с этим проектом. По его указанию был разработан обширный документ — сводка по всем губерниям именно в плане гарантированной «техники» выборов, которая пре­дусматривалась в записке киевских «православно-русских кру­гов». Но оптимистическая картина, нарисованная в этом доку­менте, особенно характеристика губернаторов, вызвала сомнения даже у Хвостова, величайшего мастера по «деланию» выборов 156. Нет сомнения, что, доживи царизм до конца полномочий IV Думы, он продлил бы их до окончания войны, потому что новая избирательная кампания была для него абсолютно противопо­казана.

Преследование печати также достигло предела. Газеты начи­ная со второй половины 1915 г. были разукрашены массой белых пятен и оборванными фразами — следами работы цензуры, но нарочно оставляемая бессмысленная мозаика из отдельных печат­ных слов и пустых строк производила на читателя гораздо большее воздействие, чем любая целиком напечатанная оппозиционная статья. Что же касается предложений создать в противовес оп­позиционной мощную «патриотическую» печать, то, как уже отме­чалось, это было также пустым пожеланием. «Патриоты» не нашли бы для своих газет, будь они созданы, не только читателей, но и сколько-нибудь толковых и грамотных сотрудников, настолько все и вся отвернулись от режима. Даже такие правые газеты, как «Новое время» и церковный «Колокол», издававшийся синодским чиновником Скворцовым (и субсидируемый правительством), и те ударились в оппозицию 157.

Черносотенцы во многом правильно критиковали деятельность Земского и Городского союзов. Действительно, сотни и тысячи молодых людей из обеспеченных семей шли в «земгусары» для того, чтобы избежать отправки на фронт, и, устроившись на теп­лые местечки, пьянствовали и прожигали жизнь. Верным было и то, что в работе Земского и Городского союзов было много неразбери­хи, плохой организации, финансового беспорядка и пр. Но как бы то ни было, фронт без них обойтись не мог, и всякая попытка со: кратить и помешать деятельности союзов вызывала немедленные протесты армейского командования, начиная от начальников дивизий и кончая главнокомандующими фронтами. Черносотенцы ни на какую позитивную работу способны не были, единственное, что они умели,— это «тащить и не пущать»158.

Так же обстояло дело и с другими проектами и советами «союз­ников». Римский-Корсаков рекомендовал упорядочить продоволь­ственное дело и накапливать на случай недорода запасы; но, как это сделать, он предоставлял думать другим. Решить же продо­вольственный вопрос в сложившихся условиях можно было только одним путем — введением государственной монополии на хлеб с опорой на массовые демократические продовольственные органы, охватывающие всю страну, а для этого по меньшей мере в каче­стве исходной предпосылки надо было ликвидировать царизм.

«Союзники», как и царизм, который они олицетворяли, не были способны ни на какое реальное дело; у них не было и не могло быть никаких конструктивных решений; в этом причина краха всех их планов и начинаний. Это понимали и умные правые. «Для всех и каждого,— писал Гурко,— было совершенно очевидно, что про­должение избранного государыней и навязанного (?) ею государю способа управления неизбежно вело к революции и крушению су­ществующего строя. Только такие слепые и глухие ко всему совер­шавшемуся люди, как столпы крайних правых вроде Струкова, Римского-Корсакова и др., могли думать, что замалчиванием мож­но спасти положение, но люди, глубже вникавшие в события, ясно видели, что без очищения верхов, без внушения общественности доверия к верховной власти и ее ставленникам спасти страну (т. е. монархию.— А. А.) от гибели нельзя»159.

Даже такой узкий и непримиримый правый, как Щегловитов, отдавал себе отчет в никчемности своих соратников. Римский- Корсаков — «большой сумбурист», показывал он. Всем был недо­волен, а «никакой сколько-нибудь приемлемой программы не имеет... Я его серьезной величиной считать не мЬг...»160.

Единственное реальное дело, которое сделали «союзники», это подтолкнули царя ближе к пропасти, в которую он свалился в февральские дни, увлекая за собой и своих последних незадачли­вых друзей. Своими телеграммами и записками они укрепили в нем веру, что народ его любит, веру тем большую, чем меньше она име­ла реальных оснований, т. е. полностью дезориентировали его по части действительного положения дел в стране. Эта нелепая вера сильно влияла на политическое поведение двора, обусловливала его просчеты и иллюзии. Выше уже приводилось глубокомысленное рассуждение царицы о том, что голос «союзников» — это голос России. Когда Родзянко в одном из своих докладов указал на растущее недовольство в народе, царь прервал его словами: «Это Неверно. У меня ведь тоже есть своя осведомленность». При этом он показал на лежащую пачку бумаг на столе: «Вот выражения 'Народных чувств, мною ежедневно получаемые: в них высказыва­ется любовь к царю»161. 10 февраля, т. е. за две недели до револю­ции, Родзянко во время своего последнего доклада был оборван царем еще более резко: «Мои сведения совершенно противополож­ны, а что касается настроения Думы, то есди Дума позволит себе такие же резкие выступления, как прошлый раз, то она будет рас­пущена»[1] . Спустя четыре дня Мосолову, осмелившемуся сказать царю об истинном положении вещей, царь «довольно резко, видимо взволнованный», сказал: «Как, и Вы, Мосолов, говорите мне о ди­настической опасности, о которой мне в эти дни протрубили уши? Неужели и Вы, бывший со мной во время моих объездов войск и видавший, как солдаты и народ меня принимают, тоже труси­те?»163.

Даже тогда, когда революция уже была в разгаре, царица про­должала уверять своего супруга, что народ за него. 26 февраля она сообщала царю, со слов Лили (Ден.— А. А), заговаривавшей с из­возчиками, чтобы узнать новости, что, по мнению этих извозчиков, развернувшиеся события не похожи на 1905 г., «потому что все обо­жают тебя и только хотят хлеба» 164. «...Когда узнают, что тебя не выпустили,— писала она на другой день,— войска придут в неистовство и восстанут против всех». Даже, узнав 4 марта об от­речении своего супруга, она продолжала твердить свое: «Люди вне себя от отчаяния — они обожают моего ангела. Среди войск начи­нается (!) движение... Я чувствую, что армия восстанет»165. Царь также разделял эту иллюзию до самого последнего момента. Имен­но этим объясняется то упорство, с каким он сопротивлялся тре­бованию Рузского и Алексеева об отречении.

Вера царя, что «союзники» представляют и ведут за собой основную массу русского народа, служит, пожалуй, наилучщим доказательством полной изжитости царизма, его абсолютной анти­народности.

России». Вторым по влиянию считал­ся Данилов (Бубнов А. Указ. соч. С. 47),

Витте С. Ю, Воспоминания. М., 1960. Т. 3. С. 38, 43.

Шавельский Г. Воспоминания послед­него протопресвитера русской армии и флота. Нью-Йорк, 1954. Т. 1. С. 125.

Там же. С. 128.

Даже Данилов вынужден был при-

знать: «В военное время войска виде­ли великого князя мало (!): обязан­ности верховного не отпускали его надолго из ставки» (Данилов Ю. И. Мои воспоминания об императоре Николае II и вел. князе Михаиле Александровиче // Архив русской революции. Берлин, 1982. Т. 19. С. 369). Версия Бубнова еще менее соответствовала действительности. Николай Николаевич никогда не по­сещал войска на фронте якобы пото­му, что опасался вызвать у царя «подозрение в искании популярности среди войск» (Бубнов А. Указ. соч. С. 12).