Григор Тер-Ованисян - Геворг Марзпетуни

• Название: Геворг Марзпетуни
• Автор: Григор Тер-Ованисян
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1963

Роман описывает события периода IX–X вв., когда разгоралась борьба между Арабским халифатом и Византийской империей. Положение Армении оказалось особенно тяжелым, она оказалась раздробленной на отдельные феодальные княжества. Тема романа — освобождение Армении и армянского народа от арабского ига — основана на подлинных событиях истории. Действительно, Ашот II Багратуни, прозванный Железным, вел совместно с патриотами-феодалами ожесточенную борьбу против арабских войск. Ашот, как свидетельствуют источники, был мужественным борцом и бесстрашным воином. Личным примером вдохновлял он своих соратников на победы. Популярность его в народных массах была велика. Мурацан сумел подчеркнуть передовую роль Ашота как объединителя Армении — писатель хорошо понимал, что идея объединения страны, хотя бы и при монархическом управлении, для того периода была более передовой, чем идея сохранения раздробленного феодального государства. В противовес армянской буржуазно-националистической традиции в историографии, которая целиком идеализировала Ашота, Мурацан критически подошел к личности армянского царя. Автор в характеристике своих героев далек от реакционно-романтической идеализации. Так, например, не щадит он католикоса Иоанна, крупного иерарха и историка, показывая его трусость и политическую несостоятельность. Благородный патриотизм и демократизм, горячая любовь к народу дали возможность Мурацану создать исторический роман об одной из героических страниц борьбы армянского народа за освобождение от чужеземного ига.

---

— Я все это знаю, Седа. Зачем ты говоришь об этом? — сказала царица.

— Чтобы показать путь, приведший к несчастью гардманскую княжну, — многозначительно ответила Седа.

6. Радостные воспоминания о коронации и обручении

— Продолжай, — сказала царица.

Седа придвинула скамью и, переменив позу, продолжала:

— Победы царевича воодушевили тебя. Еще не видя его, ты восхищалась его геройством. Как часто ты заставляла меня повторять рассказы, которые я слышала от князя Марзпетуни! Какая-то неведомая сила влекла к нему твое сердце. Каждый новый успех царевича наполнял тебя ликованием. Помнишь, ты велела подарить участок земли гардманскому воину, который привез весть о победе у Агстева? Конечно, все это не могло укрыться от проницательного взгляда князя Севада. И он, единственной радостью которого было исполнять твои желания, не мог оставаться равнодушным к твоим чувствам, тем более что они не противоречили его тщеславным надеждам. Вероятно, поэтому он и поспешил уничтожить все препятствия на твоем пути, женив Цлик-Амрама на севордской княжне. И вместе с тем это было доказательством его любви к родине. Царевич, избавившись от чар этой девушки, стал с еще большим пылом заниматься государственными делами. Цепи любви часто мешают мужчине стать победителем на арене славных дел.

— Но они же часто и окрыляют его, — прервала царица.

— Любовь окрыляет только слабых, только тех, в ком погас природный огонь и кого к действию может толкнуть лишь искусственное возбуждение. Так вино придает храбрость трусливому воину. Но царевича не сломила любовная утрата. Он продолжал свое победоносное наступление до тех пор, пока не увлек за собой даже самых нерешительных. Его пример ободрил и тех князей, которые в страхе перед арабскими мечами искали спасения в крепостях. Царь Гагик и владельцы Сюника выступили из своих замков, чтобы преследовать врага. Арменией овладело всеобщее воодушевление, солнце мира взошло над страной, и народ вздохнул свободно.

— Счастливые то были дни…

— Да, особенно когда после этих блестящих побед царевич унаследовал престол отца и его скипетр.

— Ах, не напоминай мне этого, Седа… О незабвенные часы, которые я провела там!..

— Где? В Двине?

— Как я была счастлива! О Седа, зачем бог дает человеку счастье, а потом отнимает его?

— Пути господни неисповедимы!

— Помню, я чуть не лишилась рассудка от радости, когда отец сообщил мне, что все армянские князья вместе с грузинским царем и Гургеном абхазским должны съехаться, чтобы короновать на царство царевича Ашота, и что мы как владельцы Гардмана тоже должны присутствовать на этих торжествах. О, если бы я могла вернуть эти часы или хотя бы несколько мгновений… Ты не можешь себе представить, с какой радостью, с каким необычайным воодушевлением готовилась я к царской коронации! Когда мне принесли заказанные отцом для этих торжеств драгоценности, я обрадовалась как ребенок и бросилась ему на шею, покрывая его лицо поцелуями. Ты знаешь, я не нуждалась в украшениях, драгоценные камни не имели в моих глазах никакой цены, но я обрадовалась, так как знала, что благодаря им я буду казаться еще наряднее и величественнее на празднестве, куда съедутся все армянские князья и где должны будут блистать пышной роскошью цари Грузии и Абхазии. О, как мне хотелось превзойти красотой всех знатных женщин, быть предметом всеобщего внимания и восхищения и чтобы это видел Ашот Железный!

— Отец угадал твои мысли. Он постарался, чтобы дом Гардмана превосходил своим богатством и могуществом другие армянские княжеские дома в Двине. Ради этого он привел с собой в столицу все свои войска, оставив в Гардмане только сторожевые отряды.

— Ты права, Седа, в Двине нам был оказан царский прием. Родители мои ничего не говорили, но мне казалось, что приближенным царя была уже известна тайна нашего будущего союза. Из всех княжеских семейств только для нас были приготовлены покои в царском дворце. Даже грузинского царя Атырнерсеха приняли в покоях католикоса, а абхазского князя Гургена во дворце царского брата, князя Абаса.

— Вероятно, здесь и завязалась дружба католикоса с царем Атырнерсехом.

— Да, как и дружба моего деверя Абаса с абхазским князем Гургеном. Но дружба первых не принесла нам вреда, между тем как вторая стала причиной тяжких бед.

— Да, если бы Абас, царский брат, не женился на дочери князя Гургена, не произошло бы многих горестных событий.

— Конечно, армянка не стала бы сеять рознь между родными братьями. Впрочем, оставим это… На чем я остановилась?

— Ты говорила, что вам оказали царский прием.

— Да! Не могу описать, как страстно я желала видеть молодого государя, героя, который в такой короткий срок разбил и уничтожил врага, освободил народ от рабства, привлек и полонил сердца князей. Забыв междоусобные войны, князья объединились вокруг него, чтобы увенчать царской короной его благородную голову. В первый раз, когда мы должны были представиться ему, сердце мое готово было разорваться от радости и страха. Я была рада, что наконец увижу обожаемого героя, и… боялась, что он будет ко мне равнодушен. Седа, ты не знаешь, какая я тогда была гордая! Я со стыда могла бы умереть…

— Но почему же, царица? Разве царевич мог быть непочтителен к своим знатным гостям?

— Я не хотела оказаться в числе простых гостей. Я ждала иного приема. Не знаю почему, но я была уверена, что непременно буду его женой. Тщеславная и дерзкая мысль, не правда ли? Но моя мечта осуществилась…

Он нас встретил у главных дверей тронного зала. И ты знаешь, что со мной случилось? Увидев царевича, я остановилась за несколько шагов от двери. Он обнялся с моим отцом, поцеловал у моей матери руку, но я не подошла к нему. Я ожидала, пока он сам приблизится ко мне. Что это было, Седа? Можешь ты мне объяснить?

— Вероятно, чувство родовой гордости гардманских князей, и ничего больше.

— Ты ошибаешься. Душа моя вдруг ощутила, что сердце, которое я хотела покорить, занято другой. Встреча с этим величественным и славным героем меня совершенно не смутила. Вначале, правда, я загляделась на него. Он был еще прекраснее, чем я его себе представляла. Но как только он посмотрел на меня, я снова приняла свой прежний неприступный вид. Он подошел ко мне, ласково и любезно улыбаясь, и приветствовал меня с такой тонкой почтительностью, что я была покорена. И мы осмеливаемся говорить о гордости!.. Мы! Женщины! Разве может быть женщина гордой, разве может она похвастаться чувством собственного достоинства? Нежный взгляд, улыбка мужчины, которого она любит, и все кончено! Женщина становится пленницей и рабой… Не так ли, Седа?

— К сожалению, так, милая царица, — сказала Седа, глубоко вздохнув.

Бедная женщина, видимо, вспомнила свое прошлое и подобный же случай из своей жизни.

Царевич повел нас в зал, где сидела царица-мать. Это была добрая, милая женщина. Хотя убийство государя, ее супруга, сильно надломило ее, но следы былой красоты еще сохранились на ее благородном лице. «Подойди ко мне, моя гордая княжна. Давно я хотела видеть ту, которая с таким упорством отказывает всем нашим князьям», — сказала она и, обняв меня, горячо поцеловала. Золотое ожерелье, которое она мне подарила в залог обручения, — самая любимая моя драгоценность. Дай мне его, Седа, я хочу полюбоваться им! — попросила царица.

Седа встала и принесла ожерелье, которое незадолго до того прислужницы сняли с царицы.

— Никогда, никогда я не расстанусь с ним. И когда я умру, Седа, непременно скажи, чтобы его положили со мной в гроб.

— Милая царица, почему такие грустные мысли? Пусть умирают твои враги или те, кто понапрасну обременяет мир.

— Увы, оно принадлежит не мне!.. Но та минута, когда это ожерелье обвило мою шею, была самой счастливой в моей жизни. Я никогда ее не забуду.

— Значит, царица-мать подарила тебе его в первую же вашу встречу? — спросила Седа с любопытством.

— Нет, я еще не все рассказала. Через два дня происходила царская коронация. Собор святого Григория был переполнен. Там находились: католикос Иоанн, старейшие епископы, весь царский род, нахарары[8] княжеские семьи и вся армянская знать. Но среди них самым прекрасным был царевич Ашот. Все взгляды были устремлены на него, все мысли были заняты им. С начала торжества и до его конца прекрасные девушки не сводили с него глаз. Я тогда еще не знала, какие у меня права на него, но уже начала ревновать, так он был прекрасен. Только возвышенные молитвы и обряд коронации охладили немного мой пыл и заставили молиться вместе со святыми отцами о здравии новокоронованного царя и даровании ему побед. О, какие это были возвышенные молитвы и сколько в них было горячей веры!

— Блаженны глаза твои, царица, что видели это торжество, и уши твои, что слышали эти молитвы. Дождаться бы и мне когда-нибудь… Ах, что я говорю… да продлит господь жизнь моего государя.