Мэри Чабб - Здесь жила Нефертити

• Название: Здесь жила Нефертити
• Автор: Мэри Чабб
• Издательство: Издательство восточной литературы
• Жанр: История
• Год: 1961

Необычна историческая судьба древнеегипетской царицы Нефертити. Супруга фараона-реформатора Аменхотепа IV, называвшего себя впоследствии Эхнатоном, она была не только современницей, но и, по-видимому, активной участницей важнейших событий политической и культурной жизни Египта на рубеже XV и XIV вв. до н. э. Однако на протяжении тридцати трех веков ее имя было забыто. И даже после того как примерно полтора века назад в результате гениального открытия французского ученого Ф. Шампольона нам стали понятны древнеегипетские письмена, о ней упоминали довольно редко и обычно в трудах, предназначенных для сравнительно узкого круга специалистов.

---

— Я уверен, что многое зависит от воспитания, — сказал он, сбавляя шаг. — Я сам вырос бы безнадежно ленивым, если бы мой отец с самого начала не принял соответствующие меры.

Потребовалось все мое воображение, чтобы представить себе Джона лентяем.

Дома мы застали Ральфа. Он с мрачным видом чертил свои планы и каждый раз, когда Хилэри проходил мимо чертежей, сердито ворчал. Оказалось, что усердный Хилэри поставил кувшин с золотом в кладовой древностей и теперь взад и вперед ходил около двери с револьвером в вытянутой руке. Все это доставляло ему огромное удовольствие и, видимо, производило должный эффект на семейство Абу Бакр. По крайней мере, все трое стояли у порога кухни и по очереди повторяли «Ай-яй-яй!». Джордж уже уехал.

— Но ведь поезд прибывает на станцию около десяти часов вечера, — сказал Джон. — Когда он уехал?

— Примерно полчаса спустя после моего возвращения, — ответил Хилэри. — Клад привел его в необычайное возбуждение. Он впервые оживился. Заторопил мальчишек с фелюги, и они уехали. Ральф ходил к реке провожать его, а я, конечно, не мог, — стою на страже!

— Я подумал, что кому-то все же следует проводить парня, — сказал Ральф. — Не беспокойтесь, он хорошо знал, что принес нам мало пользы. Мне кажется, он уехал раньше, желая избежать неловкости при прощании.

— Возможно, — ответил Джон. — Но я не уверен…

Томми возвратился и сообщил, что на поле все спокойно. Оказывается, рабочие до упаду смеялись над незадачливым владельцем маисового участка рядом с домом Т.36.63. Он годами привязывал своего осла к колу, вбитому в нескольких футах от поля. Именно этот кол и разбил глиняное блюдце. Каково же бедняге было узнать, что он изо дня в день «попирал ногами» несметное богатство! Свое негодование он выражал так бурно, что рабочие пришли в восторг, а Томми сокрушался, что его познания арабского языка не выходят за пределы обычной благопристойной лексики и он многое не понял.

После ужина нам предстояло отделить фрагмент с росписью от стены. Это делалось очень просто: на гипс накладывали легкую чертежную доску, а затем осторожно поворачивали весь сэндвич — две доски со слоем штукатурки между ними. Снять доску с лицевой стороны ни у кого не хватило духу.

— Ну что же, смелее, — сказал Джон, — взглянем на хорошенькую пташку!

Доску сняли. Все обошлось благополучно. При мягком свете керосиновой лампы крылья, покрытые серыми, зелеными и пурпурными мазками, по-прежнему летели по светло-желтому небу, как и раньше, светился зрачок, возможно, чуть потускневший под новым слоем лака, но все же живой и яркий.

— Хорошо! — сказал Джон. — Кстати, нам придется найти специальный ящик для погрузки ее на судно. И, я полагаю, юный Саваг заслужил бакшиш. Ему, должно быть, пришлось немало потрудиться, чтобы доставить ее в дом неповрежденной.

Джон отправился в канцелярию писать статью о находках последних нескольких недель и также о сегодняшней. Статья предназначалась для лондонской газеты; две копии направлялись в Управление службы древностей в Каир и лондонскую контору. Я принялась за обычную регистрацию находок.

Это занятие отняло у меня много времени. Когда я, борясь со сном, прикрепила последний ярлычок, мне стало казаться, что передо мной расплавленная, блестящая, рябая водная поверхность. Маленький хеттский амулет я отнесла в кладовую и положила в отдельную коробочку. Наконец-то он освободился от ответственности, тяготившей его три тысячи лет. На ночь Джон, к великой радости Хилэри, забрал клад в свою комнату и попросил одолжить ему револьвер. Хилэри с готовностью принялся объяснять устройство механизма.

— Но я не собираюсь пускать его в ход, — спокойно сказал Джон. — Мне нужно иметь какой-нибудь предмет, который оградил бы меня от вторжения. Я уверен, что ничего не случится.

— У нас же есть Леонардо, — сказал обиженно Хилэри. — Он никого не впустит в дом.

Ничего не произошло ни тогда, ни позднее. Правда, один раз Леонардо свирепо залаял. Думаю, что в душе Хилэри на мгновение пробудилась надежда, но затем вновь воцарилась давящая тишина.

Мальчишкам с фелюги было наказано, проводив Джорджа на станцию, переночевать по ту сторону реки и захватить на обратном пути утреннюю почту. Вечером следующего дня, когда я кончала перепечатывать отчеты и статью Джона, один из них бесшумно вошел в контору и подал мне пачку писем и одну или две посылки. Мальчик тут же удалился, сверкнув белозубой улыбкой. Как приятно было видеть это! В любую погоду египтяне неизменно приветливо улыбались вам.

Наверху лежала телеграмма, адресованная руководителю раскопок. Она заинтересовала меня. Я отобрала свои письма и посылку с фотоснимками из Каира и тут увидела, что к дому приближаются несколько куфти. Следом за ними в контору вошел Джон. Заметив почту у себя на столе, он взял телеграмму и нахмурил брови. Наступила зловещая тишина, слышался только шелест бумаги.

— Что ж, я ожидал этого, — сказал он, наконец, и протянул мне бумагу. Это была телеграмма из нью-йоркской газеты, направленная через американское агентство в Каире. В ней сообщалось, что газета готова.

У Джона переутомление выразилось в том, что он работал еще больше, чем обычно; он стал очень молчаливым и подчеркнуто вежливым. Гильда не на шутку беспокоилась за него.

Я была уверена, что у Ральфа вновь поднялась температура, но он отказывался мерить ее. Хилэри усиленно трудился над планом Северного предместья.

До конца сезона оставалось всего десять дней. Маленький, с морщинистым лицом столяр из Куфта уже мастерил во дворе ящики для перевозки находок в Каир. Слово «раздел» все чаще проскальзывало в наших редких беседах. По условиям концессии предметы, обнаруженные при раскопках, привозились для осмотра в Каирский музей. Директор музея и его эксперты имели право изъять все уникальные находки, достойные, по их мнению, пополнить коллекции музея. И лишь оставшиеся вещи доставались археологам, проводившим раскопки. Следовательно, руководитель археологической экспедиции должен был заранее распрощаться со всеми ценными находками. Ему приходилось лишь довольствоваться сознанием, что предмет древности найден им. Кроме того, он получал право публиковать сведения и фотографии от имени Общества, для которого он работал. Наше Общество, не располагающее достаточными средствами для работы, было очень заинтересовано в том, чтобы мы привезли в Лондон как можно больше любопытных находок. Ничто так не пленяет воображение и не вызывает желания пожертвовать какую-нибудь сумму, как интересные экспонаты на выставках. Вряд ли непрофессионал проявит энтузиазм при виде фотографии с унылой надписью: «Удержано в Каире».

Мы, конечно, признавали за крупным национальным музеем право хранить у себя уникальные древние предметы. И все же надеялись, что директор отнесется к нам снисходительно. Ведь расплывчато сформулированный закон давал простор различным толкованиям, поэтому все зависело от характера и настроения директора музея. В конце концов, какие предметы следовало отнести к уникальным? Сегодня директор говорил: «Все предметы, за исключением отлитых по форме, сделаны руками, а, следовательно, уникальны. У нас уже есть две тысячи рыболовных крючков, но этот чуть длиннее остальных, а поэтому, нам следует иметь и его». Завтра же он мог сказать: «У нас имеется серия статуэток, очень похожих на эту, найденную вами, и вы можете оставить ее себе».

Джон надеялся на такой исход. В Каире нас принял мистер Энгельбах, сотрудник Службы древностей, который, по всей вероятности, должен был присутствовать при разделе находок и давать советы директору. Он сетовал на то, что некоторые руководители экспедиций пренебрежительно относятся к требованию музея и присылают наспех нацарапанные рисунки, неясные снимки с ошибочными ссылками и т. д. «А все потому, — жаловался Энгельбах, — что они считают это бюрократической чепухой и не желают тратить на нее драгоценное время!»

Джон добивался, чтобы наши отчеты отсылались регулярно, были точны и понятны. Он подбирал четкие фотографии, а я выверяла ссылки на них. Отчасти Джон поступал так умышленно. Он надеялся, что это может повлиять на исход раздела. Пока все шло отлично. Мы узнали, что в Службе древностей нас хвалили за примерное поведение, а Джона считали образцовым руководителем. Но что будет через две недели?

Мы прилагали все усилия, чтобы выполнить намеченную программу. Джон изменил первоначальный план, предлагая провести раскопки северного угла Предместья в будущем сезоне. Ему не хотелось принимать такое решение, но он понимал, что это заставит Комитет изыскать средства еще на одну экспедицию.

— Пока мы не окончим работу на этом участке, нельзя опубликовать материалы о раскопках всего Северного предместья, — сказал Джон.

Столяр готовил шесть ящиков: один — очень прочный — для притолоки, два для росписи с птицей (первый вкладывался во второй, чтобы меньше чувствовалась тряска) и три больших для остальных находок.