Юрий Винничук - Танго смерти

• Название: Танго смерти
• Автор: Юрий Винничук
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2013
• ISBN: 978-966-03-6526-1

Юрий Винничук (род. в 1952 г.) – известный украинский писатель, поэт, драматург, литературный деятель. Живет и работает во Львове. Роман писателя «Танго смерти», победитель конкурса «Книга года ВВС-2012», получил награду от громады города Львова – знак «Золотой герб Львова», и стал, без всяких сомнений, одним из самых громких событий прошлого года.

События в новом романе Юрия Винничука «Танго смерти» разворачиваются в двух сюжетных срезах. В довоенном Львове и во время Второй мировой четверо друзей – украинец, поляк, немец и еврей, родители которых были бойцами армии УНР и погибли в 1921 г. под Базаром, – переживают необыкновенные приключения, влюбляются, воюют, но при любых катаклизмах не предают свою дружбу.

Параллельно в наши дни происходят другие события с другими героями. И не только во Львове, но и в Турции. Однако каким образом обе сюжетные линии сойдутся вместе, узнаете в неожиданном финале.

---

На следующий день мы притаились в кустах жасмина, был полдень, солнце припекало, и в парке, где в утренние часы бывало полно нянек с колясками и пенсионеров, сейчас было безлюдно. Ждать пришлось недолго, когда мы увидели Йоську с Рутой, он оживленно тараторил, размахивая руками, как ветряная мельница, но Рута слушала его невнимательно, озираясь по сторонам и любуясь птичками и цветочками, потому что это была девушка, знающая цену словам и цену красотам природы. Мы надвинули низко на лоб фуражки, а лица повязали платками и неожиданно выскочили на дорожку.

– Стоять! – рявкнул Ясь и – Руте: – А ну, гони сумочку!

Мы тем временем подскочили к Йоське и схватили его за руки, но он ловко вывернулся и пнул меня в колено. А чтоб тебе пес яйца лизал! Мы так не договаривались! Я просто зашипел от боли и увидел, как Рута хряснула Яся сумочкой по голове, а в сумочке были, видимо, очень умные книги, потому что Ясь тоже скрутился от боли. Йоська с Вольфом повалились в кусты, как и было спланировано, там Вольф громко заойкал и, делая вид, что с трудом вырвался от Йоськи, взял ноги в руки и бросился наутек, мы за ним, я прихрамывая, а Ясь держась за голову, из уха у него сочилась кровь. Когда мы отбежали на приличное расстояние и изучили свои раны, то оказалось, что нам здорово досталось, Рута ударила Яся так ловко, что надорвала ему ухо, у меня было рассечено колено, а у Вольфа из носу ручьем текло.

– А чтоб тебе пусто было! – вздыхал Ясь, к –  – Да эта девка сама кому хочешь накостыляет.

– Ну, Йоська! Ну, свинтус! – качал я головой. – Вместо летних туфель надел ботинки. Ты представляешь? Ботинки надел! На толстой подошве! Как заехал мне по шарам, у меня просто искры из глаз посыпались. Разве ж мы так договаривались?

– А мы с ним должны были только в кустах побарахтаться и баста, – ворчал Вольф. – А он меня какого-то лешего как врежет кулаком в нос! А потом как даст по хребту! Этим своим кулачишкой! Этими своими тонюсенькими пальчонками! И кто бы мог подумать, что он на такое способен? Вот это кампа[53]!

Вечером мы ждали Йоську в условленном месте в кнайпе Циммермана на углу Яневской и Клепаровской, на столе перед нами стояли полные кружки пива, кваргли[54], соленые огурцы, хлеб и мисочка со шкварками. Йоська явился цветущий, сияющий и был очень удивлен, завидев наши мрачные мины. Когда же мы ему высказали свои претензии относительно его недостойного поведения, он стал оправдываться тем, что слишком вошел в роль, увлекся, а кроме того, все должно было выглядеть как можно правдоподобнее, вот он и старался как мог, и старания его окупились сторицей, потому что Рута не только утерла ему с губ «кровь», но и чмокнула. Йоська был на седьмом небе от счастья, а когда он сказал, чтобы мы себе заказывали все, что нам захочется, а он оплатит, мы, в конце концов, оттаяли, хотя и пожалели, что выбрали такую дешевую кнайпу, а не пошли в «Рому».

Теперь у каждого была своя девушка, и мы уже четырьмя парами отправлялись на прогулки, часто забирались на Кортумову гору и устраивали там пикники, любуясь городом с высоты, а там, в долине, на жаровнях лета наливались соками сады.

– Смотри, – говорил я Лии, – вон твой дом.

– Ага, и пани Геля выбивает ковер, – улыбалась она.

– Да ладно! Ты не можешь этого наблюдать, ведь отсюда не видно.

– Слепушка! Я даже слышу, как эхо раздается от этих хлопков. Вот! Послушай!

Я прислушался, но различил только пение птиц и шелест листвы.

– А вон там в саду загорает Анелька, – подхватывал Ясь.

– Где? – не верил я, но пытался разглядеть.

– Совсем голая.

– Да где же?

– У себя в саду… – говорил Вольф и прикладывал руку козырьком ко лбу. – Видишь – вон там… под вишнями… Вон ей на попку села бабочка.

– Ага, – кивала Лия. – Красная.

9

Старый трехэтажный дом на Клепаровской еще хранил свои довоенные запахи, крепко въевшиеся в облупленную штукатурку, в растрескавшиеся подоконники и рамы, скрипучие ступени, которые на каждый шаг отзывались жалобным стоном, – о, они столько видели на своем веку, их топтали немецкие солдаты, охотясь за евреями, их топтали чекисты, выслеживая подполье, а потом под дулами автоматов и те и другие выводили кого-нибудь на казнь, и ступени сочувственно стонали, и всхлипывали, и кашляли, а оконные стекла еще долго хранили в себе расплывчатые отражения пропавших людей, их напуганные лица, их полные ужаса глаза, все их отчаяние, и страх, и гнев, и непримиримость, а на стенах еще долго выцветали отпечатки пальцев.

Ярош поднимался на самый верх, на третий этаж, где было две квартирных двери, а вверху – металлические двери на чердак. В дверях имелись узкие прорези, прикрытые медными пластинами с надписью «Listy», в которые когда-то легко просовывались газеты и письма, чтобы через миг шлепнуться на пол. И только на одной двери на правом косяке наискосок был прибит медный футлярчик величиной с мизинец, это была мезуза, в которую вкладывали свернутый в трубочку стих Священного Писания, выведенный каллиграфическим почерком на пергаменте, выходя из дома или возвращаясь домой, каждый набожный еврей прикладывал два пальца к губам, а потом к мезузе. На уровне глаз виднелся круглый глазок, а под ним – продолговатая рамка, в которую вставляли карточку с фамилией жильца, сейчас она пустовала. Массивный звонок на косяке двери напоминал грудь с торчащим соском, призывно манящим к себе указательный палец. Ярош нажал кнопку звонка, послышалось какое-то утробное урчание, а вслед за ним – неспешное шарканье шлепанцев, глазок блеснул, чей-то глаз внимательно изучил гостя, а потом хриплый голос спросил: «Кто?» – «Ярош. Я вам звонил». – «А-а, да-да…» Скрежет ключа, звон цепочки, дверь открылась, и в полумраке появилась сгорбленная худая и высокая фигура.

– Заходите, заходите… Можете не разуваться, ведь на улице грязи нет…

Голос напоминал скрип лестничных ступеней, специфическое галицкое произношение и картавое рокочущее «р» были похожи на звуки, издаваемые каким-то доисторическим существом, да это и неудивительно, ведь старый галицкий еврей – это такая же диковинка, как и динозавр, его уже нельзя увидеть живьем, его можно только откопать. Раскопки Яроша увенчались успехом – ему удалось извлечь из небытия старого Йосифа Милькера, телефон которого раздобыла для него Данка.

– Прошу, прошу. – Старик повел его по длинному коридору в просторный светлый кабинет, доверху заставленный стеллажами с книгами, которым хозяин явно не позволял погрузиться в приятную дремоту, то и дело приводя в движение – беря в руки, перелистывая и переставляя с места на место. Глаза Яроша скользнули по старым переплетам, узнавая надписи на идише, иврите, немецком, польском и украинском языках. Немало книг выставляло напоказ свои белые закладки, как научные регалии – нас читают и изучают! Еще одна вещь, которая поразила гостя, – цветочные горшки с маками. Ему впервые довелось увидеть такое разнообразие маков в домашних условиях, к тому же эти маки были необычными – не только красные и лиловые, но и белые, розовые, желтые, бордовые, а еще они были значительно выше тех, что росли в поле или на огороде, некоторые из них достигали потолка и были величиной с человеческую голову, одни уже отцветали, другие только выпускали бутоны.

Старик предложил ему присесть в кресло, сам тоже устроился в кресле напротив, положил сухую сморщенную правую руку на худые колени, вместо левой – пустой рукав, заправленный за ремень.

– Маки – это моя слабость, – улыбнулся он гостю. – Я давно занимаюсь их селекцией.

– Никогда не видел таких крупных и высоких маков.

– Маки очень чувствительны. Я с ними разговариваю, включаю им музыку, читаю вслух… Одинокие мужчины, знаете ли, иногда имеют свои причуды. Но это мое чудачество принесло свои плоды. Так что же именно о Яновском лагере вас интересует?

– «Танго смерти». Текст, музыка и авторы. Насколько мне известно, вы были одним из музыкантов.

– Да. Я играл на скрипке. Странно, что это еще кому-то интересно.

– Все остальные погибли?

– Можно и так сказать.

– Что вы имеете в виду?

– Смерть – не всегда является смертью. Иногда это лишь удивительная инсценировка, перформанс. «Танго смерти» на первый взгляд – меланхолическая, исполненная ностальгии мелодия. Кажется, ничего особенного. Вы же ее слышали?

– Конечно. Это та же самая мелодия, что и у танго «Мелонга»?

– Нечто похожее, но на самом деле наиболее близким по звучанию к «Танго смерти» было «Макабрическое танго», под которое стрелялись влюбленные. Представьте себе – заходит такой отчаявшийся молодой человек в ресторан, платит оркестру, заказывает танго, а потом на глазах у всех стреляется за столом, осушив перед этим пару бокалов. Поэтому и прозвали это танго «Танго-макабра», но на самом деле называлось оно вполне мирно – «Последнее воскресенье». Но должен вам сказать, что и тут сходство только кажущееся. Для неспециалиста. Музыкант сразу уловит разницу. Партитуру этой мелодии написали мы втроем с профессором консерватории Штриксом и дирижером Львовской оперы Кубой Мундом. До войны я играл со Штриксом в ресторане «Бристоль», где он руководил оркестром. Когда мы оказались в гетто, я показал им удивительные ноты… Точнее, всего двенадцать нот… Они взяты из старого манускрипта… Автором этого манускрипта был львовский аптекарь Иоганн Калькбреннер… В 1640 году он вывез из Кракова, откуда бежал во Львов, латинский перевод старинной рукописи, написанной на неизвестном до сих пор языке…