Владимир Ишимов - В тишине, перед громом

• Название: В тишине, перед громом
• Автор: Владимир Ишимов
• Издательство: Издательство «Правда»
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1966

В основе повести Владимира Ишимова и Александра Лукина, опубликованной в 1966 году в журнале «Смена», лежат реальные события: в 1933-1934 годах в городе Николаеве органами госбезопасности была раскрыта и ликвидирована немецкая шпионско-диверсионная организация.

Александр Лукин, один из старейших советских чекистов, в тридцатые годы работал в ГПУ УССР и лично принимал участие в операции, описанной в повести.

В том же 1966 году повесть вышла в издательстве «Молодая гвардия» отдельной книгой под названием «Обманчивая тишина».

---

Наскоро пообедав в гостиничном ресторане, уполномоченный «Контроль К°» вечерним поездом отбыл в Харьков, там его тоже ждали срочные дела: в элеваторы, на ссыпные пункты, во временные склады пошел первый хлеб нового урожая.

Итак, Вольф повидался с Верманом!

Значит, этот германский разведчик приезжал в Нижнелиманск ради юрисконсульта «Экспортхлеба»?

Выходит, то, что Верман подослал сынишку к Кириллу, — трюк, ловкий фокус? Отвод? И Швейцарец вопреки всем анкетам все-таки Георгий Карлович Верман?

Похоже, очень похоже. Хотелось бы в это верить. Но раз хотелось, значит, тем паче верить было нельзя.

Я склонялся к выводу, что оставалось одно: свести личное знакомство с юрисконсультом «Экспортхлеба». Присмотреться к нему и его окружению с близкой дистанции. Ведь приблизиться на эту дистанцию надо осторожно, не навязываясь, естественно и органично. Как это сделать? Откуда подступиться?

Быть может, и вправду теннис?..

Пластинка фирмы «Колумбия»

Жизнь повернула все на свой лад, нанеся на мой расплывчатый план четкие, определенные линии. На сей раз она сделала это руками Славина.

Он появился в нашем номере поздно вечером, самоуверенный и щеголеватый, щелкнул каблуками и сказал:

— Разрешите доложить?

— О чем доложить? — отрываясь от мыслей о Георгии Карловиче, недовольно спросил я: по всему было видно, что у Славина наготове одна из его специальных, славинских, шуточек.

Ну, конечно, так и есть.

— Вы же интересовались, с кем у меня свидание.

— Ты собираешься посвящать меня в свои интимные дела?! Славин, ты ли это? Я тебя не узнаю.

— Так точно, Алексей Алексеич, это я. Но дело в том, что мои свидания переросли личные рамки.

— Сложно излагаешь. Давай проще. — Я сел за стол. Славин последовал моему примеру.

— Наташа Гмырь...

— Наташа Гмырь? — перебил я. — Ты пошел по второму кругу?

Славин никак не отреагировал на эти слова и спокойно продолжал:

— Наташа Гмырь познакомила меня со своей подружкой... Ну, это не совсем подружка, скорее так — одна из приятельниц. Некая Рая. Знакомлюсь, слово за слово — выясняю, что эта самая Рая работает на судозаводе. Чертежницей. Такая, знаете, смазливенькая вертушка-болтушка. Треплется много и обо всем. Я решил: чертежница, на судостроительном, чем черт не шутит, может, окажется полезной. Сыплю ей комплименты, оказываю знаки внимания...

— И все для пользы дела?

— И все для пользы дела. И что же я узнаю? Я узнаю, что Рая — лучшая подруга…

— Риты Лазенко, — подсказал я.

— Правильно. Значит, вы знаете Раю Левандовскую? — Разочарования в тоне Славина я не уловил. — Ну, конечно, — ответил он сам себе. — Кирилл, когда устанавливал связи Лазенко, не мог ее упустить.

— Именно. Потому не думаю, чтобы Рая дала нам что-нибудь новое.

— Не торопитесь, Алексей Алексеич.

Сегодня Славин был поразительно невозмутим. И я стал слушать его уже с интересом. А он, словно почувствовав это, не торопясь налил себе стакан воды, с видимым наслаждением, медленно, маленькими глоточками осушил его и только после этого снова заговорил:

— Назначил я Рае свидание. Иду на рандеву и думаю: куда мне с ней деваться? В этом городе ведь не разгуляешься. В кино? Тривиально. В театр? Он на гастролях. На танцверанду? Неохота. Словом, здороваюсь с Раей, а сам еще не решил, куда же ее вести. Но она не дала мне и слова вымолвить. «Леня, — говорит, — мы сейчас с вами пойдем в такое чудное общество — вы в таком никогда не бывали!» «Что, — интересуюсь, — за общество?» «Идемте, сами увидите». Ладно, думаю, пусть будет так. Приходим. И знаете, Алексей Алексеич, в такой обстановке я и вправду никогда не бывал! Шторы задернуты. Полутьма, одна лампешка горит под голубым абажуром. Тахта, ковры с полу до потолка. Запахи какие-то турецкие. Ни дать ни взять «Бахчисарайский фонтан», «Похищение из сераля». Встречает нас хозяйка. Этакая античная бабенка.

— Так красива?

— Я не про внешность, а про возраст. Ей уж лет под сорок. Но еще ничего. Накрашена. «И в кольцах узкая рука». Дымит длинной папироской. Это я так думал — папироской. После мне объяснили, что это не вульгарная папироска, а пахитоска.

— Так и сказали — пахитоска?

— Так и смазали. Мол, не какая-нибудь, а египетская. И не наврали: здоровенная коробка на столике лежит, вся в иероглифах и гуриях. Дальше. Знакомят меня с гостями. Гостей всего двое: прехорошенькая девица, про которую мне Раечка потом разъяснила, что ее папа был адмирал, и какой-то пшют с усиками — оказалось, местный адвокат. За кем он там увивался, я так и не понял: то ли за Евгенией Андреевной, то ли за девицей.

— Евгения Андреевна — это хозяйка?

— Да. Евгения Андреевна Курнатова-Боржик. Нравится такая фамилия?

— Звучит!

— Еще как звучит! Ну, дальше — больше. Завели патефончик. Музыка — будь здоров! — Тут Славин запел:

...А дома, в маленькой каморке,
Больная мать
Мне станет бальные оборки
Пере-ши-ва-ть...

— Вертинский?

— Не только. — И он снова запел — теперь бравурно и отчаянно:

Даша, давай скорей блины.
Даша, твои блины вкусны...

— Стоп, не ори так! Значит, и Лещенко?

— И какие-то еще — уж тех я и фамилии не запомнил. Не то Соколинский, не то Соколовский. Словом, сплошная эмиграция. Пластинки — фирма «Колумбия».

— Знаем такую фирму...

— Теперь и я знаю. А разговорчики, Алексей Алексеич, я послушал — с ума взбеситься! Про красивую жизнь в мирное время и про нынешнюю заграничную красивую жизнь. И все с какими-то намеками и экивоками. В общем, Алексей Алексеич, общество занятнейшее, по-моему. Стоит к нему присмотреться. Вот рубите мне голову — уверен, там есть какая-то связь с заграницей. Пахитоски эти, пластиночки да и барахло, видать, оттуда. И адвокат этот какой-то скользкий… То ли контрабандой тут пахнет, то ли еще чем похуже. Слушайте, Алексей Алексеич, — вдохновенно воскликнул Славин, — пойдемте туда вместе? А?

— Ты полагаешь, это может иметь отношение к нашему делу?

— Ну, не наверняка, конечно. Но кто знает? Зачем упускать шанс? А потом… Ну, Алексей Алексеич, почему не совместить полезное с приятным? Народ занятный, а к тому же… Уж очень хороша Люда!

— Люда?

— Ну да, Люда Гулькевич, эта адмиральская дочка. Вы б на нее взглянули! Фигурка! Ножки! Личико! Один носик чего стоит — Мэри Пикфорд!

— Что-то я не пойму — ты собираешься менять Раю на Люду?

— Да я не о себе, Алексей Алексеич, — досадливо сказал Славин, — я о вас забочусь…

— Обо мне?

— Ну да! Ну, Алексей Алексеич, вы же мужчина далеко еще не старый…

— Спасибо, мой друг!

— Да я серьезно. Неженатый. Неужели вам не хочется малость рассеяться, развлечься? Тем более, что и делу польза может получиться!

— Внимание, внимание! Известный одесский искуситель Мефистофель Борисович Славин! Только почему ты избрал Фаустом своего начальника? — Я острил, а сам грешным делом подумывал, что Славин не так уж и неправ. И компанию, в которую он попал, поближе рассмотреть не мешает. Да и развлечься в конце концов мне никто не запрещал...

— Ну? — выжидательно спросил мой проницательный помощник, который, бьюсь об заклад, разгадал внутреннюю подкладку иронических комментариев начальства.

— Надо подумать.

— Алексей Алексеич, я смажу вам одну вещь, которая сомнет ваши колебания.

— Ох, Славин... Ну, говори одну вещь, которая сомнет...

— Знаете, где она живет, эта мадам Курнатова-Боржик?

— Ну?

— На Большой Морской, дом десять. Рукой подать до того, сгоревшего, дома четыре…. И живет она там черт знает с каких времен…

— Ах, ты... Актер! С этого бы и начинал!

— Зачем же? — скромно возразил Славин. — Законы психологии и риторики утверждают, что главное нужно оставлять на самый конец.

— Это ты на мне проверяешь законы психологии и риторики?

— Так я же для общей пользы.

— Все равно я тебе этого не прощу. Когда мы идем?

— Вот это разговор, достойный мужчины! — обрадовался Славин. — Идем мы туда сегодня. Мадам Курнатова-Боржик пригласила меня на суаре.

У античной дамы

Шуршал патефон, крутилась пластинка, и томный голос медленным речитативом выводил в нос:

...Где вы теперь, кто вам целует пальцы?
Куда ушел ваш китайчонок Ли?..

Да, здесь все было именно так, как описал Славин: и пластинки Вертинского, Лещенко, Сокольского в ярких конвертах, и пахитоски египетского происхождения, и настоящее шотландское виски с белой лошадкой на этикетке, и ковры, и полумрак... Давненько не бывал я в такой атмосфере!