Владимир Ишимов - В тишине, перед громом

• Название: В тишине, перед громом
• Автор: Владимир Ишимов
• Издательство: Издательство «Правда»
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1966

В основе повести Владимира Ишимова и Александра Лукина, опубликованной в 1966 году в журнале «Смена», лежат реальные события: в 1933-1934 годах в городе Николаеве органами госбезопасности была раскрыта и ликвидирована немецкая шпионско-диверсионная организация.

Александр Лукин, один из старейших советских чекистов, в тридцатые годы работал в ГПУ УССР и лично принимал участие в операции, описанной в повести.

В том же 1966 году повесть вышла в издательстве «Молодая гвардия» отдельной книгой под названием «Обманчивая тишина».

---

— На накую битву провожаете казака, Люда?

Она быстро повернулась ко мне, не выпуская ружья, и в глазах ее мелькнула радость. Спокойным, даже обыденным тоном, точно она заранее знала, что я появлюсь в музее, Людмила отвечала:

— Наверно, на крымчаков. А что, хорош?

— Хорош! — согласился я. — Где вы достали все это великолепие?

— Да в разных местах нашли. Ружье нам недавно один коллекционер подарил. А саблю в могильнике неподалеку откопали. Раньше все предметы у нас порознь экспонировались, а когда саблю мы получили, мне и пришло в голову: а почему бы нам не выставить казака во всем снаряжении? И вот... — Она наконец пристроила ружье в казачью десницу и отошла чуть в сторонку, чтобы осмотреть. — Вы были в степи за городом? Могильник на могильнике! Заповедник для археологов.

— А вы сами не пробовали копать?

— То есть как не пробовала? Ведь саблю-то я и откопала. Ну, не одна, разумеется.

— Послушайте, Люда, а я один могу сойти за экскурсию? Ну, скажем, за экскурсию иногородних научных работников, а?

Людмила посмотрела на меня с серьезным недоверием.

— Вы хотите осмотреть всю экспозицию?

— Почему вы удивляетесь?

— Значит, вы пришли специально в музей? — Она смотрела на меня исподлобья.

— Ну, конечно.

Люда на секунду задумалась.

— Хорошо. Только мне нужно уйти. Но вы не беспокоитесь, я попрошу заведующую музеем Елизавету Федоровну, она сама вам все покажет.

— Ну, зачем же? — поспешил я. — Зачем затруднять заведующую? Если вы сейчас не можете, лучше я приду в другой раз. К тому же у меня дела... Идемте вместе.

Пожимая Людину руку возле ее дома, я спросил:

— А может, попозже встретимся на корте?

— Подождите меня здесь, — вдруг сказала Людмила. — Прямо сейчас и поедем.

— Но... но я же без ракетки!

— Я захвачу две. Подождите.

Что ж, все складывалось удачно...

Однако, увы, ни Георгия Карловича, ни мадам Курнатовой-Боржик — словом, никого из этой милой компании на корте не оказалось. Мы поиграли друг против друга, потом я перешел на Людину сторону, и мы наголову разгромили какую-то супружескую пару, которая изо всех сил строила из себя заядлых спортсменов.

Я пошел проводить Люду. Но к ее подъезду мы попали лишь поздно ночью.

— Ведь у вас было срочное дело, — тихо сказала Людмила, теребя меня за пуговицу пиджака.

Древний каштан, пропуская сквозь свою пышную зеленую шапку свет фонаря, бросал на нас фантастическую сетку теней. Я смотрел на легкую, прямую линию пробора в ее темных волосах, и мне казалось, что они мерцают на грани света и тени. Тихонько сжав прохладные плечи девушки, облитые шелком, я глухо проговорил:

— У вас тоже.

...Словом, день отдыха прошел великолепно. А вот ежели говорить о делах служебных...

Скверно, Каротин... Надо нажать на Шевцова. Пусть, пусть действует решительней. Пожалуй, есть смысл ему как-нибудь ненароком упомянуть в разговоре со Штурмом юрисконсульта, проверить реакцию... Мне не хватает какого-то последнего штриха, чтобы окончательно убедиться, что Георгий Карлович Верман — «швейцарец».

Что делать со сливочным маслом?

— Они что-то замышляют, — сказал мне Шевцов.

Мы разговаривали в обеденный перерыв в пустой комнате технического отдела Судзавода.

— Из чего вы это заключаете?

— Я сделал вид, что обеспокоен перерывом в своих поездках: мол, не случилось ли чего. «Что это вы паникуете? — спросил меня Штурм. — Можете не волноваться — ничего не случилось и ничего не случится. У вас есть возможность отдохнуть — вот и отдыхайте». Я поймал его на слове. «Очень хорошо, — сказал я, — тогда я поеду в отпуск». Штурм насторожился. «Повремените. Сделаете тут одно дело — не богом». Я спросил, что он имеет в виду, что еще за дело. Он меня оборвал. Он сказал, что лишнее любопытство никого не доводило до добра. Но потом смягчился, как-то, знаете, странно усмехнулся и сказал, что то, что мне положено, я узнаю в свое время. «А в принципе, — сказал Штурм, — вам, то есть мне, должен быть безразличен характер поручений. Какие бы они ни были, вы, то есть я, будете их выполнять. Конечно, если я захочу, то смогу работать на других началах, — пояснил Штурм. — Всякая работа оплачивается. Наша — неплохо. И я глупо поступаю, что отказываюсь от вознаграждения».

— Что вы ответили?

— Я сказал, что мне и вправду не хотелось бы совершать эти опасные поездки безвозмездно. А тем более, если мне предстоит еще что-то новенькое... Я хочу хотя бы обеспечить семью. Штурм засмеялся и сказал, что мне нечего трусить, потому что мы работаем филигранно, не оставляя никаких следов, и чекистам с их отсталыми и грубыми методами никогда ни до чего не докопаться.

— Похоже, что ваши «друзья» и в самом деле затевают какую-то пакость. Тем ответственнее ваша, Иван Михайлович, роль. Мы с вами, — я намеренно сделал нажим на этих словах, — мы с вами обязаны предотвратить любые их действия. И ваша помощь в этом деле будет иметь решающее значение.

— Я постараюсь. — Шевцов слегка порозовел. — И вот еще что я хочу вам рассказать. Тут у меня дня два назад был Летцен. Со всякими ужимками и подмигиваниями вручил мне подарок: два кило сливочного масла. По своей цене. Мы, дескать, старые друзья и соратники. Боремся за одно святое дело. Но я не столько о его излияниях, сколько о масле. Такое масло делают только в немецких колониях...

— Вот как. Значит, вы это к тому, что Летцен...

— Да. Сейчас каникулы, и он ездит по немецким селам. Мне кажется, не он один. Шверин — тоже.

Ездят по колониям... Не их ли дело антисоветская и националистическая агитация среди немцев? Та, о которой говорил на совещании Нилин? Что ж, и это «рука Штурма»?.. Надо тотчас дать знать Захаряну. Впрочем, может, он и сам уже знает: ведь горотдел вплотную занялся военруками...

— Спасибо, Иван Михайлович, — сказал я.

— Пожалуйста, — со смешной торопливостью отвечал он, словно я был у него в гостях и благодарил за стакан чаю. — А как быть с маслом? — вдруг нерешительно спросил он.

— С маслом? Это серьезная проблема. С маслом... Что же с ним делать... А что, Иван Михайлович, если вам его... ну, скажем, съесть? А?

Шевцов смотрел на меня чуть растерянно. Потом сказал:

— Я должен вам сознаться... меня это мучит... Ведь я готов был... Тогда, в поезде... вы спали... я чуть не бросился на вас... задушить...

— Но ведь не бросились? Я хочу еще раз напомнить вам: вы должны обнаружить проницательность и ловкость. Не упускайте ничего.

— Я понимаю.

В этот момент в комнату вошел кто-то из инженеров отдела.

— Итак, Иван Михайлович, — деловито проговорил я, — вы считаете, что план технико-экономических мероприятий в целом разрабатывается в правильном ракурсе? Ну, что ж, если вы будете так любезны, я попрошу вас уделить мне еще часок-другой в следующий раз. Весьма вам признателен.

Я крепко пожал его руку. Он должен был почувствовать, что я ему доверяю.

Так кто же физиономист?

В тот день я поздно задержался в горотделе. Сидя за столом в комнате, которую Захарян выделил нашей опергруппе, я размышлял над последними фактами-камешками, стараясь — в который раз! — найти им место в незаконченном мозаичном панно.

За окном было темно, как бывает темно только в дождливое новолуние. После жаркого вёдра небеса снова разверзлись, и водяные струи, торжествуя, хлестали по крышам, мостовым, тротуарам все сильнее, все отчаяннее. На столе вкрадчиво — у него был подрегулирован звонок — забормотал телефон.

— Товарищ Каротин, докладывает дежурный. Тут гражданин один явился... В общем, иностранный специалист. Дело вроде серьезное. Может, примете его?

— С какой это стати? Вы же знаете, на каком я положении. И понимаете, что конспиративно, а что нет. Разбирайтесь сами.

— Да я уж разбирался, товарищ Каротин. И сдается мне, что это по вашей части. Немец он, этот специалист. Что он рассказывает, похоже, вербовкой пахнет...

Как же быть? Мне, «экономисту» из «комплексной экспедиции», принимать неизвестное лицо в здании ГПУ — нарушение правил конспирации. А с другой стороны — немец, спец, вербовка. Как быть?..

— Ну, так как же, товарищ Каротин? — перебил мои лихорадочные размышления голос дежурного. — Примете? Или на завтра его вызвать к начальнику? Только он говорит, что нарочно ночью пришел.

А, была не была!

— Давайте его сюда.

Спустя несколько минут передо мной стоял молодой человек в прорезиненном плаще. Он мял в руках кепку и смущенно переступал с ноги на ногу, огорченно наблюдая, как с плаща течет на пол вода.

— Ах, мой бог, — виновато сказал он, — я завожу вам сплошная сырость.

— Ничего, не велика беда, — успокоительно проговорил я.

Молодой человек повесил свой плащ и кепку на крючок и повернулся ко мне, расческой приводя в порядок свой аккуратный косой пробор. Ба, знакомое лицо! Не его ли фотографию показывал мне Славин? Ну да, та самая симпатичнейшая физиономия...