Ласло Немет - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Ласло Немет
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1982

Мастер психологической прозы Л. Немет поднимал в своих произведениях острые социально-философские и нравственные проблемы, весьма актуальные в довоенной Венгрии.

Роман «Вина» — широкое лирико-эпическое полотно, в котором автор показывает, что в капиталистическом обществе искупление социальной вины путем утопических единоличных решений в принципе невозможно.

В романе «Траур» обличается ханжеская жестокость обывательского провинциального мира, исподволь деформирующего личность молодой женщины, несущего ей душевное омертвение, которое даже трагичнее потери ею мужа и сына.

---

Все же нашелся ему друг. В этот день он обследовал окрестности туристской гостиницы на Треглавой Пограничной горе и возвращался на Пашарет с добычей — несколькими пустыми коробками из-под сардин и старым мужским ремнем. На Надьбаньской дороге в глаза ему бросился какой-то мужчина: он сидел на краю пустыря, с горестным видом подпирая руками голову и громко вздыхая. Напротив, через дорогу, стояла новенькая нарядная вилла, в саду на дорожке, посыпанной красным гравием, двое мальчишек ссорились из-за трехколесного велосипеда, и дама, по виду из господ, в легком платье в горошек, срезала с кустов отцветшие розы. Лайош прошел мимо вздыхающего мужчины и, отойдя на почтительное расстояние, осторожно глянул назад. Тот как раз встал, сделал пять-шесть шагов и, вытянув вперед руки, упал ничком на дорогу. В солдатах Лайош учился оказывать первую помощь, но сейчас настолько перепугался, что быстро отвел глаза и зашагал дальше, будто ничего не заметил. Тут дама в саду закричала: «Боже мой, на улице человек упал!» Из дома выбежал господин, как был, без пиджака; женщина едва удерживала двух сорванцов за калиткой. Когда Лайош увидел, что к лежащему подошли и ответственность теперь лежит на барине, он тоже набрался смелости и направился к ним. Из соседнего дома вышел садовник в белом фартуке, за ним его жена. В этой сутолоке и Лайош мог, ничем не рискуя, постоять, поглазеть вволю. Когда он приблизился, мужчина уже открыл глаза и снова принялся громко вздыхать. На грубом, припухшем, синеватом лице его торчала недельная щетина.

«Где я?..» — прошептал он, озираясь вокруг блуждающим взглядом. «Вы голодны?» — спросил господин, щупая ему запястье. «Нет, нет…» — ответил тот еле слышно. «Я вот мимо проходил, слышу, дышит он сильно», — вставил Лайош. Испуг словно стер различия между ним и господами, и Лайошу захотелось тоже как-нибудь отличиться перед барином. «А я вижу, он сидит, — объясняла женщина, — да не подумала, что ему плохо. Я думала, он просто на детей смотрит». Садовник в фартуке молчал, с подозрением глядя на приходящего в чувство мужчину. Жена его отвела в сторону барыню. «Не очень-то доверяйте такому», — сказала она. Господин помог упавшему подняться. «Вам все еще плохо? Вызвать скорую помощь?» — «Нет, благодарствуйте… пройдет и так… Я у своего одноклассника тут был, на Надьбаньской дороге… насчет работы… пешком пришел из Пештэржебета[18]… Должность он мне обещал, да не взял, одежды у меня нет подходящей. И вдруг тут вот… сам не знаю, что со мной стало. — Он полез в карман и трясущейся рукой вытащил грязный бумажник. — Вот поглядите, сударь, аттестат зрелости тут у меня; я гимназию кончил, на улице Мункачи… Вот бумага, что из-за одежды не взяли меня на должность». Перед глазами господина в рубашке заплясал лист бумаги с машинописным текстом. Потом из бумажника появилась какая-то газетная вырезка. «Вот и „Эшт“ обо мне писала в прошлом году: мол, надо человеку помочь». — Он показал на фотографию рядом с заметкой.

Женщина вернулась в свой сад и объясняла там детям: «Дядя много ходил пешком, и ему стало плохо». Садовник пустил воду на аккуратно подстриженный газон. Только господин в рубашке да Лайош оставались подле несчастного. «Опять мне не повезло, вот беда. А все потому, что одежда старая, — жаловался тот, хлопая себя по грязным, в пятнах, бриджам. — Куда ни приду, нигде из-за этого и говорить не хотят». «Все-таки вам бы поесть надо», — сказал господин и отошел к ограде посоветоваться с женой. Та предложила вынести тарелку супу, муж же хотел пригласить бедолагу на кухню. Наконец он уговорил жену и сам помог небритому добраться до кухни. «Вот до чего я дошел», — вздыхал тот, пока его вели к дому.

Лайошу интересно стало, что будет дальше. Он уселся на пустыре, гадая, чем все это кончится. У добросердечного барина, конечно, найдется какая-то не слишком поношенная одежда; если он даст ее бедняге, тот сможет вернуться к своему однокласснику, который вручил ему отпечатанную бумагу. Он, Лайош, на месте того барина непременно дал бы ему что-нибудь из одежды. Мужчина вышел из дома раньше, чем ожидал Лайош, но под мышкой у него не было никакого свертка. Лайош подумал, бедолага наверняка будет рад, если кто-нибудь поговорит с ним. Дождавшись, когда тот приблизился, он вышел на дорогу. «Ну, что там было?» — спросил он с доверительной улыбкой. Мужчина поднял голову. «А! Похлебка мучная. Во втором месте уже похлебкой кормят. Да я и не стал ее есть». — «А я думал, вам одежду дадут», — сказал тихо Лайош. «Одежду? Одежду барыня лучше туркам продаст. Бедняку и похлебка сойдет. А прислуга так и кинулась все убирать, что на столе было. Ребятишек в комнату заперли, чтоб, не дай бог, не дотронулись до меня. Этих ничем не проймешь, хоть подохни у них на глазах. Я уже ухожу, а тут барыня входит: не хотите ли макового пирога? Нет уж, спасибо. Хватит с них, что я две ложки похлебки их съел, по доброте своей…» Лайош смотрел на него удивленно: не ждал он, что несчастный вдруг заговорит таким тоном. «И как, вам плохо еще?» — спросил он скорей с любопытством, чем с сочувствием. «Плохо? А когда мне не бывает плохо?.. Да только не ради мучной похлебки…» Он очень был раздосадован и говорил, не боясь, что Лайош заглянет в его карты. А у Лайоша только теперь стало кое-что проясняться в голове. «Так у вас что, не обморок был?» — «Обморок! Обморок! — сердился небритый, но теперь к его злости словно бы примешивался смех. — Ишь, как тонко выражается! Сказал бы, мол, глину понюхал. Вдохнул аромат родимой земли… Это у меня-то обморок?» — вдруг расхохотался он так, что даже слезы на глазах выступили.

Они проходили мимо крохотного ресторанчика, на высокой террасе которого стоял один-единственный столик, накрытый цветной скатертью. «Вот что, несмышленыш вы мой, зайдем-ка сюда. Я угощаю», — добавил он, видя, что Лайош колеблется. Официант, он же владелец ресторана, сидел за столиком и читал какую-то желтую книгу. Он с сомнением осмотрел двух подозрительных посетителей, но ничего не сказал. Новый знакомый Лайоша попросил пол-литра вина, содовой и две рюмки. «В общем, это все не так просто, — начал он, выпив залпом первую рюмку. — Если человек с аттестатом зрелости в кармане вынужден два-три раза в день грохаться о мостовую, значит, что-то неладно. Много надо всего пережить, пока дойдешь до такого. У меня ведь это не то чтобы чистая симуляция. Со мной как-то еще в школе случилось нечто подобное: отвечаю урок, и вдруг — бряк об пол и лежу, руки-ноги дергаются. Правда, сознание я не потерял, видел, что учитель побледнел весь, и чувствовал, как ребята, человек восемь или десять, тащат меня во врачебную комнату, да только я все равно не совсем нарочно это сделал. От страха словно во мне закипело что-то. Словно взмолилось о милосердии — оттого я и хлопнулся. Одно время — годы конъюнктуры[19] это были — я в банке служил; так представьте себе, за все время ни разу не падал. Но потом все я потерял: мать умерла, пенсию за отца отказались дальше платить (покойник учителем был в церковной школе), вот и начал я снова падать. Сперва только в самых безвыходных случаях, когда, скажем, есть было нечего. А потом у меня это вроде профессии стало, вроде ремесла… Но все равно в решающий момент закипает во мне что-то, как тогда, в самый первый раз. Это, знаете, похоже на то, когда с женщиной имеешь дело. По любви ты с ней или, может, из выгоды — а в решающий момент все-таки чувствуешь себя так, словно это первая любовь… Не знаю, понятно ли вам это…»

Лайошу не все тут было понятно, но признаться он в этом остерегался. «Как же у вас получается: столько раз падаете — и никто вас еще не запомнил?» — поинтересовался он осторожно. «Так ведь я потому и говорю: ремесло. Приходится делить город на районы. Да не только город, а еще и пригороды, где господа живут в собственных виллах. И приходится, конечно, запоминать, где ты уже падал, и туда уже целый год не показываться. Да и через год работать с оглядкой, где-нибудь перед другим домом. Нелегкая это работа, одна ходьба стоит сорокавосьмичасовой рабочей недели. А сколько всяких накладок! Иной раз и не выйдет к тебе никто, сразу звонят в „Скорую помощь“, а то и в полицию. Тут уж не теряй время, поскорее сматывай удочки». — «И много удается зарабатывать этим?» — полюбопытствовал Лайош. «Когда как. Прежде лучше шло. Года два назад я, бывало, в неделю по две-три смены одежды продавал туркам. Знаете, что ношеную одежду отсюда в Турцию да Персию увозят?.. А нынче вон все чаще получаю мучную похлебку». — «Подозрительней, что ли, стали?» — «Да нет, просто скупее. Можете мне поверить, добропорядочный человек в такой момент не способен на какие-то там подозрения. Вот представьте — на обед он сегодня кушал спаржу со сметаной, потом шницель с гарниром: жареной картошкой, свеклой, белой фасолью, — потом, на десерт, бисквитный рулет и фрукты, запил все это черным кофе, выкурил болгарскую сигарету, жену погладил по гладкой спине, запустив руку под платье, потом в окошко выглянул, в сад, где его откормленный беби с обручем бегает. И вдруг у него перед домом кто-то хряпнулся мордой о мостовую. Добропорядочному человеку тут уж не до подозрений, ему страшно становится, будто с неба прямо ему на стол мертвеца бросили. Я тут недавно ошибся немного и упал перед домом, где в прошлом году падал. Лежу, поглядываю в полглаза — и узнаю прошлогоднего барина. Он меня тоже узнал; женщины вокруг шепчутся, суетятся — а он все же целых пять пенге сунул мне в руку. Любопытно мне стало, и навел я потом справки. Оказывается, врач он. Может, он и в первый раз меня раскусил. Да сообразил, видно: сильно, значит, человека прижало, коли ему приходится мордой о камни передо мной биться. Я с тех пор частенько подумываю пойти упасть возле его дома в третий раз и, если он снова меня подымет, сказать ему, как в библии мы учили: ты один праведник в этом городе, и да будет так, как молвил ты в сердце своем».