Манес Шпербер - Как слеза в океане

• Название: Как слеза в океане
• Автор: Манес Шпербер
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1992
• ISBN: 5-280-01421-4

«Всегда, если я боролся с какой-нибудь несправедливостью, я оказывался прав. Собственно, я никогда не ошибался в определении зла, которое я побеждал и побеждаю. Но я часто ошибался, когда верил, что борюсь за правое дело. Это история моей жизни, это и есть „Как слеза в океане“». Эти слова принадлежат австрийскому писателю Манесу Шперберу (1905–1984), автору широко известной во всем мире трилогии «Как слеза в океане», необычайно богатого событиями, увлекательного романа.

---

Во мне недостаточно доброты, иначе я сумел бы их утешить, говорил себе Бене, так много изречений знал он, и ни одно из них не слетало с его уст, когда он видел их. Он не презирал их, но он и не любил их. Каинова печать двояка — с одной стороны, ею отмечен убийца, а с другой — тот, кто любой ценой хочет выжить. И поэтому в полном молчании дает согласие на то, что другие могут умереть. Как же можно его тогда любить?

А некоторые пребывали в странной растерянности. Они делали все, что им приказывали, — стояли в карауле, спали, ели, молились, но чувствовалось, что у них словно мутился разум, когда они оставались предоставленными сами себе. Тогда все в них цепенело. От страха ли, парализовавшего их, от скорби ли по погибшим? Они не выказывали больше никаких чувств. Только чудо могло их вернуть к настоящей жизни, думал Бене. Но он не умел творить чудеса, и у него не было даже права хотя бы попытаться сделать это. Он сам сбился с правильного пути.

Пение поляков прекратилось. Бене опять склонился над книгой. Вполголоса он читал:

— И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его. И тут толкователь задает вопрос: зачем повторение, ведь: «по образу Своему» и так однозначное понятие? Ответ гласит: в первой части фразы только провозглашается, что Всевышний выбрал среди бесчисленных внешних форм одну-единственную, точно так же как гончар видит первоначально своим внутренним взором именно ту, которую он потом придаст глине. Но когда Создатель увидел творение рук своих — первого человека, тогда Он заколебался и задумался, что Он отныне не будет больше один и что Он, сотворив эту форму, вверил свое собственное достоинство существу слабому, способному через постыдные действия унизить Его. Однако, несмотря на это, Всевышний не изменил созданного им подобия себе. Человек стал самым рискованным Его деянием. И чтобы подчеркнуть это — повторяется: по образу Божию сотворил его, что означает — это единственное творение, предназначение которого — святость, и один даже внешний облик его есть обещание тому.

— Что ты читаешь тут, молодой раввин? — спросил Юзек.

— Я не читаю, я учусь.

— А чему ты учишься?

— Учусь понимать начало — первую главу Первой книги.

— И это ты учишь только теперь? А говорят, что вы, евреи, еще маленькими детьми учитесь читать Библию. Пойди попробуй разберись тут в вас! Я пришел, чтобы сказать вашему главному, что вы должны немедленно собрать винтовки и патроны и сложить все вот тут, под фонарем. Мы перенесем их к себе. А если дело дойдет до боевых действий, вы их опять получите. Переведи ему!

Бене подозвал Эди и передал ему слова поляка.

— Пусть принесет мне подписанный самим паном Скарбеком письменный приказ, тогда мы сделаем так, как он требует, а до того я не выдам ему даже пустой гильзы.

— Не переводите так дословно! — сказал один из подошедших волынцев по-еврейски. — Зачем злить их! В конце концов, мы ведь здесь только…

— Я понял ответ, можешь не переводить, — сказал Юзек недружелюбно. — Скажи ему, что пан Скарбек вернется только завтра или послезавтра, а до того вы обязаны подчиняться мне.

Эди хотел знать, почему и зачем понадобилось Юзеку оружие. Поляк ответил — для порядка. А кроме того, он пришел сюда не для того, чтобы разводить дискуссии. Он говорил чрезмерно громко, и вскоре появилось еще несколько поляков.

— Я вижу, евреи угрожают тебе, Юзек. Скажи, кто из них напал на тебя? — спросил один из них.

— Никто, Януш, никто. Но хорошо, что вы пришли. Они не хотят отдавать оружие. Их командир говорит, что не выдаст нам даже пустой гильзы.

Поляки начали теснить Эди. Он отошел вплотную к столбу. Но они продолжали наседать на него.

— Скажи им, Бене, что у меня в кармане бомба с особой начинкой. Если они прикоснутся ко мне, я взорву ее. Я погибну, но и они вместе со мной. Быстро переводи!

Когда они поняли, то отошли от него, и только Бене остался у столба. Юзек крикнул на ломаном немецком:

— Но почему? Я же не хочу ничего плохого, почему вы не хотите отдать оружие? И тогда будет мир, покой, и мы будем хорошими друзьями!

Один из евреев приблизился к Эди сзади и прошептал ему:

— Он хороший человек. Давайте отдадим все, что он хочет, и сунем в придачу еще золотую монету ему в руку, и тогда нас оставят в покое.

Эди быстро обернулся и впился глазами в заросшее щетиной лицо говорившего. Он схватил его за грудки, вытащил вперед на свет, отхлестал по щекам и швырнул на землю. Поляки опять приблизились, Эди быстро опустил правую руку в карман. И сказал громко:

— Я был обер-лейтенантом императорской и королевской армии и не привык получать приказы от рядовых или унтер-офицеров. В этой штольне командую я. И кто в этом сомневается, пусть скажет об этом. Я разрешаю вам, фельдфебель Юзек, остаться здесь и приказываю вам немедленно отослать ваших людей назад. Понятно?

— Если дело обстоит так, — ответил Юзек, — тогда я запрещаю евреям сделать хоть один шаг из этой штольни. Я выставлю часовых. И кто покажется, тот будет застрелен.

Когда поляки ушли, Эди поднял волынца с земли и сказал громко, чтобы его все слышали:

— Я ударил тебя, Мендл Ройзен, потому что хотел заставить замолчать в тебе голос гетто — раз и навсегда. Мы не выйдем из этого подземелья живыми, если не убедим и других в том, что нападать на нас рискованно.

— Да, но их триста человек, а нас двенадцать, — возразил Ройзен. У него была кровь на подбородке и верхняя губа распухла. — Мы должны подчиниться им.

— Мы ничего больше не должны — мы, заметьте себе, единственные свободные евреи из всех, что еще есть в округе. Мы ничего и никого больше не боимся. Вы поняли меня?

Они не ответили. Они даже не смотрели на него. Через какое-то время Бене сказал:

— И легко, и трудно понять то, что вы говорите. Через несколько минут наступит суббота. Скажите, что мы должны сделать, потому что уже подходит время молитвы.

— Что тут трудного понять? — сердито спросил Эди.

— То, что мы свободны. Потому что — что значит быть свободными? Действовать в согласии со своей совестью. А это что значит? А это значит — действовать так, чтобы было хорошо и чтобы каждый мог так действовать. Значит, насильственные действия не есть свобода.

Эди прервал его:

— Хватит, немедленно заряжайте винтовки. С этого момента в карауле будут стоять четверо, по двое у каждого выхода из штольни. Сигнал тревоги подавать, как только кто-нибудь приблизится к нам, никого не пропускать без моего согласия. Смена караула каждые два часа.

Люди подчинялись, но так по-прежнему и не глядели на него. Они хорошо понимали, чего он хочет, они считали его умным человеком. Но за эти несколько дней он стал им еще более чужим. Они чувствовали, что он презирал их и только потому готов был умереть вместе с ними, что слишком мало ценил свою собственную жизнь. Он был евреем, конечно, но только по рождению. Он не мог отличить одну древнееврейскую букву от другой, не знал ни одной молитвы, наверняка никогда не соблюдал ни единой заповеди или запрета. Со всем багажом своих светских знаний он слыл среди них полным невеждой. И этот человек приказывает им, имеет власть над ними и всерьез утверждает, что они свободны. Семнадцать человек потеряли они на опушке леса — своих братьев, свояков, друзей. И вот теперь они во власти поляков. Ну что толку им от оружия? Лучше всего отдать его этому Юзеку, раз он так настаивает, и избежать конфликта. А еще лучше было бы переговорить с ними, дать им понять, что они себя воспринимают, так сказать, как бы жильцами, снимающими помещение, и готовы заплатить за это хорошую цену. Но откуда знать этому чужому пришлому еврею, как надо договариваться с поляками? Бомба в кармане, взорвать все — вот о чем он только думает. День и ночь их грызет тоска, они все время думают о своих мертвых и о погибших. Они готовы живьем содрать с себя шкуру, а доктор Рубин думает только о новых смертях. Вполголоса они прочитали псалом на день субботы и тот радостный текст, которым полагалось у них на Волыни приветствовать ее приход: «Приди, возлюбленный мой…» Они все время смотрели на Бене. Его отец был мертв, он — мученик, и, значит, отныне этот юноша — их рабби. И ему принадлежит право вести их за собой. Он должен решить — следовать им за тем чужаком или наконец стряхнуть его с себя, как обузу.

После молитвы они окружили Бене. Один из них сказал:

— Вы теперь наш рабби — преемник волынского цадика. Скажите, что нам делать. Мы послушаем и подчинимся.

— Бог только недавно взял на небо моего отца, и я еще недостаточно выучился, полон вопросов и не знаю никого, кто мог бы дать мне на них ответ. Я не знаю, в чем смысл того, что чужеземный еврей пришел именно к нам и требует от нас, чтоб мы сопротивлялись. В душе он добрый человек, но чересчур суров, мне еще никогда не доводилось видеть такого. Что это доказывает? Это доказывает, что он действует не по своей, а по какой-то высшей воле. Из всех еврейских общин Волынь сохранялась дольше всех. И только к нам одним пришел доктор Рубин. Чтобы спасти нас? Не думаю. И чем мы заслужили, чтобы избежать смерти, именно мы? А значит, смысл всего в том, что мы должны умереть иначе, чем наши близкие. Я прошу вас и обязываю во всем подчиняться еврею из чужих краев, как это делаю я, последний раввин Волыни. Евреи, я желаю вам доброй и радостной святой субботы.