Лев Минц - Блистательный Химьяр и плиссировка юбок

• Название: Блистательный Химьяр и плиссировка юбок
• Автор: Лев Минц
• Издательство: Ломоносовъ
• Жанр: Научпоп
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-91678-105-2

Писатель и этнограф Лев Минц рассказывает о еврейских общинах, существующих по всему миру, о происхождении еврейских имен и фамилий, о еврейских профессиях и особой еврейской географии, щедро сдабривая свое повествование историческими фактами, лингвистическими изысканиями, социологическими данными, байками и анекдотами. И в конце концов дает ответ на вопрос, как, распространившись по всему свету, евреи тем не менее сумели сохранить общность и остаться единым народом.

---

Должно быть очень вкусно, чтобы навевать мысли о рае небесном. А вот он-то на иврите «ган эйден» — «райский сад», а вкус «та’ам», и вместе будет «та’ам ган эйден». Идиш из этого сотворил одно слово «танганэйден», добавил благозвучное окончание «дыкер» (вышло что-то вроде «райскосадновкусный»), а за отсутствием отличного от иврита слова «вкус» поставил тот же «там», отчего и получилось на первый взгляд чудовищное «райскосадновкусный вкус». Не будь это идиш, языковые пуристы руки-ноги бы обломали тому, кто такие словечки употребляет!

Так вот, «танганэйдендыкер там» особо применим на «хасэнэ сиденю». «Сиденю» — слово ивритского происхождения с идишским ласковым окончанием — значит банкет. А «хасэнэ» — свадьба. И это слово знают все, даже те, кто больше ни одним (ну двумя-тремя!) словами на языке не слишком далеких предков не владеет. «Свадебное застолье» вещь в еврейской жизни столь важная, что заслуживает особого разговора. Пока же мы ограничимся тем, что нету радостней дня, чем тот, когда близкие скажут вам: «Мазлтов фар а хасэнэ!» Причем и не скажешь — для того, кто женится (выходит замуж), или для родителей…

Итак, родители молодых договорились. В еще не очень далекую пору им обязательно помог бы «шадхен» (на иврите «шадхан») — профессиональный сват, держащий в голове десятки потенциальных невест и женихов. Профессия шадхена и перешла к отделам брачных объявлений в газетах («Мол. интелл. женщ. 32–160–42 хоч. вступ. в пер. с цел. знак.»), а слово в языке сохранилось в значении чего-то навязчивого, приставучего. «Пристал ви а шадхен!» — лучше всего на русский это переводить как «Прицепился, как торговый агент с гербалайфом». Назначена свадьба — «хасэнэ» на идише. На иврите — «хатуна», и трехбуквенный семитский корень «ХТН» просматривается почти во всех словах, с этим приятным мероприятием связанных.

Во-первых, это жених — «хусн» («хосн»). На иврите — «хатан». Во-вторых, «мехутоним». Это, так сказать, родственные участники свадебного процесса (звучит немного по-канцелярски, зато всеобъемлюще): папа и мама жениха, папа и мама невесты. Оба папы носят теперь титул «мехутн» (множественное число «мехутоним»), а обе мамы — «мехутенесте». Поэтому когда ваша мама говорит, что Эсфирь Борисовна — моя мехутенесте, это значит, что вышеупомянутая Эстер, дочь Боруха, — мама вашей жены. Или мужа, если жена вы сами. Зато в звании невесты — «калэ» (на иврите «кала») корень другой. Вызвано это разными ролями, которые играют жених и невеста на свадьбе (да и в последующей жизни), но разбирать этого мы не будем, ибо залезем в такие историко-филологические дебри, что не скоро выберемся.

Друзья жениха — «хуснс цат», а подруги невесты — «калэс цат». Именно «друзья» и «подруги», ибо во времена, когда термины возникли, было немыслимо, чтобы у жениха до того были подруги, а у невесты — друзья. С женихом и невестой связано еще одно выражение, которое, как и почти все в идише, нельзя переводить дословно: «а хусн он а калэ» — «жених без невесты». Переводить его следует как символ чего-то предельно нелепого, вроде русского «сапоги всмятку».

— А что, скажите, этот Боря действительно серьезный человек, и у него фирма?

— Аз-ох-н-вей! А хусн он а калэ! Какая там фирма! Смотрите, чтоб он у вас носовой платок не украл!

Отгремела свадьба. Не уверен, что на ней был «бадхен» — это уж было бы настолько традиционно, что хоть этнографов приглашай, но свадьба состоялась, и о ней сказали с уважением и пониманием: «Ан эмэсдыке идише хасэнэ!», что значит «настоящая еврейская свадьба» — в смысле очень хорошая, просто замечательная. В данном случае слово «идише» употреблено как синоним чего-то очень хорошего и правильного. Давайте заметим это и, пройдясь по основным деталям свадьбы и будущей жизни, о которых мы еще не упоминали, вернемся к слову «идише» и способам его употребления.

Чтобы не забыть: «бадхен» — от «бадхан» на иврите — обычно переводят как «свадебный шут». Это так и не так. Действительно, бадхен всех на свадьбе веселит, но не только. Он еще распорядитель свадьбы, тончайший знаток всех ритуалов. Он не спутает время, когда надо петь песнь расставания невесты с девичьей жизнью «Базецн ди калэ», с временем, когда надо петь и кричать «Мазлтов!». Раньше это была профессия не хуже шадхенской… Сейчас бадхена не встретишь, но знать о том, что такой существовал, — надо.

У всех есть родственники, а у евреев, для которых шестнадцатиюродный брат — близкий родственник, тем более. Как и у всех людей, у еврея есть отец — «татэ», мать — «мамэ», но у еврея — в отличие от всех прочих смертных — не просто мамэ, а «а идише мамэ», то есть такая заботливая и любящая мама, что и когда сыну лет пятьдесят, не забудет позвонить и напомнить, что сегодня холодно и надо надеть пальто. (Заметьте, что и тут определение «идише» употреблено в самом положительном смысле.) Еще есть «фэтер» (не путать с немецким «фатер» — отец) — дядя. Но — главное — «мумэ». Мумэ — не мамэ. Мумэ — это тетя. Но у евреев так уж сложилось, что самым близким человеком после матери всегда была ее сестра. И если ребенок оставался сиротой (не про вас и ваших близких будь сказано!), заботу о нем всегда брала на себя мумэ. В общем, мумэ — это «а идише мумэ», что и звучит как похвала.

Есть у еврея также «бобэ» — «бабушка», «зейде» — «дедушка», а сам он для них «ан эйникл» — «внучек».

И все это очень «аф идиш», в данном случае «очень хорошо»…

А идише коп

Обычно, когда хотят похвалить умственные способности какого-нибудь человека еврейской национальности, говорят о нем: «А идише коп» — «еврейская голова». Ни у говорящего, ни у слушающего нет никаких сомнений, что это высшая похвала, что человек этот очень умен, способен разбираться в изменяющейся обстановке и принимать единственно правильное решение. О гражданине добросердечном и отзывчивом скажут «а идише харц».

— Яков Исаакович вам помог?

— Ой, дай ему Бог здоровья! А идише харц!

Или вариант:

— Человек надежный?

— А вадэ! А ид! Несомненно! Это же еврей!

Но глубоко заблуждается тот, кто подумает, что разбираемое нами слово всегда носит исключительно положительный характер. Я не имею в виду антисемитов, для которых определение «еврейский» имеет смысл столь отрицательный, что как бы противостоит слову «человеческий». (Для придания этому определению умеренно положительного оттенка используется сложная конструкция «хотя и еврейский», что показывает даже некоторое удивление: «Во, смотри-ка, еврей, а туда же, типа ничего…») Нет, автор разбирает случаи, когда в самых что ни на есть еврейских устах знак «+» резко вдруг меняется на решительный «−».

Спросите у пожилой женщины из тех, кто еще с идишем в ладах, что она так злится, чистя, скажем, картошку.

— А! — ответит она. — А идишер мессер!

И тут не следует переводить сказанное ею дословно как «еврейский нож», хотя именно так дословно она и выразилась.

Переводить следует как «нож никуда не годится, он не режет, он безнадежно затупился, а с них разве можно помощи ждать? И т. д.». («С них» — от мужа, сына, зятя — ненужное зачеркнуть.)

Как-то автор этих строк пришел в гости к своей знакомой — очень приятной даме. Стоило ему сесть на диван, как к нему на колени прыгнула пушистая кошечка. Автор — то есть я — почесал кошечку за ухом. Та замурлыкала, как-то очень уютно устроилась, так что согнать ее не представлялось возможным, хотя чай пить стало неудобно. Хозяйка, увидев, что кошка мне понравилась, заметила, что животное это очень деликатное и ласковое. И чтобы усилить описание положительных черт кошки, добавила на идише: «А идише кецеле!» Что дословно, как вы понимаете, означало «еврейская кошечка», но переводить выражение следовало: «Ой, какая ласковая и душевная!»

В ходе беседы выяснилось, что хозяйке в этом доме старой постройки докучают мыши.

— А что ж кошечка? — спросил я. — Самое ей охотничье раздолье.

— Ей? — протянула хозяйка. — Будет она вам мышей ловить! А! — Она махнула рукой. — А идише кецл!

Причем тут это следовало понимать, что с ЭТОЙ кошки толку нет и быть не может.

В общем, говорил я вам раньше: в идише словарь и грамматика не помогут, его надо слышать и видеть…

Само слово «идиш» есть прилагательное от слова «ид». А это слово евреи употребляют обычно с неопределенным артиклем «а» — вместе «а ид». Вот это-то слово знают многие, даже если не ведают больше ни одного слова на идише. Но по причине неграмотности полагают, что это единое с артиклем выражение «аид» (да и вообще о существовании артикля — этой принадлежности цивилизованных языков! — в бабушкином наречии не догадываются).

С уменьшением знания даже элементов идиша появилось чудовищное выражение для обозначения, так сказать, аида женского рода — «аидка». Это, простите меня, такой уже бред собачий, что и объяснять-то не стоит. Лучше запомните, что женщина соответствующей национальности называется «а идышке».