Дмитрий Ольченко - Проделки лесовика

• Название: Проделки лесовика
• Автор: Дмитрий Ольченко
• Издательство: Литература артистикэ
• Жанр: Детская фантастика
• Год: 1988
• ISBN: 5-368-00101-0

Книга состоит из двух повестей. В первой — «Проделки Лесовика» — рассказывается о необыкновенных приключениях двенадцатилетнего мальчика, попадающего по воле Лесовика в различные, порой весьма драматические ситуации. В частности, он оказывается в мезозойской эре и становится свидетелем катастрофы, постигшей Землю в эпоху динозавров.

Вторая повесть переносит читателя в подводное царство, куда отправились два любознательных паренька, чтобы отыскать следы легендарной Атлантиды.

---

— Не надо!— попросил Юрка.— Не надо ломать дерево!

Лесовик самодовольно ухмыльнулся и вернулся на прежнее место.

— Жалко стало? Ничего,— сказал Лесовик.— Дуб — дерево крепкое, на нем приятно попробовать силу.

— Я еще хочу спросить вас, можно?

— Спрашивай, дружок,— улыбнулся Лесовик, скорчив уморительную рожу.— Спрашивай, сегодня я добрый.

Он протянул коряжину своей руки к Юркиному подбородку и как бы пощекотал. Юрка отшатнулся. И это послужило поводом новому приступу смеха у Лесовика.

— Все деревья в лесу... они что — были людьми?— спросил Юрка, когда Лесовик перестал смеяться. Он, видно, устал, и его смех не был столь оглушительным, как раньше.

— Нет, не все. Но можешь не сомневаться, деревья человеческого происхождения — самые красивые деревья в лесах. И я горжусь этим.

— Как же вы решаете, кого в какое дерево превращать?

— Ничего сложного... Система выбора у меня отработана давно. Настоящих, сильных, порядочных мужчин я превращаю в дубы. Эдаких красавчиков, надутых, пустоголовых — в тополя. Их древесина ни на что не пригодна. Даже на дрова...

— Моя бабушка говорила,— перебил Юрка Лесовика,— что такое дерево не родилось, чтобы в дело не годилось; не годится на пол — пригодится на кол.

— Что-что?— прищурился Лесовик.— Не годится на пол — пригодится на кол? Хорошо сказано, клянусь родным лесом, хорошо! Ну да ладно... Значит, в зависимости от настроения — моего, разумеется,— и от того, кто окажется в моей власти, я и решаю, кого сделать вязом, кого — кленом, кого — бересклетом. Одного знаменитого лесного разбойничка я сделал буком. Славный был молодец!

С женщинами проще: красивые и добрые становятся березами, скромницы — рябинами. Для глупых и нервозных у меня наготове осины. Истерички — плакучие ивы... Словом, на фантазию, малыш, я не жалуюсь. И в людях разбираюсь. Каждого перевоплощаю вполне достойно и справедливо.

— Если я вас не утомил...

— О, прошу, малыш, я весь — внимание, хотя и встал не с той ноги! — воскликнул Лесовик.

— Помогите мне выбраться из лесу!

С лица Лесовика исчезла веселая гримаса. Оно вдруг стало серьезным:

— Ты меня крепко обидел,— хмуро проскрипел Лесовик.— Я к тебе всей душой, а ты вот какой... Эгои-и-ист!..— вдруг взвизгнул он и затряс лохматой головой. — Чего захотел! Да в своем ли ты уме, парень? Да я был бы не я, если бы удовлетворял подобные просьбы, столь оскорбительные для меня! Да я сделаю все, чтобы ты навсегда остался в моем лесу! Это же надо, чего захотел!

— Извините, пожалуйста, я не думал, что моя просьба так неприятна вам,— сказал Юрка.— Простите, пожалуйста!

— «Простите, пожалуйста...»— передразнил Лесовик,— ты говоришь глупости, а я — прощай! Этак от глупостей никогда не избавишься. Нет, так не пойдет. Сделал глупость — пострадай за нее, получи возмездие, притом сполна, понял?

— По-о-нял.

— Теперь я должен подумать, какое наказание ты понесешь. Вначале я собирался просто взять да и превратить тебя в какое-нибудь уважаемое деревце. Сейчас этого мало. Что-то я должен придумать этакое... Необычное... Да, задал ты мне задачку, негодник... Ладно, придумаю что-нибудь. Время терпит... Ты меня никогда ни о чем не проси, потому как я могу делать только две вещи. Всего лишь две вещи, заметь себе: первое — я всегда делаю зло; второе — я ничего не делаю. Для меня ничего не делать — это все равно, что делать добро. Должно быть, я старею, стал настоящим бездельником, добро так и прет из меня. Эх-хе-хех!— Лесовик зевнул и уставился на Юрку.

— Ну, мне пора,— наконец сказал Лесовик.— Пройдусь по своим владениям... Ты вот что: закрой-ка глаза... Нет, погоди пока, потом закроешь. Все-таки ты мне нравишься, гм! И я сделаю для тебя исключение. Я позволю тебе самому выбрать деревце, в которое ты превратишься, когда придет время. Лады? Ну, бывай. Теперь можешь закрыть глаза и не открывать, пока не досчитаешь до сорока четырех. Ясно?

Юрка закрыл глаза и стал считать. Когда открыл их, в лесу был день. Утреннее солнце золотило верхушки деревьев. Лес звучал птичьими голосами. Из расщепленных дубовых ветвей, на которых Лесовик демонстрировал свою силу, стекал, загустевая, прозрачный сок. Трещина затягивалась, как затягивается рана на человеческом теле.

Юрка осторожно стал спускаться с дерева.

— А ведь это действительно липа,— подумал он. И никакой это не дуб, зачем же Лесовик морочил меня?

Силы были на исходе. Как только он стал спускаться по стволу — сорвался, исцарапался весь. Из многочисленных царапин на груди сочилась сукровица. По всему телу разлилась вялость, ноги и руки стали непривычно тяжелыми, вроде бы и не свои.

Пить! Скользнул взглядом по траве, по листьям кустарников — никакой росы. Во рту горечь, саднят потрескавшиеся губы. Пить! Мысль о воде подавляет все остальные мысли.

«Пить-пить! Пить-пить!»— попискивает в кустах зарянка. Надо идти, иначе жажда доконает. Вспомнились ночные визитеры — волк и два каких-то зверя. Лоси, решил Юрка и, поскольку это не имело значения, наклонился, чтобы поднять палку и корзиночку. Голова закружилась, чуть не повалился на траву. Подумал о гнилушке и пошел в ту сторону, тем более, что направление совпадало — утреннее солнце било в левую щеку. Он шел и осматривал пни. Пни как пни, ничего особенного. Так и не понял, какой из них ночью светился.

Духота наваливалась с утра.

Подумал: «Если сейчас так жарко, что же будет днем?»

А если бы знал приметы, то понял бы, что духота с утра — к грозе. Об этом говорила и разорванная паутина крестовика — тот не торопился с ремонтом. Зачем, если ливень все равно разрушит?

Утренний лес красив. Хоть Юрке было плохо, он какой-то частью своего сознания почувствовал прелесть лесной жизни. Малиновка уселась на верхушке дерева, повернулась к солнцу и залилась переливчатой трелью, приветствуя утро. Испуганная, она кинулась в кусты, и оттуда послышалось ее возмущение: «тэр-тэррэк-тэк-тэк!» На прогалинах в лесной подстилке копошились дрозды. Когда Юрка приближался, они с громким криком взлетали и скрывались за деревьями. Множество птиц сегодня пело в лесу. Каждая — свою песенку, не согласуясь и не подстраиваясь к другим, но в целом получалась прекрасная, жизнерадостная симфония утреннего леса. «Как все было бы хорошо, если бы напиться!»

Прошедшая ночь, как ни была она тяжела, укрепила мальчишку в уверенности, что к лесу можно приспособиться. Звери не страшны. Два самых опасных — медведь и волк — бежали от него, что же говорить об остальных... Может, и с Лесовиком все обойдется по-хорошему?

«Ну, конечно, малыш, ну, конечно»,— прошелестел вкрадчивый голос со знакомыми интонациями. Юрка обернулся, но не увидел никого. По деревьям удалялся шелест. Нервно трепетали листья.

— Тун-тун-тун!

Неожиданная мысль поразила Юрку: это не голос Лесовика! Лесовик и разговаривал, и смеялся почти человеческим голосом. Но тут же закрались сомнения: Лесовик, как существо иного порядка, может разговаривать по-разному. Возможно, «тун-тун-тун»— его позывные.

Поплелся дальше. Незаметно все вокруг потеряло четкие очертания, потускнело, живые краски поблекли, голоса птиц стали глуше. Кустарник иногда вставал сплошными зарослями, Юрка обходил их,— продираться напролом не хватало сил. Обходить приходилось далеко, кустарник если рос — так во всю силу, стараясь овладеть каждым квадратным сантиметром пространства, и выбрать в нем хоть какой-нибудь проход было непросто. Там, где хозяйничал кустарник, деревьев почти не было. Он мешал придерживаться выбранного направления, так что немного времени спустя Юрка шел куда глаза глядят, ничего так не желая, как выйти к оврагу с малинником. Обрадовался, когда кустарник остался позади и над головой опять раскинулись шатры вековых деревьев. Над полянами и прогалинками висело негромкое, монотонное жужжание перепончатокрылых. На таких прогалинах, где еще цвели и скипетр, и душица, и тысячелистник, и бодяк-чертополох, прямо-таки по-хозяйски вели себя шмели. Они степенно перелетали с цветка на цветок, медведистые, неуклюжие. Перед ними расступались все другие насекомые — пчелы, мухи, бабочки.

На одной из прогалин Юрка присел передохнуть в тени. Знойная духота давила на виски, туманила сознание, деревья начинали крениться, земля словно переворачивалась.

— Тебе плохо, мальчик?— прогудел шмель, неожиданно вырастая до огромных размеров. Он почти сравнялся с Юркой в росте, отчего мальчику откровенно стало не по себе. Правда, шмель — насекомое миролюбивое, не тронь его — и он тебя не тронет, а все-таки...

— Не бойся, мальчик, я тебе зла не причиню,— сказал шмель. Его низкое, басовитое гудение заполняло всю поляну.

— Тебе плохо?

— Да нет, все нормально,— ответил Юрка.

— Не обманывай, я вижу — тебе плохо,— настаивал шмель.