Александр Михайловский - Время собирать камни

• Название: Время собирать камни
• Автор: Александр Михайловский
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-516-00305-9

В 2012 году к берегам Сирии, охваченным пламенем войны, вышла российская эскадра под командованием контр-адмирала Ларионова. Но вместо Средиземного моря она оказалась в море Балтийском, а из 2012 года она попала в год 1917-й. В октябрь, десять дней которого, как потом писал Джон Рид, «потрясли весь мир».

С кем быть, чью сторону принять? Как сделать так, чтобы пролетарская революция не переросла в гражданскую войну и не раскрутился маховик той страшной бойни, когда брат шел против брата, а сын против отца?

Герои этой книги не колебались ни минуты. Разбив германскую эскадру у Моонзунда, они направились в Петроград и помогли большевикам взять власть в свои руки. Но, как оказалось, взять власть — еще полдела. Надо ее удержать и правильно ею распорядиться. И это в тот момент, когда другие революционеры, для которых Россия просто «охапка хвороста», пытаются разжечь огонь мировой революции. Этого им позволить нельзя. Революция должна созидать, а не разрушать!

---

— Сталину, говорите, — почесал в затылке Платон, — а пошто ваш Сталин всех казаков под германские пулеметы погнать хочет, чтобы всех казачков извести, а землю нашу иногородним отдать, — хорунжий с победным видом обернулся назад, — Верно я гутарю, братцы?

— Верно, верно, — загудела толпа.

— И кто тебе, сказал такую ерунду? — со смехом выкрикнул из темноты один из прибывших.

— Так такой же большевик, Яковом Свердловым его кличут, — степенно сказал Платон Тарасов, — своими ушами слыхал, что, дескать, по наущению Сталина нас казаков генералы-золотопогонники пошлют под Ригу, в самое пекло, прямиком под германские пулеметы. И когда никого не останется, Сталин нашу землицу для иногородних-то и заберет. Так что отвечай поручик, пошто нехристю служишь?

— Ты, станичник, до седых волос дожил, да только ума не набрался, — язвительно ответил морской поручик, — это кто же нехристь-то, товарищ Сталин что ли. Да чтоб ты знал, грузины в православии постарше даже нас будут. А товарищ Сталин, так он вообще в семинарии учился, не доучился только. Пошел за правду бороться, как Христос заповедовал.

— Точно, дядь Платон, он правду гутарит, — крикнул откуда-то сзади молодой голос, — православные они, грузины эти.

Хорунжий Тарасов, уже имеющий вид, "сижу в луже", возвысил на молодого казачка голос, — Цыц, Митрофан, не лезь в разговор старших. Ума-разума сначала наберись! Без тебя знаю, что православные они, это я так — проверял.

Если Платон Тарасов и собирался кого этим заявлением запутать, то он дал маху. Грохнул такой взрыв хохота с обоих сторон, что дезавуированный "авторитет" тихо и незаметно покинул площадку, чем моментально воспользовался его оппонент.

— Станишники, да вы что, совсем из ума выжили? Кому вы поверили? Тем, для кого, как они сами говорят, "Россия — это охапка хвороста, брошенная в мировой пожар революции". Да вы для них быдло, которое должно убивать друг друга, для торжества ИХ революции. Вот, что говорил Сведлов о русской деревне, — поручик вытащил из кармана лист бумаги, и начал читать вслух: "Только в том случае, если мы сможем расколоть деревню на два непримиримых враждебных лагеря, мы сможем разжечь там гражданскую войну", — Понятно теперь, что ИМ нужно?

Из толпы казаков раздались возмущенные голоса: "Ироды!", "Так вот они что хотят!", "Убить за такое мало!"

— Но и это еще не все. Тут и про вас написано Хотите почитать, что он про "искоренение казаков, как сословия" говорил. Вам прочитать вслух? — спросил поручик.

— Толпа жадно выкрикнула, — Давай! Читай, что там эти ироды еще придумали? И поручик начал читать: "Признать единственно правильным самую беспощадную борьбу со всеми верхами казачества, путем поголовного их истребления…" — Толпа, услышав эти слова, ахнула от возмущения… А поручик продолжал читать страшные для казаков слова человека, который совсем недавно клялся в любви к ним: "Провести массовый террор против богатых казаков, истребив их поголовно… Конфисковать хлеб и заставить ссыпать все излишки в указанные пункты, это относится как к хлебу, так и ко всем сельскохозяйственным продуктам… Провести разоружение, расстреливать каждого, у кого будет обнаружено оружие после срока сдачи… Вооруженные отряды оставлять в казачьих станицах…"

Поручик не дочитал все, что было когда-то сказано Свердловым, и воплощено когда-то в жизнь на казачьих землях… Станишники буквально ревели от ярости. Какие-то горячие головы уже размахивали над головой обнаженными шашками, и порывались тут же рвануть на Смольный, чтобы порубить в капусту Свердлова с его подручными.

А поручик, решив окончательно довести казачков "до кондиции", сначала подождал, пока они немного успокоятся, потом продолжил, — А вот с этим, "кожаным", был еще один, с бородкой, кучерявенький такой. Троцкий его фамилия. Хотите знать, что он о вас говорил? — Услышав рев толпы, который можно было посчитать за знак согласия, поручик снова развернул свой листок.

— Вот, что было написано в газете, которую редактировал этот Троцкий: "У казачества нет заслуг перед Русским народом и русским государством… Дон необходимо обезлошадить, обезоружить, обезнагаить. На всех их революционное пламя должно навести страх, ужас, и они, как евангельские свиньи, должны быть сброшены в Черное море…"

Страшно было смотреть на то, что творилось сейчас на набережной Обводного канала. Все казаки, даже те, кто считал, что не надо соваться в неказачьи дела, готовы были порвать в клочья голыми руками Свердлова и Троцкого. В казачьи казармы им дорога теперь была навек заказана.

Когда крики доведенных до бешенства казаков стихли, оказалось, что в толпе, в которой оказались и приехавшие на боевых машинах морские пехотинцы, бок о бок стояли старые знакомые — подхорунжий Круглов и сержант Мешков.

— Это, правда, Федя? — спросил Круглов, показывая рукой на помятый лист бумаги, который держал в руке выступавший перед казаками поручик.

— Самая что ни на есть правда, — ответил Федор, — вот, возьми, — и сержант достал из своей жилетки со множеством карманов пачку листовок, напечатанных на серой газетной бумаге. Товарищ Сталин и его правительство делает все, чтобы эта правда с бумаги дошла до вас и до ваших станиц. — сержант повысил голос, — Казаки, смотрите, чтобы вас не провели эти краснобаи, как детей малых!

— А как насчет того, что нас хотят послать под германские пулеметы? — выкрикнул кто-то из задних рядов, — ведь ваш Сталин и вправду дружит с генералами. А эти золотопогонники солдат и казаков за людей не считают, мильеном больше, мильеном меньше, им все едино, лишь бы новый чин получить или награду за это!

— Генералы генералам рознь, — степенно ответил поручик, — воевать-то можно по разному. Где с умом, а где и без ума. Кто прет на немецкие пулеметы, не считаясь с потерями, а кто людей бережет, и воюет, как Александр Васильевич Суворов и Матвей Иванович Платов учили — не числом, а умением.

Насчет же того — "что, когда и как", я вам не сейчас ничего не скажу, потому как сам не знаю, ибо военная тайна. А то, как мы воюем, рассказывать долго, проще поглядеть. Завтра в десять пополудни, на пустыре у песчаного карьера что у Фарфоровского поста, будут учения нашей броневой техники бойцами Красной гвардии. Кто хочет, станишники, может придти, может, кто чего и поймете. А сейчас прощевайте, поговорили мы хорошо, встретимся завтра — еще погутарим.

Поручик обернулся к своим и крикнул, — А ну, орлы, по коням!

Снова взревели моторы, лязгнули гусеницы и, облепленные людьми боевые машины снова рванулись в темноту.

Еще немного посудачив после отъезда странных гостей, члены полковых комитетов, посовещавшись, приговорили — послать завтра с утра сразу две делегации. Одну — к песчаному карьеру, посмотреть на обещанные хитрые маневры. А другую — на Путиловский завод, где по слухам квартируют эти странные солдаты.

15 (02) октября 1917 года, Утро. Тобольск, Бывший царь, а ныне гражданин Николай Александрович Романов.

— И повелели тя, твое бывшее величество, доставить в Петроград со всем возможным поспешанием вместе с чадами и домочадцами. Завтра придет пароход, вот вас с последним рейсом в Тюмень и отправим. А там фьють, скорый поезд Тюмень — Санкт-Петербург, аллюр три креста. Не пройдет и недели, господа хорошие, и вы уже там, — комиссар Временного правительства перед визитом к бывшему императору для храбрости в меру выпил, и кажется, теперь с трудом удерживал себя в руках, чтобы просто не начать куражиться. Ведь, что, по мнению, бывшего народовольца, а ныне правого эсера Василия Панкратова могла означать телеграмма, требующая срочно отправить бывшего царя в Петроград. Правильно — суд и расстрел!

Бывший царь выслушал это известие молча, при этом на его лице не дрогнул ни один мускул. Что ж, еще один удар судьбы. Сколько их уже было, таких ударов, начиная от неожиданной болезни и безвременной кончины отца, за которым Николай чувствовал себя, как за каменной стеной, и кончая заговором господ генералов в феврале этого года. В его царствование судьба была крайне скупа на радостные и приятные события. Царь шутил: "Это от того, что родился я в день поминовения Святого Йова Многострадального, и мне свыше предназначено много страдать".

Вот и сейчас, находясь в великом смятении духа, Николай поднялся на второй этаж, где и проживала его семья. Он еще ничего не знал о том, что произошло в Петрограде, и потому недоумевал, отчего так резко изменилось настроение Временного правительства. Дело в том, что новости о событиях в Петрограде пока еще не дошли до такого медвежьего угла, как Тобольск. И не дойдут еще долго. В ТОТ РАЗ об Октябрьском восстании тут узнали лишь через десять дней. А пока в Тобольске никто не ведал ни о сражении в Рижском заливе, ни о разгроме немецкого десантного корпуса на Эзеле, ни об отставке Керенского, ни о передаче власти правительству Сталина. Тишина и покой. Так бывший царь вместе с семьей почти два месяца и наслаждались этим покоем, отдыхая душой.