Нина Вашкау - «…Хоть раз напишу тебе правду». Письма солдат вермахта из сталинградского окружения

• Название: «…Хоть раз напишу тебе правду». Письма солдат вермахта из сталинградского окружения
• Автор: Нина Вашкау
• Издательство: РОССПЭН
• Жанр: Военное
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-8243-1752-7

Сборник писем немецких солдат из сталинградского окружения отражает трансформацию общественного сознания в нацистской Германии, происходившую в результате коренного перелома в войне.

Издание обращено к преподавателям, аспирантам, студентам, к широкому кругу лиц, интересующихся историей германского фашизма и Второй мировой войны.

---

Опишу вам в немногих словах мои дела и переживания. С мая по конец октября мы все время находились в наступлении; много пережили и проделали, постоянно под угрозой смерти. До Дона война была еще терпима. Но у предмостного укрепления на Дону русский начал наносить нам такие удары, что мы часто впадали в полнейшее отчаяние. Здесь истреблялись целые роты и батальоны, это была настоящая мясорубка, — и, несмотря на эти жертвы, мы не смогли продвинуться вперед ни на метр. После того как мы пробыли 2-3 недели на позиции у Дона, нас направили по пути наступления на Сталинград. Здесь еды было мало: пустынная местность, пересекающаяся болотами. Справа, слева и далеко впереди нас велись ожесточенные бои по всем направлениям военного искусства. Снова началась битва не на жизнь, а на смерть. Что здесь творилось и как ведется сейчас война в Сталинграде, словами описать невозможно. Тут идет сражение на уничтожение живой силы и техники в таких размерах, каких еще не знал и не переживал мир. Тот, кто выберется из Сталинграда невредимым, а не останется калекой или не будет убит, может считать себя особенно счастливым и благодарить своего творца и владыку. Здесь земля как бы перепахана снарядами и танками. Все дома и ориентиры сожжены артиллерией или взорваны. Лучше не говорить родине всего. Скажу вам лишь одно: то, что в Германии называют героизмом, есть лишь величайшая бойня, и я могу сказать, что в Сталинграде я видел больше мертвых немецких солдат, чем русских. Кладбища вырастали каждый час. Могу на основании нашего опыта сказать: Сталинград стоил больше жертв, чем весь Восточный поход с мая по сентябрь.

Война в России закончится только через несколько лет. Конца не видно. Жаль, что мы вынуждены переживать подобное время и что мы родились и существуем в такую эпоху. Пусть никто на родине не гордится тем, что их близкие, мужья, сыновья или братья сражаются в России, в пехоте. Мы стыдимся нашей жизни{84}.

Из письма родителям жены ефрейтора Карла Мюллера,

п/п4 0886Е,18.XI.1942

Что здесь происходит, ты знаешь из сводки верховного командования. Каково мне, ты себе представить не можешь. Не беспокойся, все будет хорошо, мы окружены, но фюрер нас выведет отсюда{85}.

Из письма жене ефрейтора Шульца, п/п 15628, 1.XI.1942

Подаю весточку о себе, положение у нас очень серьезное. Русские окружили армейский корпус, и мы сидим в мешке. В субботу нас атаковали, было много убитых и раненых. Кровь текла ручьями. Отступление было ужасным. Тяжело ранен наш командир, у нас теперь нет ни одного офицера. Мне пока везет, но сейчас мне все безразлично. Когда-нибудь и до меня ведь дойдет очередь{86}.

Из письма невесте унтер-офицера Георга Кригера, 631-й тяжелый артиллерийский дивизион 86-го артиллерийского полка 118-й пехотной дивизии, п/п 00704, 30.XI.1942

Мы находимся в довольно сложном положении. Русский, оказывается тоже умеет вести войну, это доказал великий шахматный ход, который он совершил в последние дни, причем сделал он это силами не полка и не дивизии, но значительно более крупными{87}.

Из письма жене ефрейтора Бернгарда Гебгардта, п/п 02488, 30.XII.1942

Борьба в этом году стоила нам очень больших жертв, но все должно быть и будет преодолено. Мы должны держаться стойко и не терять веры в Германию; принесенные жертвы делают нас только более суровыми и непобедимыми, но когда-нибудь ведь все это кончится… Мы пытаемся не терять бодрости{88}.

Из письма жене унтер-офицера Гельмута Вендлера, 261-й пехотный полк 113-й пехотной дивизии, п/п 12532А, 31.ХII.1942

Я должен откровенно признаться, что мое настроение сильно упало и главным образом потому, что приходится так жестоко голодать. До сих пор нам помогала конина, но и это время прошло. Из-за того, что машины с продовольствием застряли в снегу, мы вчера утром получили только по куску сухого хлеба, а вечером похлебку из конины. Едва только начинаешь есть, как хлеба уже нет. О том, чтобы наесться досыта не может быть и речи. Но какая польза от жалоб? Мы все равно должны выдержать — и выдержим{89}.

Из письма жене ефрейтора Курта Шмидта, n/n 18889E, 29.XII.1942

Битва между Волгой и Доном приближается постепенно к решающему моменту, и я надеюсь, что мы окажемся победителями. Мы с середины ноября окружены, получаем очень мало еды, бродим целый день голодные, и вдобавок проклятые русские атакуют нас по нескольку раз в день… Праздники кончились. Мы их и не почувствовали: они прошли, как все остальные дни. Два часа на посту, два часа свободных, затем опять на посту. В конце концов мы превратимся в идиотов. Подвоза никакого. Все с воздуха. Говорят, что сейчас будто бы станет лучше. Кольцо, в котором мы находимся, разорвано, и нам на смену движутся новые войска. Я уже два месяца не менял белья; поэтому можешь себе представить, сколько у меня вшей. Если б ты меня сейчас увидела, ты содрогнулась бы. Но наступят и другие времена. А потери, которые мы понесли и которые мы еще понесем! Это так ужасно, что и сказать нельзя{90}.

Из письма матери обер-ефрейтора Эриха Коха, п/п 20521Д, 27.XII.1942

Три врага делают нашу жизнь очень тяжелой: русские, голод, холод. Русские снайперы держат нас под постоянной угрозой{91}.

Из дневника ефрейтора М. Зура, 8.XII.1942

Надеюсь, что вы все здоровы, чего обо мне сказать нельзя. Прожитые нами восемь недель не прошли для нас бесследно. Многих, которые раньше обладали хорошим здоровьем, уже нет, — они лежат в холодной русской земле. Я все еще не могу понять, каким образом русский смог собрать столько войск и техники, чтобы поставить нас в такое положение, в каком мы находимся и по настоящее время. Я слышал, что в излучине Дона немецкие соединения перешли в контрнаступление с тем, чтобы освободить нас, так как долго подобной жизни мы не выдержим. Это самые тяжелые недели во всей моей 30-летней жизни. Вдобавок, я нахожусь с моим отделением на расстоянии 50-60 метров от русского. Счастье, что он здесь пока не переходит в атаку. Нам обещали, что сменят нас к празднику; затем сказали, что обязательно сделают это еще в старом году, но все это — одни обещания. Теперь мы хотим надеяться, что первые дни нового года принесут нам освобождение. Как вояки, мы теперь никуда не годимся{92}.

Из письма родителям унтер-офицера Фрица Штрунка, 2-я рота 1-го батальона 260-го пехотного полка 113-й пехотной дивизии, п/п 04123С, 31.XII.1942

Старый год приближается к концу. Только что говорил Геббельс, энтузиазма он у нас не вызвал. Уже много недель, как энтузиазма и в помине нет. Что у нас в изобилии, так это вши и бомбы{93}.

Из письма жене обер-ефрейтора Генриха Гейнемана, п/п 20845, 31.XII.1942

Сегодня для меня было бы величайшей радостью получить кусок черствого хлеба. Но даже этого у нас нет. Год тому назад мы смеялись, глядя, как русские беженцы едят дохлых лошадей, а теперь мы радуемся, когда у нас дохнет какая-нибудь лошадь!{94}

Из письма родителям обер-ефрейтора Вильгельма Бейссвенгера, п/п 28906,31.XII.1942

Над многими, которые в прошлом году и не думали о смерти, стоит сегодня деревянный крест. За этот год множество народу у нас рассталось с жизнью. В 1943 будет еще хуже. Если положение не изменится и окружение не будет прорвано, то мы все погибнем от голода. Никакого просвета{95}.

Из письма родителям обер-ефрейтора Георга Шнелля, п/п 16346С, 1.I.1943

Дни, переживаемые нами сейчас, ужасны. Но, несмотря на это, тебе не следует обо мне беспокоиться. Все равно никто мне не поможет. Как чудесно могли бы мы жить, если бы не было этой проклятой войны! А теперь приходится скитаться по ужасной России, и ради чего? Когда я об этом думаю, я готов выть с досады и ярости{96}.

Из письма невесте обер-ефрейтора Арно Бееца, 87-й артиллерийский полк 113-й пехотной дивизии, п/п 28329Д, 29.ХII.1942

За эти дни наше положение еще ухудшилось. Письмо от 15.11 я тебе писал на огневой позиции, теперь я на передовой позиции, где находится большая часть нашего подразделения. Я опять санитар. Перевязочных материалов нет, а больных — человек 50. В сущности говоря, мы все больны. Хуже всего вши. Кожи у меня скоро совсем не будет видно, всюду гнойная сыпь; если в ближайшее время не наступит улучшения, я покончу с собой. К тому же такое скудное питание. Утром и вечером по бутерброду, а на обед — водичка вместо супа. Это длится уже четыре недели; многие так ослабели, что не могут подняться и с трудом дышат, вдобавок делается все холоднее. Если нас скоро не сменят, то мы все подохнем. В животе бурчит, вши кусают, ноги обморожены. Я духовно и физически конченый человек. О нашем отступлении я тебе писать не могу, это завело бы меня слишком далеко… Какое у нас настроение, я думаю, ты можешь себе представить. На улучшение нет никакой надежды, более вероятно, что нас сцапают русские. Быть теперь больным или раненым ужасно, отсюда их не вывозят, а убежища в катастрофическом состоянии. Нас здесь, в маленькой комнатушке, величиной с нашу кухню, 20 человек; лежим на полу, совершенно завшивленные, шевельнуться невозможно, с нами вповалку раненые. А ночью являются русские бомбардировщики и поджигают оставшиеся несколько жалких лачужек; описать все это злополучие невозможно. Если бы хоть не было вшей и голода. Войне пора кончиться, но я в это мало верю; мы будем сражаться, пока последний человек не подохнет. Это у нас называется «героической смертью». Здесь делаешься таким грубым и бесчувственным. Мертвецы — повседневное зрелище; испытывать сострадание мы разучились, любви больше не требуется, остались только животные инстинкты, жрем мы и живем все, как свиньи. Рубаха у меня коробится от грязи и крови.