Татьяна Алюшина - Чудо купальской ночи

• Название: Чудо купальской ночи
• Автор: Татьяна Алюшина
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-699-78034-1

Клим умеет плести кружево из металла, создавая в своей кузнице настоящие произведения искусства, и долгое время именно работа составляла главный смысл его жизни. Но встреча с Полиной показала ему, что бывает и другая жизнь. Эта девушка похожа на каплю живительной росы – такая же прекрасная и чистая. Неудивительно, что она вскружила голову суровому кузнецу с первого мига встречи, а волшебная ночь на Ивана Купалу закружила их в своем хороводе, зажгла в сердцах яркое пламя.

---

Но все эти его открытия и рассуждения-удивления длились ровно до того момента, пока они не вошли в кузницу. Аркадий Владимирович сразу сказал, что на поле установили переносную кузницу и он большую часть времени будет проводить там, поскольку это его основное занятие и в данной реконструкции его историческая роль. Так что если гости заблудятся или вопросы какие возникнут, то в любой момент могут отыскать его у наковальни.

Печь с кузнечными мехами, с большой поленницей дров у стены, две наковальни – большая и поменьше, какие-то еще непонятные приспособления и инструменты на столах, расположились с левого края поля, недалеко от леса под широким навесом из досок, опиравшимся на четыре высоких деревянных столба.

Еще издалека, пока они подходили к навесу, слышался звон молота, кующего металл.

– Петр Петрович занимается, – заулыбался Аркадий Владимирович и пояснил парням: – Великий мастер. Совершенно уникальный. Не работает уже, возраст, и прибаливает последние годы, силы не те, обучает иногда, но редко и без особой охоты, говорит, не нашел ученика настоящего. А как жаль, мастер, каких мало, не сыщешь днем с огнем таких. А к нам сюда с удовольствием приехал, руки, говорит соскучились, побалуюсь. – И прокричал, когда они втроем вошли под навес: – Приветствую, Петр Петрович!

У наковальни стоял мужчина совершенно потрясающего образа – среднего роста, сбитый такой, в руках сила прямо виделась и чувствовалась, одетый в футболку военного образца, кожаные брюки, армейские берцы на ногах, поверх одежды длинный кожаный фартук, а на голове бандана, из-под которой виднелся ежик седых волос. Не то состарившийся рокер, не то хипарь прямо из Вудстока.

– Привет, Аркадий, – повернул голову в их сторону кузнец на мгновение и снова вернулся к своему занятию.

Клим стоял, смотрел, как бьет молоток по раскаленному докрасна металлическому пруту, и не мог оторваться от этого зрелища. Ему казалось, что внутри него кровь начала пульсировать в одном ритме с ударами молота и стучит в жилах все мощнее и мощнее, даже кончики пальцев на руках начали подрагивать в том же ритме. Он не мог отвести глаз от горящего прута, подвластного руке кузнеца, принимающего ту форму, которую он ему задает. Клим, испытывая какую-то странную, незнакомую до сих пор восторженность, смотрел на это превращение длинного куска металла в клинок. Звон молота, совпадая с ритмом его крови, звучал внутри него, как музыка.

– Ты чего застыл? – вернул его в реальность Никита, чуть стукнув локтем. – Нравится?

– Да, – коротко ответил Клим.

– Хочешь попробовать? – спросил Аркадий Владимирович.

– Хочу, – кивнул Ставров.

– Ну, сейчас Петровича спросим, что у него там по плану. Если что-то простое, даст тебе постучать, – пообещал Корзун.

Петрович тем временем сделал еще несколько ударов и сунул расплющенный прут в стоявшее рядом ведро с водой. Металл зашипел, и этот звук неожиданно показался Климу каким-то таким родным и приятным, а кровь прекратила бухать набатом и ударять в пальцы, словно отхлынула на место после половодья, перестала пениться.

– Ну что, Аркаш, знакомь со своими гостями, – подошел к ним Петр Петрович.

– Это племянник мой, Никита, а это его друг Клим, приехали из Москвы к нам на ристалище.

– Ну, здравствуйте, ребятки, – обменялся Петрович с парнями рукопожатиями, и Клим отметил, что оно у него сильное, как клещи. – Интересуетесь кузнечным делом?

– Да у вас тут все интересно! – ответил Никита за двоих. – Мы даже не ожидали, что это так увлекательно и так много всего разного.

– Вот, Петрович, Клим хотел попробовать молоток, – показал на него рукой Аркадий Владимирович. – Дашь «постучать»? – с явной ироничностью произнеся последнее слово, спросил мужчина.

– Ну а что не дать-то, – усмехнулся кузнец. – Давай, парень, попробуй, мне как раз надо болванку отколотить.

У Клима создалось впечатление, что эти двое говорят не с ними, а между собой на каком-то особом языке, на котором слово «постучать» считается юмором, а что такое «болванку отколотить» – и вовсе темный лес для непосвященных. И это производило на него какое-то завораживающее впечатление, словно его к тайнам каким приобщить собираются. На него надели длинный кожаный фартук, проинструктировали по технике безопасности и подвели к горну.

– Для начала, прежде чем «молоточком стучать», – снова с сарказмом произнес Корзун, – поработай-ка мехами кузнечными.

Оказалось, черт как тяжело этими мехами-то ворочать, как вагон разгружать прямо! Но мужики посмеивались над его упорным пыхтением, уверяли, что это только здесь, «в поле» меха исторически ручной работы, а в современной кузнице это механизированный труд. Но Клим молча терпел и делал что требовалось.

А потом из раскаленных углей Петрович выдернул кусок металла, кинул его на наковальню и крикнул Климу:

– Ты большим молотом, я малым, и слушай ритм, я его по наковальне отстукивать буду и показывать тебе, куда бить! Понял?

– Понял, – кивнул Клим.

Бух! Бу-бух, бу-бух! Бух! Бу-бух, бу-бух! – зазвенели два молота…

И для Клима все исчезло вокруг, словно провалилось куда-то ненужное, он смотрел на меняющуюся под молотами форму расплавленной болванки, вдыхал запах металлической окалины, слышал музыкальный ритм бьющих, поющих великую песню молотков и чувствовал в груди такую радость, такой подъем, что ощущал себя почти счастливым. Ему даже показалось, что что-то тихонечко поет у него в груди.

Все, вот он и дома! На месте! Как выдохнуло что-то внутри него, радостно расслабляясь.

Вот как он почувствовал этот момент! У него даже слезы чуть-чуть навернулись от непонятной радости и легкости.

Как полет восторженный! Вот так.

А когда Петрович стучать перестал и сунул болванку в воду, Клим так и стоял, держа в руке рукоять молотка, лежавшего на наковальне, и смотрел на остывающий, шипящий в воде прут.

– Ты, парень, раньше-то кузнечным делом занимался? – негромко спросил Петрович.

– Нет, – посмотрел на него Клим. – Первый раз кузницу вижу.

– Ты вот что, – задумчиво протянул Петрович, почему-то многозначительно переглянувшись с Аркадием Владимировичем, – если хочешь, можешь сегодня здесь со мной поработать, помочь.

– Да, хочу! – испытал легкое потрясение от радости Клим и добавил: – Очень!

За три последующих дня, что проходили игры, ристалища и различные интересные и необычные соревнования на поле, Клим из кузницы практически не выходил. Даже не возвращался на ночь со всеми Корзунами в Питер, здесь оставался в стареньком вагончике на колесах, про который Петр Петрович сказал: «из прошлой жизни», правда, уточнять из какой не стал. Но вагончик оказался вполне удобный, даже уютный, и на двоих места в нем вполне хватало, да они и приходили-то туда только спать, вставая с рассветом и возвращаясь в кузницу.

Все переменилось за эти три дня в жизни Клима Ставрова.

Кардинально. Совсем. Навсегда.

К концу третьего дня, когда завершался праздник, Петрович, глядя задумчиво на Клима, сказал Аркадию Владимировичу:

– Похоже, я нашел своего единственного гениального ученика, Аркаша. Дал-таки боженька. Одарил.

– Похоже на то, – подтвердил Корзун и тоже задумчиво посмотрел на Ставрова. – Только не испортит ли это парню всю жизнь? Сам знаешь наши кузнечные дела.

– Этому не испортит, – уверенно заявил Петр Петрович. – Этому, наоборот, всю свою силу отдаст, да и жизнь хорошую. – И спросил: – Возьмешься со мной обучать, помогать?

– А то! – хохотнул Корзун. – Надо ж к славе парня примазаться! Будет меня одним из своих учителей величать, когда станет зарубежным журналисточкам интервью раздавать.

Всего этого разговора Клим не слышал, убирал и складывал инструмент по заданию Петровича и тоскливо думал, когда еще придется в кузнеце-то поработать? Он, понятное дело, в Москве-то найдет кузницу, не может же быть, чтобы не нашлось, вон у Петровича спросит, тот всех известных кузнецов знает. Ну хоть так, будет ходить по выходным, постукивать. Но вообще-то с этим надо что-то делать и решать. Как теперь жить-то?

– Клим, – прервал его нелегкие размышления Петрович и спросил прямо: – В ученики ко мне пойдешь?

– Пойду, Петр Петрович, – тут же согласился Ставров, не раздумывая ни секунды, как счастье вдохнул, мечту заветную.

– Но не кипишись, – охладил Петрович его радостный пыл. – Не сразу. Училище-то свое окончи.

– Так целый год же еще, – расстроился Клим.

– А ничего, – махнул рукой Петрович. – Образование кидать не стоит, надо закончить, а то, что год, так сейчас у тебя каникулы, переедешь на лето ко мне. Я один живу, бобыль, места на двоих хватит. Начнем обучение. В каникулы и в выходные, когда сможешь, годочек покатаешься из Москвы, а там посмотрим, что да как дальше решать. Устроит?

– Устроит, – твердо ответил Ставров.

Но это совершенно категорически не устраивало родных Клима. Они просто были в шоке! Ну, можно себе отчетливо представить, что испытывают нормальные любящие родители, когда чадо сообщает такие новости!