Борис Рощин - Встречи

• Название: Встречи
• Автор: Борис Рощин
• Издательство: Лениздат
• Жанр: Публицистика
• Год: 1985

Основу новой книги известного ленинградского писателя Бориса Рощина составили «Рассказы районного фотокорреспондента», поднимающие морально-нравственные проблемы, повествующие о людях труда. За один из этих рассказов Б. Рощин был удостоен звания лауреата Всесоюзного литературного конкурса Союза писателей СССР и еженедельника «Неделя».

В сборник вошли также рассказы о писателях Федоре Абрамове, Сергее Воронине, Глебе Горышине, Антонине Чистякове, основанные на личных впечатлениях прозаика, и повесть «Отзвук».

---

Жил в деревушке на Псковщине (перед войной я на Псковщине работал) кузнец — бобыль. Откуда он родом и что за человек, никто из деревенских не знал, пришлый был. Избу поставил на отшибе, возле оврага, и кузницу там же. Кузнечное дело свое знал и любил. Коня ли подковать, хитрую поковку какую изготовить — все мог. Веселый был мужик, красивый, хотя и не молодой уже. И жил он так: днем с молотком в кузнице, а вечером гармонь в руки — и в поле, в лес, к озерам. А пел как! Послушаешь, душа переворачивается. Бабы деревенские — девки и замужние — на кузнеца смотрели как завороженные. А по ночам многие к нему на свидание бегали. Он всех их привечал, всех любил, никого не выделяя. Иная некрасивая, мужем битая, подкрадется ночью к кузнецовой избе, стукнет в оконце робко. А он выйдет на улицу, на руки ее подхватит и как принцессу в поле звездное несет. А утром некрасивая, мужем забитая, возвращается в деревню не таясь. Идет, светится вся, будто прозревшая слепая, а из окон на нее люди смотрят. И вся деревня знает: от кузнеца идет. И все деревенские молодухи некрасивой завидуют.

Нашлись злые люди, убили кузнеца.

— Убили?! — невольно воскликнул я.

— Эту историю, Толя, рассказываю тебе в своей интерпретации, в своей, так сказать, литературной обработке. Лирик я был в душе неуемный… В жизни же эта история куда прозаичнее выглядела. Примерно так. В деревне Горлицы жил кузнец по фамилии Ревский. Пьяница был и бабник. Жил без жены, бобылем. В доме его хозяйничали старуха по имени Матрена и дочь-красавица, которой сам кузнец побаивался. С характером была девица, и звали ее Тима Ревская. Однажды в пьяной драке проломили кузнецу голову чем-то. Умер в больнице. Я от редакции тогда со следователем в деревню эту ездил, очерк ко Дню милиции готовил. Тогда с Тимой и познакомился. Как бы тебе ее поточнее обрисовать… Роста была чуть выше среднего, формы в меру пышные, но стройная, гибкая и словно соком весенним налита вся. Нет, словами не передать, ее видеть надо было. Словно сам господь бог в фигуру ее всю женственность, всю страсть плотскую, человеческую вложил. Мужики мимо пройти не могут, останавливаются, глаза пялят, а она под их взглядами греховно вздрагивает вся. А вот лицо ее… На лице я одни глаза запомнил. Бесцветные какие-то, прозрачные почти и недобрые. Вернее, недоверчивые глаза. Смотрит на тебя и словно бы говорит глазами: знаю, знаю, что вам всем от меня надо…

— И вы, наверное, влюбились в нее? — поторопил я писателя вопросом, так как Илья Борисович замолчал и задумался.

— Нет, — Илья Борисович усмехнулся, — я уже был влюблен. В супругу свою теперешнюю Ирину. Она в ту пору у нас в редакции машинисткой работала, а в партизанском отряде была у нас радисткой. И чтобы тебе полностью расклад любовный в рассказе моем ясен был, так скажу: Ирина сына Егора Архиповича любила, Сережу Антонова. И до сих пор, сдается мне, любит. Вот так…

Писатель вновь замолчал, но я не стал поторапливать его вопросами. Подбросил в костер сучьев и стал ждать.

— Сережа Антонов к нам в редакцию частенько заглядывал, — продолжил Илья Борисович, закуривая, — мы с ним приятели были, вместе в литературном кружке при газете нашей занимались. Он тогда вторым секретарем в райкоме комсомола работал. Рассказал я ему про кузнецову дочку, разрисовал ее в красках. Сережа парень был заводной, горячий (я удивлялся потом, как его могли командиром партизанского отряда назначить), говорит мне: «Хочу на нее посмотреть».

— А как же Ирина?.. — невольно спросил я и осекся.

— Выбрали мы с Сережей время, съездили на мотоцикле в Горлицы, — писатель словно бы не слышал моего вопроса, — там я его с Тимой и познакомил. Пропал Сергей, влюбился. Зачастил в Горлицы по нескольку раз на неделе. «Женюсь, — говорит, — без Тимки мне жизни нет». А я рад, конечно. «Женись, — поддерживаю, — свадьбу комсомольскую сыграем». Говорю ему так, а в душе кошки скребут. Если бы по Ирина, никогда не посоветовал бы Сергею красавицу эту в жены брать. Проще говоря, был у меня в женитьбе Сергея свой интерес — Ирина…

Да. Сделал Сергей Тиме предложение, а она соглашаться замуж за него не торопится. Сама в город зачастила и вроде как к житью-бытью нашему присматривается. Сергей, помнится, на литкружок ее раз затащил. Сидела, слушала, молчала. Понравилось ли, интересно ли ей — ни звука. Потом с Сергеем сюда в деревню приезжала, с Егором Архиповичем познакомилась. Наконец согласилась Тима на замужество, но такое условие поставила: в город жить не поедет. Дескать, если Сергей любит ее, пускай перебирается жить и работать в ее деревню. Сколько ни уговаривал ее Сергей — ни в какую. А сама уже и ребенка от него носит. Сдается мне, что на ее решение в этом вопросе большое влияние Матрена оказывала, тетка.

— А как Егор Архипович к Тиме относился? — спросил я.

— Тиму он вроде бы терпимо поначалу воспринял. Как-никак невеста сына. Но потом, когда ответный визит в Горлицы нанес и с Матреной познакомился, помрачнел. Когда же узнал, что Тимка его Сергею условие поставила в деревне вместе с Матреной жить, на дыбы поднялся. Хоть в деревне живите, говорит, хоть в городе, хоть у черта на куличках, но чтобы этой старой ведьмы рядом с вами не было. Ну а Тимка закусила удила.

Не знаю, чем бы эта история закончилась, если бы не война. Перед самой войной Тима Ревская родила мальчика. Назвала Олегом. В горкоме на Сергея уже косо стали посматривать, дескать, что ты за комсомольский секретарь, если свою личную жизнь наладить не можешь, ребенка на стороне имеешь.

Да, такие вот получились пироги… Началась война. У нас в районе комсомольский партизанский отряд был сформирован. Сергея Антонова командиром назначили, а я поначалу подрывником-инструктором был, а потом разведку возглавил. Комсомольским отряд наш только назывался. Через месяц после оккупации Псковщины к нам около сотни человек прибилось. Кто из окружения выходил, которые местные. Стали мы немцев понемногу пощипывать.

— А Тима как? — не выдержал я и перебил писателя вопросом.

— С Тимкой так получилось. В деревне ее, в Горлицах, немецкий строительный отряд разместился. Черт знает что они там строили, но землю копали, как кроты, с утра до вечера, В Тимкином доме офицер немецкий поселился, начальник стройки майор Вольф. И, как пошли слухи, неплохо с ней личное время проводил.

— Неужели?! — невольно вырвалось у меня. — Не может быть!

— Вот и я поначалу так же думал, верить не хотел. А Сергею Антонову и намекать боялись. Он под горячую руку черт те что мог натворить. Решил я сам в Горлицы сходить и разузнать, что к чему, лично. Вдвоем с Ириной на подводе поехали…

Тимку с Матреной в деревне и до войны не любили. Своенравная была слишком, жила как хотела, ни с чьим мнением не считалась. Во время оккупации женщины и девчонки деревенские месяцами не мылись, сажей себя мазали, ногтей не стригли, только бы немецким солдатам не приглянуться. А она… Сам видел: идет от колодца разряженная, грудь вперед, бедрами играет. Поговорил с деревенскими о Тимке, плюются. Все как есть подтвердили про офицера. Рассказал я Сергею про Ревскую. Не поверил командир. «Чтобы больше этих разговоров про нее, — говорит, — я не слышал. Сам разберусь». А чего уж тут разбираться. Офицерик Тимкин по утрам чуть ли не трико ее на веревке развешивает, за водой с ведрами вместо Тимки бегает. Да… Житье партизанское известное: немцы за нами, мы от них и за ними. Сергей Антонов в отряде дремать никому не давал, хотя, повторяю, для командира был легковат. Во многих случаях, как под Гдовом, например, вместо того чтобы думать, сам автомат в руки хватал — и напролом. Горячность его иногда лишних жизней стоила.

В ту пору пришел приказ из центра: узнать, что за строительство ведется возле деревни Горлицы. Немцы кричат вовсю, что Москва пала, а сами вроде как оборонительные укрепления строят под Псковом. Короче, решили мы офицера Тимкиного в качестве «языка» взять. Сергей лично эту операцию проводил. К Тимке в деревню мы вчетвером поехали на подводе: Сергей Антонов (сколько ни отговаривал его не ездить самому, куда там), Ирина, Вася Попов из местных и я. Все, кроме Ирины, под полицаев одеты, с повязками, и еще староста с нами горлицкий, наш человек. Самогон для натуральности прихватили и катим с песнями. Въехали в деревню, возле Тимкиного дома остановились как бы случайно. Тимка на крыльце белье стирает. Сергей кричит: «Здорово, Тима! Не узнаешь соседских?» А та громко: «Узнаю. Здравствуйте!» — «В гости пригласи», — Сергей предлагает и бутыль с самогоном из-под соломы достает. «Пригласила бы, — Тимка отвечает, — да у меня квартирант живет. Отдыхает сейчас, его беспокоить нельзя». — «Тогда иди к нам, глотни за встречу», — Сергей зовет. Подошла Тимка к подводе, поздоровалась еще раз, к бутылке приложилась. Сергей и шепнул ей: в субботу, мол, офицера твоего брать будем. Чтобы баню ему к вечеру истопила и самогонкой побаловала. Помню, Тимка отвечает: «У меня квартирант непьющий». Сергей ей тихо: «Олега (сына его) отправь с Матреной к Невзоровым. Я его ночью к отцу в Борки переправлю. А ты с нами после операции уйдешь». — «Никуда я сына отправлять не буду, — Тимка отвечает, — ребенка-то хоть в свои дела не путайте. И с вами уходить по лесу бродяжничать не собираюсь. Как жила, так и буду жить…»