Жорж Санд - Великан Иеус

• Название: Великан Иеус
• Автор: Жорж Санд
• Издательство: Киноиздательский консорциум „Аверс” при участии Политиздата с оригиналов ТПО „Арка”
• Жанр: Сказка
• Год: 1991
• ISBN: 5-7375-0006-3

Книга известной французской писательницы Ж. Санд, автора “Консуэло”, “Индианы” и др. произведений, “Бабушкины сказки” малоизвестна советскому читателю. Ее последнее издание в русском переводе увидело свет еще в начале нынешнего века.

Предлагаемое издание сказок, полных экзотики и волшебства, богато иллюстрированное замечательным художником Клодтом, предназначено для широкого круга читателей.

---

IV

Всякий раз, как я спал в этом шалаше, великан являлся ко мне, и каждый раз он казался все более и более подвижным и тревожным. Для меня было очевидно, что ему надоело мое преследование и что он становился все легче и все более желал удалиться восвояси. Но в то же время мне казалось, что он становился все глупее, потому что вместо того, чтобы ложиться, где я ему советовал, он пробовал самые невозможные положения. Я пытался образумить его в моем и его интересе, обещая оставить его в покое, когда он уляжется там, где я желал его видеть. Он не понимал ничего или же отвечал такими грубостями, что я вынужден был колотить его, прибитый, он обрушивался и делал мой луг пустыней.

Видя, что нет возможности разговаривать с этим неучем, я навсегда отказался от этого. Я перестал обращать внимание на его выходки, которые не вели ни к чему, и нередко засыпал под глухой шум его неровных шагов, он начал хромать. Я видел очень хорошо, что всего разумнее для меня было продолжать откалывать ему ноги, и что только силой его можно выжить отсюда, и то раздробив на мелкие куски.

Таким образом прошло три месяца. Я сделался силен как молодой бык и выучился очень скоро читать настолько, чтобы понимать прочитанное. Старик Брада, не понимавший всех слов и всех идей своих книг, был удивлен, когда я ему объяснил их. Отец мой, не обучавший меня грамоте, научил меня, однако, многое понимать, и жители хижины стали смотреть на меня, как на ученого, скрывавшего свою ученость. Они более не отговаривали меня от моего намерения, и я решился поспешить с исполнением его, затратив на это некоторую сумму.

Спустившись в долину Лесспон, я отправился на мраморные ломки в Кампан, чтобы нанять рабочих, но не нашел ни одного. Это было в самый разгар сезона, когда все население бывает занято прислуживанием иностранцам или работой при них. С меня запросили сумасшедшую цену. Мне удалось достать немного пороха, и я возвратился утешенный тем, что могу задать праздник своему врагу Иеусу.

На следующее утро я побежал, чтобы приготовить все, предупредив своих хозяев не удивляться шуму, и выкопал небольшую мину инструментом, который случился под рукой. За дело я взялся не совсем неумело, я достаточно насмотрелся, как производили подобную работу по горным дорогам. Сердце мое билось от злобной радости, когда я зажигал фитиль. Я положил весь мой порох, взрыв был великолепен и кончился благополучно, хотя был для меня небезопасен, потому что я, из гордости, не хотел принять какие-нибудь предосторожности. Пасть великана разорвалась до ушей, так как мина моя направлена была к его лицу, и я, хохоча как сумасшедший и глядя на его безобразную гримасу, упал окровавленный и раненый близ него. Рана моя не имела ничего серьезного, и я скоро поднялся на ноги.

— Упивайся моей кровью! — сказал я, склоняясь к его обожженной башке. — Это наш бой насмерть. Ты не можешь истекать кровью, но я надеюсь, что ты страдаешь так же, как ты заставил страдать моего отца.

В эту минуту я увидел зрелище, которое вызвало во мне жалость. Взрыв разорил бедный муравейник, приютившийся в ухе великана. Маленький мирок был в страшной тревоге, однако, не терял времени, спасая своих убитых, и не пустился в бегство с поля битвы, но мужественно лез приступом на развалины, чтобы унести свои личинки и положить их в безопасное место.

— Простите меня, — обратился я к ним, — я должен был бы предупредить вас, но я помогу вам спасти ваших детей. — Я взял своей деревянной лопатой толстый пласт земли муравейника, рыхлой и изрытой мелкими ходами с лежавшими в них личинками, и отнес его на некоторое расстояние. Я смотрел, как проворные муравьи, последовав за мною, возвращались тою же дорогою, чтобы окончательно переселиться в свое новое жилище. Они, конечно, переговаривались друг с другом, условливались и помогали друг другу. Ни один из них не казался растерявшимся от неожиданного бедствия, все они сохранили мужество.

— Мужественные малютки, — сказал я, — вы мне даете великий урок! И я не покину свою работу, хотя бы она обрушилась на меня.

Но я работал один, и мою голову теперь наполняла одна мысль, — найти себе помощника. Я еще не уведомлял о себе свою мать, хотя находился очень недалеко от нее. Я боялся, и не без основания, что она станет упрекать меня за то, что я даром трачу время, теша себя пустыми мечтами, вместо того, чтобы искать себе занятие. Меня мучила мысль о беспокойстве, которое должна испытывать она относительно меня, и я отправился повидаться с ней.

Она действительно беспокоилась обо мне и побранила меня, что я еще не заработал ничего; но узнав, что я научился читать, не истратив на это ничего, она смягчилась и была принуждена согласиться, что я не бродяжничал. Тут я открыл ей мое сердце, рассказал, на что я употребил свое время и повторил все свои надежды. Она была очень удивлена, очень растрогана и в то же время испугана. Она говорила со мной так же, как старик Брада, и умоляла не рисковать деньгами на такое безрассудное предприятие. Однако я успел заметить ее привязанность к этому лоскутку земли, где она была так счастлива, как нигде не была более счастливою, и куда она столько раз мечтала возвратиться, как она сама призналась мне. Я не хотел слишком упорно стоять на своем, надеясь, что, может быть, со временем, я смогу убедить ее. Я обещал ей употребить эту зиму с пользой для себя, потому что должен был покинуть горные высоты. Я сдержал данное ей слово. Окончив свои работы с расчисткой каменьев, далее продолжать которые мешал снег, я подарил старику Брада хороший капюшон шерстяной материи из барежа, а работникам его различные небольшие вещицы. Мы расстались добрыми друзьями, обещая свидеться на будущий год, и я отправился искать себе счастья по направлению к Лурду, в каменоломни и на горные дороги. Мысль моя не покидала меня, я хотел научиться бороться со скалою и овладеть ею как можно скорее и искуснее. Я исполнял простую работу, но, занимаясь ею, приглядывался к работам инженеров, стараясь понять все, что они делают. Я зарабатывал немного, так как должен был кормить и содержать себя. Заработок этот я употреблял теперь на уроки арифметики, потому что чтение у меня шло хорошо благодаря моему терпению, что же касается письма, я упражнялся в нем сам, копируя чужое писанье. На все это я употреблял час или два вечером каждый день и почти все воскресенье. На меня смотрели как на малого очень разумного не по летам, на самом же деле я был не более как упрямец самой большой руки.

Лишь только весна распустила снега, я бросил все, чтобы повидаться с матерью и купить тачку, кирку, порох, бурав, молот, — все, что необходимо мне было, чтобы как следует напасть на своего врага. Я упросил мать дать мне еще сто франков, в случае если я истрачу те сто, которые у меня были в запасе, и если, как окажется, работа моя будет стоить того, чтобы продолжать ее. Прежде чем дать согласие на мою просьбу, мать захотела придти посмотреть на мою работу летом.

Я нанял в Лурде двух ребят моих лет, которые, пообещав сойтись со мной в Пьерфите, действительно пришли в назначенный день. Это были добрые товарищи, трудолюбивые и скромные. Все шло сначала хорошо, они не чувствовали никакого страха к великому Иеусу и без церемонии ломали ему бока и разрывали челюсть. Мы построили себе хижину более просторную и прочную, так как зима разрушила ту, которая была у меня. Старик Брада всякую неделю спускался в долины за припасами для себя, и мы поручили ему покупать, что нужно, также и для нас, и доставлял на своем осле.

До тех пор, пока дело ограничивалось взрыванием скал, товарищи мои были веселы, но когда пришлось убирать камни, нагружать и возить тачку, скука овладела ими. Они были жители долин, и горы наводили на них уныние, и я не мог более отвлекать их от овладевавшей ими по вечерам скуки, которую еще более усиливал раздражавший нервы их шум потоков. То, что увлекало меня, наводило на них тоску, и в одно прекрасное утро я увидел, что и ими овладевал страх. Страх чего? Они не хотели сказать. Я, может быть, поступал неблагоразумно, рассказывая им про свою ненависть к этой скале и, положим, хоть я и не рассказывал про свои ночные видения, которые нередко являлись мне среди тишины в то время, когда другие спали, но, может быть, кто-то из них заметил это или услыхал что-нибудь. Как бы то ни было, они объявили мне, что уже с них будет этого уединения, и расстались со мною друзьями, стараясь отговорить меня от моего намерения.

Однако им не удалось это. Наняв других товарищей, которые несколько подвинули работу, хотя не дали пока видимых результатов, я снова был оставлен один под тем предлогом, что я задумал безумное предприятие и что оставить меня одного значило оказать мне услугу.

В первый раз почувствовал я, что теряю мужество. Я не спал по ночам, великан являлся мне более прочным, более живучим, чем когда-либо, сидящим на одном осколке камня посреди других, которые мне удалось оторвать от целой глыбы. При свете луны, слегка подернутой облаком, он представлялся мне пастухом, стерегущим стадо белых слонов. Я подходил к нему, влезал ему на колени и, цепляясь за его бороду, подымался до его лица и давал ему пощечины своим железным молотом.