Эдвард Крицлер - Еврейские пираты Карибского моря

• Название: Еврейские пираты Карибского моря
• Автор: Эдвард Крицлер
• Издательство: Текст, Книжники
• Жанр: История
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-7516-0958-0, 978-5-9953-0113-4

Два события в европейской истории совпали по времени удивительным образом: открытие Америки и изгнание евреев из Испании. Второго августа 1492 года эскадра из трех кораблей, которой командовал Христофор Колумб, вышла в плаванье. В тот же день испанские евреи вынуждены были навсегда покинуть родину.

Книга американского историка Эдварда Крицлера рассказывает о том, как изгнанники и их потомки искали новую родину в землях, открытых Колумбом, как боролись они с теми, кто обрек их на существование в чужих землях.

В 1992 году Папа Римский Иоанн-Павел II принимал в Ватикане потомков испанских евреев. От лица католической церкви он принес им извинения за преследование их предков. Среди тех, кто слушал римского первосвященника, были и потомки героев этой книги — евреев-пиратов Карибского моря.

---

В 1620 году община Амстердама, насчитывавшая около 200 семей, распалась на три части, каждая из которых сплотилась вокруг своей синагоги — Неве-Шалом, Бейт-Яаков и Бейт-Исраэль. Эти фракции с разной степенью строгости соблюдали обряды. Получив возможность стать такими же ортодоксами в своей вере, как старые христиане, оставшиеся на Пиренеях, в своей, некоторые евреи стали фанатиками, но другим это было ни к чему. Многие, избавившись от католической метафизики, ограничивались соблюдением небольшой части обрядов. Иные вообще отказались от какой бы то ни было религии. Такое же разнообразное отношение к вопросам веры наблюдалось и среди детей[154].

Несмотря на разногласия по вопросам религии, члены общины работали сообща в благотворительных целях, чтобы поддерживать бедняков и спасать братьев из стран идолопоклонников (каковыми считались Испания и Португалия). В 1639 году Яаков Палаччи, племянник Самуэля, убедил все три фракции молиться вместе в здании, которое он купил и назвал «Талмуд Тора» («Изучение закона»). Из уважения к Самуэлю Палаччи, воссоединенная община сделала своей эмблемой феникса[155].

«У Моисея Микеланджело есть рога, у Моисея Рембрандта — нет», — такими словами один историк описал ежедневные зарисовки еврейских соседей художника-голландца, привыкшего наблюдать еврея в его среде[156]. Голландцы не терпели предрассудков, когда речь заходила о деньгах. Кальвинизм был религией бизнесменов, работа определяла их сущность, прибыль считалась частью пути к спасению, процветание однозначно расценивалось признаком Божественной милости. В отличие от испанской знати, считавшей себя превыше торговли, кальвинисты полагали работу своим призванием. Они верили, что «работа — это молитва»[157]. Девизом морских гёзов было: «Помогай себе сам, и тогда Бог тебе поможет»[158].

Голландская свобода имела экономическую составляющую. Местные жители приветствовали евреев как предприимчивых торговцев, готовых рисковать в разных областях ради своих интересов. Связанные наследием, языком и взаимным доверием с другими сефардскими общинами, пришельцы создали первую всемирную торговую сеть. Самуэль Палаччи открыл торговые врата в Северную Африку, а оттуда — в Османскую империю, другие эмигранты имели капитал и связи с торговцами в Новом Свете, Леванте и на Пиренейском полуострове. Во все эти районы голландцы не имели доступа ранее[159].

Хотя евреи не были так богаты, как голландские магнаты, контролировавшие торговлю рыбой, зерном и другими товарами массового потребления, их экономический вклад был весом. Один исследователь отметил: «Еврейская торговля, особенно торговля сахаром, была двигателем золотого века Голландии… По масштабам это можно сравнить с оборотами и влиянием голландских Ост-Индской и Вест-Индской компаний»[160]. В 1636 году амстердамские евреи составляли 1 процент населения, но контролировали 10 процентов городской торговли и, занимаясь в основном дорогими товарами, владели 20 процентами прибыли. Их общий вклад был еще больше, так как эти данные не включают прибыль от совместных с голландцами предприятий и комиссионные от транзитной торговли[161]. На протяжении столетий евреи составляли торговое сословие Пиренейского полуострова. Вынужденные уехать на заре эпохи Великих географических открытий, эмигранты в Амстердаме (совместно с теми, кто остался на полуострове) с самого начала стали главными торговцами колониальными товарами Испанской империи[162]. Особенно справедливо это было для Португалии, где в руках их партнеров сосредоточилась большая часть торговли. Один богатый торговец из Лиссабона обратил внимание на это положение в Португалии. Желая смягчить преследование Священной канцелярии, он писал, обращаясь к монарху:

Короли Португалии владеют морем… а живая кровь всего — торговля, которая поддерживается исключительно людьми еврейского происхождения. Благодаря им торговля процветает, а без них она зачахнет, так как старые христиане из дворян не уважают торговцев и не имеют таких навыков, как торговцы еврейского происхождения[163].

Хотя торговое искусство амстердамских евреев являлось важным элементом экономического роста в молодом государстве, необходимо отметить, что золотой век Голландии наступил еще до прихода евреев. Когда Самуэль Палаччи впервые встретился с принцем Морицом, Голландия уже была процветающим торговым государством. В Амстердаме действовал сырьевой рынок, голландская Ост-Индская компания вытесняла португальцев с азиатских рынков, голландцы контролировали работорговлю, с их верфей сошла большая часть торговых судов Европы[164]. Основу торговли при этом составляли товары низкой стоимости, продававшиеся большими партиями: зерно, древесина, железо и соль. Перемены произошли после появления еврейских торговцев, которые специализировались на более дорогих товарах: пряностях, сахаре, табаке и драгоценных металлах. Как купцы, занимавшиеся колониальным импортом в Испании и поддерживавшие отношения с конверсос по всему миру, они помогли превратить порт, торговавший рыбой и зерном, во всемирный супермаркет.

Гавань Амстердама, вмещавшая сотни иностранных судов, выглядела как шевелящийся лес матч и снастей. Пока суда дожидались своей очереди, чтобы разгрузиться и забрать ценные товары из портовых складов, выстроившихся вдоль каналов, моряки из всех стран мира проводили время в припортовых кабаках и борделях. В тюрбанах и с серьгами в ушах, они резко отличались от голландцев, носивших в основном скромные черно-белые одежды. Тут можно было встретить французов в париках, колоритных итальянцев и многих других иностранцев в национальных костюмах.

Голландская республика была аномальным образованием. В эпоху королей и императоров, претендовавших на власть Божьей милостью, молодая нация казалась «островом буржуазной терпимости в океане теократического абсолютизма»[165]. Сефарды, привыкшие к общению с испанской знатью, обладали хорошими манерами и могли держаться на равных с самыми влиятельными жителями города. Представители высокой светской культуры, они обладали безупречными манерами и привыкли вращаться в лучших христианских кругах.

С самого начала сефарды чувствовали себя как дома в этом космополитическом окружении и вели светский образ жизни, будучи уверенными в своих силах. Они жили в роскошных особняках, оплачивали музыкальные и театральные постановки и поэтические состязания, а также устраивали дорогие приемы. Они формировали философскую и литературную элиту и учреждали многочисленные организации, определявшие различные аспекты общинной жизни. Они часто посещали игорные дома Самуэля Перейры и Абрахама Мендеса Васкеса и популярный бордель, где трудились еврейские проститутки из Германии[166].

Как и другие религиозные диссиденты, нашедшие в Нидерландах приют, эмигранты из Испании и Португалии обнаружили, что могут быть верны и Голландии, и своей вере. На вид они не слишком отличались от своих голландских соседей, но долгие поколения предков на полуострове оставили их лояльными своей старой культуре и языку. Прибыли ли они прямиком с Пиренеев или же из других общин, эмигранты называли себя членами La Nação, португальской нации. На берегу реки Амстел раскинулась Еврейская широкая улица (Jodenbreestraat), похожая на миниатюрный Лиссабон или Мадрид:

Ни один кабальеро не превзойдет их в достоинстве, ни один гранд не шествует с большей важностью, чем они. Еврейские кабальерос Амстердама носят дорогие златотканые одежды, усыпанные жемчугом и драгоценными камнями, и разъезжают в красивых каретах, украшенных их гербами. Даже на молитвенных покрывалах вышиты их гербы. Пряности они держат в коробочках из слоновой кости, а головы их жен покрывают брабантские кружева[167].

Ограничения существовали: евреи не могли присоединиться к гильдиям ремесленников, заниматься розничной торговлей и занимать политические должности. Им было запрещено вступать в брак с христианами, нанимать их как слуг и иметь интимные отношения с «дочерьми страны», даже с проститутками[168]. Несмотря на это, в Голландии они чувствовали себя в большей безопасности, чем где бы то ни было еще в Европе, и считались «первыми современными евреями»[169]. Преисполненные гордости за свое наследие и свершения, они считали, как написал один историк, что, если «евреи были избранным Богом народом, то они были избранными Богом евреями»[170]. Неудивительно, что их дети росли бесстрашными и стремящимися к свободе.

Рембрандт, который жил в еврейском квартале в доме два на Jodenbreestraat, рисовал своих соседей такими, какими они выглядели, то есть в большой степени ассимилированными, без карикатурных черт подозрительных чужаков. Примером может служить портрет ученого-библеиста Менаше бен Исраэля, который в своей широкополой шляпе и одежде с белым воротником, с щегольской вандейковской бородкой, ничем не отличался от голландского бюргера[171]. Рембрандт также писал со своих соседей библейских персонажей, видя в лицах современных ему евреев — патриархов и пророков, в том числе Иисуса и Моисея.