Михаил Гефтер - Третьего тысячелетия не будет. Русская история игры с человечеством

• Название: Третьего тысячелетия не будет. Русская история игры с человечеством
• Автор: Михаил Гефтер
• Жанр: История
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-9739-0220-9

Книга бесед великого историка и философа Михаила Гефтера (1918–1995) содержит наиболее полное изложение его взглядов на советскую историю как кульминацию русской. Возникновение советской цивилизации и ее самоубийство, русский коммунизм и русский мир — сквозь судьбы исторических персонажей, любивших, ненавидевших и убивавших друг друга. Многих из них Гефтер знал лично или через знакомых. Необычны и проницательны наброски интеллектуальных биографий В. И. Ульянова (Ленина) и Иосифа Сталина. В разговорах Михаила Гефтера с Глебом Павловским история предстает как цепь поступков, где каждое из событий могло бы быть другим, но выбор политически неизбежен и уйти от него нельзя.

---

Пульсация открытия смерти сопряжена с истощением форм и энергий обращения в творчество. Форма существенней реалий, с которыми работает, — форма выходит вперед. Она эйдос Платона.

Воспроизведя открытие смерти, речь беднеет. Здесь поле разгула некультурности, и правит бал ее сленг, ее имитации, оборотничество. Есть силы, которые это эксплуатируют, однако мы и с ними остаемся в поле культуры. Культуру не надо сластить, она не только нечто, якобы противостоящее темному началу…

— Культура сама темное начало.

— Она сама темная.

— Она сама темное начало, но не будем сластить и некультуру. Рассмотри некультуру как сопротивление «культурной механике» выживания Homo sapiens. Опасной с эволюционной точки зрения.

— Культура не всеобща по определению. Она идет от индивидуума ко многим, уже зная обратный ход, от многих к одиноким. При застреваниях вступает в силу пространственный фактор — разбегание с подключением свежих людей и пространств. Культура идет, включая в себя новые пространства. С этой точки зрения сопоставления от Египта и Pax Romana до Средиземноморья и доколумбовой Америки имеют основание. В доколумбовой Америке и малоазийских культурах страшно представлена смерть. В оголенном виде, как чудовищный «футбол» отрезанными головами и расписанные черепа.

— Не было ли разбегание по планете попыткой условно «нормальных» людских существ отделаться от соседства с условно «ненормальными»? Люди ведь поначалу производили друг на друга жуткое впечатление. Проявления культуры в твоей трактовке могли быть подобны вспышкам безумия. Жить сообща у людей не очень-то получалось и в позднейшие времена.

— Не получается и сейчас.

— Попытки элиминировать смерть приобрели вид образованского заклинания, которое все-таки возвращает к обреченности. И универсальность представлена лишь суммой неудач в наших пробах уйти от обреченности.

— Совершенно верно. Это и есть генезис открытия смерти: суммой наших неудач.

10. Homo mythicus и империи-изоляты. Человек способен замкнуться

— Если поделим человеческую историю на части, не сопоставимые по времени, но в чем-то близкие по важности, то первый, гигантской долготы отрезок был Homo mythicus. Человек Мифический не изобретает мифы, он в мифе живет. Миф как способ жизни человека.

Степень завершенности в каждом из типов колоссальна, а выход человека за рамки этой завершенности всякий раз был невообразим до того, как случался. Ниоткуда не видно и никем не доказано, что человек вообще мог перешагнуть через миф! Зато легко представить, что род Homo sapiens на Mythicus’е и закончился бы.

Едва человек в неких пределах обживется и умеет в них почти все, как оказывается, что это его не устраивает. Такой высшей точкой первого человека, выходящего за пределы, не обладая еще достаточной энергией поселения в ином, стали эллины.

Как эллинская мудрость спокойно уживалась с мифом? Почему миф ее не стеснял? В эллинской сложности есть что-то замыкающее, сковывающее, лишающее ситуацию хода в измененные состояния. Это важный момент: изощренность входит в обеспечение замкнутости.

Пример Египта: мы видим изумительную и богатую цивилизацию. Великий знаток Ростовцев находил у египтян даже «государственно-монополистический капитализм». Невероятно сложная цивилизация, которая все ходит и ходит кругами, дойдя до того, что все существуют, чтобы обеспечить загробную жизнь одного. И он сам, фараон, — пленник своего посмертного состояния.

Речь идет о гигантских изолятах. Человек способен замкнуться, тысячелетиями расходуя энергию, материальную и духовную силу. А после мы изумлены тончайшими расчетами пирамид, их видом и геометризмом.

11. Пирамиды. Прижизненная смерть фараона. Жизнь оборачивается сервисной функцией

— Интересно рассмотреть круг Средиземноморья, идя от египетской цивилизации, которая ни на что не похожа. Она сочетает изощренность жречества, проникновение в космогонию с нарастающей иррациональностью, воплощенной в вершине ее — пирамидах. Эти цивилизации обладали парадоксальным свойством: необходимая деятельность, лежащая в основе их зарождения — регулирование работ и так далее, — приобретала самодовлеющую силу. Выделившийся управляющий слой уже не является функцией, зато жизнь оборачивается в функцию по отношению к этому слою. В конце концов, в Египте дошло до того, что деятельность всех направлена на обеспечение загробной жизни фараона. То есть фараон уже заложник смерти — он заранее мертв. Он живой покойник ради сооружения пирамид, феномена строительного искусства невероятной точности. До сих пор неясна техника воздвижения при их ориентации по направлениям.

На примерах этих речных или доколумбовых цивилизаций, этих изолятов, мы видим, к чему эта тенденция вела, если б не было обмена контактов.

12 Египет и крито-минойцы. Культура способна переходить в другое вне собственного дома

— Египетская цивилизация, невероятная по изысканности, взаимодействует с другими: она что-то им отдает и что-то получает. Но главное, она во что-то переходит не у себя дома.

Вот что позволила культура — передавать себя другому, переходить в иное вне своего дома.

Египет — и крито-минойцы. Египет — и евреи; хотя был ли египетский плен евреев, сомнительно.

В конце концов именно египетская культура приводит к тому, что люди сознательно строят средиземноморский смешенный Мир-ойкумену уже на почве эллинизма и Рима. А что с изолятами доколумбовой Америки? В чем-то схожие с египетской цивилизацией, они шли в никуда.

— «Никуда» — это взгляд из форточки Средиземноморья? Почему — в никуда? Потому что их уничтожили Писсаро с Кортесом?

— Передавать им некому и нечего. Я не говорю, что это было предрешено, но показываю отличие. Вот европейский тип, где происходит передача своего в иное, а в процессе передачи возник интерес к чужому, тяготеющий к созданию мира культуры. Где эллинство вернется в Египет Александрийской библиотекой, и далее — повторяемость.

— Почему в одном месте повторяемость, а в другом месте прекращаемость? Может, надо объяснять не повторяемость, а как она оборвалась?

— Каждая новая цивилизация принимает самопожирающий характер. Вот парадокс развития этих ранних деспотий — их первоначальная функция не может быть выполнена в малых размерах, а большие ведут к самодовлению правящего слоя и жречества. И к внутренней смерти при жизни. Непонятного много, но погляди на пейзаж Египта — с этим Нилом, с этой пустыней… Были цивилизации, привязанные к календарю природы, непосредственно космические. А в мире маленькой Эллады почти нет привязки к календарю природы, зато неслыханная разноликость условий существования.

Ты прав, культура имеет дело с непонятным, но человек распознает непонятность собственную. Может быть, это и есть суммирующий момент. Я пытаюсь определить культуру как отношение к тому, что человеку не дано непосредственно, но имеет для него спасительно-преобразующее значение. Культура — это сумма средств, которыми человек облегчил себе ношу первооткрытия смерти, пользуясь речью, возможно, в связи с этим и возникшей.

Культура тяготеет к тому же, что первичное разбегание людей, — творя взаимную удаленность, она оппонирует отчуждению групп и этносов друг от друга. Культура привержена к своему и вместе с тем тяготеет к чужому; она запутана в этом узле. Человек совершает двойное движение. Он уходит от непосредственности смерти, и из заложенных в него витально повторов делает свою жизнь бытием повторения! Сквозь обреченность проступает нечто иррациональное, но постигаемо сложное.

— «Человек», о котором ты говоришь, он кто — индивид или личность?

— Личность по отношению к индивидууму не надстроенная высшая форма — она более поздний ход, вступивший с индивидуацией в спор. Личность в оппозиции к индивидуальности. В некотором смысле христианство менее индивидуализировано, чем прежние формы жизни. Личность — это выбор, форма преодоления тесного круга своих с выходом к чужим.

13. Иудейский запрет и римская терпимость. ИИСУС и апостол ПАВЕЛ. Человечество становится бескомпромиссной идеей

— В общем-то, до евреев истории нет — это они придумали историю как историю. Бог не награждал евреев избранностью как вечным алиби. Это не статическое состояние, все движется в отступлениях от Завета и возвращениях к нему. Избранность состоит в праве нарушать целеустремленно, что и есть история в первоначальном виде.

Но римская надстройка, ее нивелирующая сеть отношений, налагаемая на безразличные власти отличия, все сокращала до частных вариантов. Вечно задевая тех или других, пятых, десятых. Но Иудею это задевало непоправимо: надстройка закрывает путь человека к Богу, человека-иудея — к иудейскому Богу. Убери слово «иудей» и «иудейский» — и вот Иисус, и просто — путь Человека к Богу. Где открылся путь человека к Богу, там власти нет. Примирение с властью требует расчистки пути к Богу от всякой дополнительной регламентации.