Михаил Гефтер - Третьего тысячелетия не будет. Русская история игры с человечеством

• Название: Третьего тысячелетия не будет. Русская история игры с человечеством
• Автор: Михаил Гефтер
• Жанр: История
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-9739-0220-9

Книга бесед великого историка и философа Михаила Гефтера (1918–1995) содержит наиболее полное изложение его взглядов на советскую историю как кульминацию русской. Возникновение советской цивилизации и ее самоубийство, русский коммунизм и русский мир — сквозь судьбы исторических персонажей, любивших, ненавидевших и убивавших друг друга. Многих из них Гефтер знал лично или через знакомых. Необычны и проницательны наброски интеллектуальных биографий В. И. Ульянова (Ленина) и Иосифа Сталина. В разговорах Михаила Гефтера с Глебом Павловским история предстает как цепь поступков, где каждое из событий могло бы быть другим, но выбор политически неизбежен и уйти от него нельзя.

---

Встанем на историческую почву: человек, убивающий другого человека, не знал за собой вины. Волошинский стих гениально точен: «Когда-то дикий и косматый зверь, Сойдя с ума, очнулся человеком». Начинается блуждание и безумие. Очень рано закладывается основание, откуда вырастет потребность человека в истине. И рано заложенное, оно рано приобрело трагическую окрашенность спора с собой. Ранний Homo sapiens уже был трагичен — не мы его так воспринимаем, а он сам, на праязыке своем догадался о своем уделе и хотел в трагедии его избыть.

54. Советское человеческое пространство. Как стать сувереном своих невзгод?

— Ни одна страна не знает в своей культуре такого числа смертей. Тут дело не в цифре, они не внешний фактор и не результат преследований только. Здесь непомерность тяготы, которую культура взвалила на себя, вступив в сотрудничество с непомерной властью.

Но есть особое человеческое пространство. Евразийское, советское, человеческое. Оно создано словом и судьбой культуры. Не только содержанием культуры, но и ее судьбой, бесконечным мартирологом русского народа. Эту проблему человеческого пространства нужно сделать внятной, довести до мыслимой конкретности, но сперва ее нужно ощупать мыслью. Она не славянофильская и не западническая, и не симбиоз того с этим — она просто иная.

Сейчас критический момент, нам надо выиграть время, чтобы дать выйти другому поколению. Это тот случай, как у евреев. Сколько их Моисей водил по пустыне — надо было выиграть время.

— Выиграть время для чего, собственно?

— Надо попробовать найти пропорцию между естественным процессом, дав ему идти самому, и текущим администрированием, направленным на то, чтобы избежать катастроф и большей крови. Чтобы все попробовали пожить врозь со своими невзгодами, ощутив себя суверенами невзгод. Тогда они смогут стать и суверенами воскрешенной жизни. Пока же одни повторяют, что невзгоды у них «сталинистские», а у других «все беды от русских» — воскрешенной жизни для них не будет. Станьте суверенами своих невзгод, станьте хозяевами своих несчастий! Они вам не подкинуты, они ваши!

Ужасно это привычное отношение к происходящему как к внешнему по отношению к нам — над нами, видите ли, «октябрьский эксперимент» учинили. Над теми, кто так верит, действительно учинят еще не один эксперимент. Только став хозяином своих страданий и несчастий, человек воспрянет как человек.

Все воспринятое как наружное по отношению ко мне, оно же на деле внутреннее. В этом смысле даже на высоком уровне, там, где были главные откровения, — там и большая опасность. И это также русская традиция: Солженицын как позиция ныне опасен! Его основная идея — что все, с нами случившееся, было наружной порчей нормального, «исходно чистого». Вот где ключевой вопрос и злоба дня. В очередях не пойдешь его искать. Люди, верящие, что беда к ним пришла извне, теперь ждут, что и выздоровление придет извне.

— Тогда дождемся кого-то поздоровей? Этим новые идеи, мне кажется, не нужны. «Порвалась связь времен».

— Выйдет поколение, которому станет интересно, что здесь было раньше, до них. Оно будет спокойным и внимательным костоправом. «Порвалась связь времен» легкомысленное переложение шекспировского диагноза в «Гамлете». В подлиннике «Время вышло из своего сустава. О, проклятье! Злая участь приговорила меня стать костоправом». Пастернак переводом ослабил и испортил это место. Советский век вышел из своего сустава, вот где коллизия.

Часть 5. Ленин. Советский мир как русский

55. «Мы пойдем другим путем». Тезисы о биографическом Ленине. Фактор Чернышевского

— В Институте истории шло длинное заседание, посвященное единственному вопросу: говорил Ленин «Мы пойдем другим путем» или не говорил? Часами обсуждали, пока я не убедил, что Ленин этой фразы сказать не мог.

Семья Ульяновых рожала парами: Александр с Аней, Оля с Володей, наконец, Маняша с Дмитрием. Говорю, представьте сцену: мать в Питере, дети узнают из местных симбирских газет о казни брата. Тогда еще была жива его сестра Оля Ульянова, яркая девочка. У Оли страшный истерический приступ — упала на пол, бьется и кричит про царя: «Я его убью!» А брат Володя, стоя над сестрой, декламирует: «Нет, мы пойдем другим путем!»

Я их спрашиваю — вы бы в этой роли как выглядели? Но чисто политически говоря, такое мог заявить тогда кто-то из двух: марксист либо либерал. Легко доказать, что в 1883-м Володя Ульянов марксистом не был — вам угодно, чтобы Ленин был либералом? Тут они мне: ладно, не будем этой фразы упоминать. Сейчас рассказать — посмеются, а ведь три часа обсуждали вопрос!

Теперь доказано, что это вообще написала не Мария Ильинична. Это ей в редакции «Пионерской правды» или журнала «Вожатый», забыл, поправили фразу, чтоб добавить риторического шика. Кстати, не думаю, что ошиблась, но ее память сдвинула событие во времени. Вероятно, это было позже, когда на судьбу брата наложилась судьба Федосеева, этического марксиста, который, будучи оскорблен товарищами, покончил с собой в Сибири. Его самоубийство сыграло роль и в выборе Лениным своей судьбы. Вот когда Ленин решил, что пора освободиться от нравственного диктата среды, он мог бы сказать нечто подобное.

— Слушаю тебя, и кажется, что в случае Ленина дело не в том, чтобы узнать о нем нечто новое, а забыть кое-что из того, что знаем! Как бы ты изложил вехи его биографии? Коротко и по пунктам — для невежды.

— С одной стороны, о Ленине известно все. Русские корни, что предшествует марксизму и что уже внутри его. Что предшествовало влиянию Плеханова, а что от Плеханова. На самом деле все не так — не одна родословная, а несколько, и все в сложном отношении друг с другом. Что Ленин наследует Марксу, нет сомнений, а что Маркс его предшественник, сказать уже слишком смело. Идейная родословная Ульянова строится на нескольких скрытых альтернативах: Маркс, который не мог быть осуществим в России, — и Чернышевский, наиболее утопичный как раз в наиболее им продуманной антропологии.

Тезисно: у Владимира Ульянова нет предваряющего политическую биографию этапа, демократического или либерального. Однажды в нем произошел перелом, встретились Маркс с Чернышевским, и с этого начался Ленин.

То, что Ленин вышел из Чернышевского, бесспорно, документировано и бьет в глаза. Но отношения его с Чернышевским неясны, как неясен сам Чернышевский. Чтобы нащупать тайну незапрограммированного преображения Ульянова в Ленина, надо коснуться непрочтенного Чернышевского. Выросший на рахметовском образе и традиции, Ленин не увидел в этом «Что делать?» криптограммы-завещания кончившего политическую жизнь Чернышевского — идеи добровольного ухода «новых людей». Сколько Ленин ни читал этот роман (видимо, перечитывал его не раз), этого он оттуда не вычитал.

Тезисно: не терять мысль о перенагнетении нравственности в мыслящем движении XIX века. Думаю, если в Ленине было нечто рахметовское, то было в нем и что-то ставрогинское, что еще надо пояснить и понять. В связи с этим тема «Бесов» должна быть конкретизирована.

Тезисно: к теме его имморализма. Я употребляю это слово не потому, что оно абстрактней «безнравственности». Безнравственность предполагает умысел, а имморализм Ленина — глубокое равнодушие к нравственной стороне, ввиду неприложимости ее к делу всей жизни. Тут чистое желание осчастливить людей — и помеха в виде моральных табу.

События начальной жизни превратили его из тургеневского юноши с копной белокурых волос, еще без выраженной азиатской раскосости в другого человека. В Ленине что-то обратилось, замкнулось и очерствело. Вошло прямым изгнанием из себя нравственных побуждений за ненадобностью, признанием их вредной помехой. И в той же степени как чтение «Капитала» и погружение в Чернышевского — две смерти, старшего брата и Федосеева, задают всю его последующую жизнь.

Тезисно: шел к себе, значит, обособлялся, отделял себя от чего-то и кого-то как чужого. Путь начинается с первых неудач, с поражений и их восприятия. Поражением Ленина стал петербургский «Союз борьбы», который у нас считают ленинским началом. Он начинает формировать партию в виде «Союза борьбы», а тот и название поменяет, пока Ульянов сидел в тюрьме.

Сразу ли пришло понимание поражений? Нет, с запозданием. И первая часть родословной — мостик ко второй. Поражение, ставящее вопрос, чем должна быть партия социал-демократов в России и для чего ему нужна партия, собственно говоря?

Перекрещиваются ссылка в Шушенское, идея партии и поездки за границу. Плеханов и те, кто вместе с ним уходил от народничества к марксизму, мыслили партию по образцу европейской, то есть немецкой социал-демократии. Но главные идеи насчет партии Ленину дал в 1895 году Аксельрод, во время заграничной его поездки. Тут становится ощутимо возвращение его к концепции «Народной воли».