Джордже Кэлинеску - Загадка Отилии

• Название: Загадка Отилии
• Автор: Джордже Кэлинеску
• Издательство: Издательство Иностранной Литературы (И * Л)
• Жанр: Роман
• Год: 1959

В романе Джордже Кэлинеску (1899-1965) "Загадка Отилии" (1938) получила яркое и правдивое изображение румынская мелкая буржуазия начала XX века со всеми своими типичными чертами, однообразием и вялостью духовной жизни, примитивностью запросов, культурной отсталостью и неприкрытой алчностью. В условиях буржуазно-помещичьей Румынии смелость автора и разоблачающая сила его романа произвели глубокое впечатление на передовые круги читающей публики.

---

— Мама, вы знаете, Отилия в Париже!

Лицо Аглае передернулось, но она даже не шевельну­лась на стуле и, только помолчав немного, излила всю свою ненависть в одном слове:

— Мерзость!

— Умная девушка! — отозвался Стэникэ, когда до него дошла эта весть. — Она умеет устраиваться.

— Уехать без всякого стыда с мужчиной за границу — это, по-вашему, умно? — спросила Аурика.

— Да, — объявил Стэникэ. — По-моему, умная жен­щина — это та, которая кружит головы мужчинам. В этом назначение женщины.

Потрясенная этим аргументом, Аурика уставилась в пол. Отразившаяся на ее лице душевная мука доказывала, что она и сама придерживалась того же мнения.

Расстроенный Феликс с видом человека, собирающего­ся покончить с собой, отправился к Джорджете и дер­жался так, что смышленая девушка поняла его растерян­ность и тайное желание и ловко пришла ему на помощь.

Феликс воспользовался дарами, которые могла предло­жить ему девушка. Но несмотря на исключительную кра­соту Джорджеты, циничная грация и простота, с какою она переходила от самых смелых ласк к дружеской беседе, отталкивали юношу. Он был благодарен ей и в то же время сознавал, что любит только Отилию. Перед Отилией он испытывал мистический страх, она, по его глубок кому убеждению, никогда не могла бы вести себя так, чтобы вызвать брезгливость. Его склонная к восторженности душа была несколько оскорблена пресыщенным рав­нодушием, с каким Джорджета предложила ему себя, и тем, что она не придавала происшедшему значения. Она глядела на него с любопытством и дружелюбно, поправ­ляла падавшую ему на глаза прядь волос, целовала его, но все это с профессиональной отрешенностью женщины, которую каждая новая победа лишь тешит — и больше ничего.

— Ты мне очень нравишься, — заявила Джорджета, — можешь приходить, когда захочешь, но только не вечера­ми и не по субботам. Не надо, чтобы ты встречался с моим генералом. — Феликс сидел немного смущенный, и Джорд­жете показалось, что она угадала причину его внутреннего смятения. — Ты будешь для меня символическим женихом. Мне тоже хочется испытать волнения честной девушки. И не делай мне никаких подарков, а то я рассержусь. Зато я дарю тебе вот эту булавку для галстука, чтобы ты не забывал обо мне! Не беспокойся, ее владелец умер. Ты должен знать, что я относительно — о, относительно!— честна, и ты можешь гордиться своей победой. Я позво­ляю тебе разглашать о ней, так как мой генерал ничему не верит. Не будь глупым,— прибавила она, еще раз целуя Феликса, на лице которого выразилось легкое недоверие,— если услышишь от кого-нибудь, будто он бывает у меня, будто я, мол, такая и такая, — знай, он хвастает. Это может показаться невероятным, но так оно и есть, я не...— она шепнула на ухо Феликсу какое-то слово. — Но, по­жалуйста, не влюбляйся в меня, я не хочу отягощать свою совесть. У меня всякие сумасбродные планы о замужестве, но я не простила бы себе, если бы от этого пострадал ты. В конце концов, лучше веди себя со мной так, как вел бы с... — и она снова шепнула ему на ухо то же самое слово.

Прощаясь с Феликсом, Джорджета вдруг вспомнила

— Послушай, обязательно зайди в ресторан к Иоргу! Он хочет сказать тебе что-то важное, не знаю что именно. Непременно окажи мне эту услугу, Иоргу — человек, в котором мы, «артистки», нуждаемся.

Феликс ушел от Джорджеты в радужном настроении, обретя крепкую веру в жизнь. Он ощущал гордое спо­койствие, его сердце билось ровно. Джорджета была пер­вой женщиной, которую он познал, хотя из самолюбия он постарался скрыть это от нее. Феликс и не представ­лял себе, что покорить женщину так просто, — искрен­ность Джорджеты не вызывала у него никаких сомнений. Он сразу, бесповоротно излечился от своей прежней за­стенчивости и чувствовал, что если встретится теперь с другой женщиной, то уже будет знать, как себя вести. Как ни странно, но он снова стал считать поступок Отилии простительным и винил себя за несправедливые подозре­ния. Паскалопол—человек здравомыслящий и не может настолько не уважать дядю Костаке, чтобы похитить у него дочь, словно какую-то содержанку. Он представил себе лицо Отилии, откинутые назад локоны, ее смех и по­нял, что между ней и Джорджетой нет ничего общего, хотя обе очень умны и утонченны. Манеры и речи Отилии были смелыми, но невинными, как у сестры. Если бы она снова очутилась рядом с ним, он стал бы на колени, при­жался головой к ее ногам, не посмел бы сказать ей ничего хоть немного двусмысленного. Шаловливость Отилии была такой чистой, что он сейчас ясно видел, насколько смешны его подозрения. Приключение с Джорджетой, вме­сто того чтобы пробудить в нем цинизм зрелости, сооб­щить ему большую опытность в поисках удовольствий, на­оборот, просветило его, сделало более способным к любви —он и сам подметил это странное явление. Он решил немедленно ответить Отилии. Взял бумагу и напи­сал следующее:

Дорогая Отилия!

Твой неожиданный тайный отъезд сперва по­дорвал всю мою веру. В моей жизни был смысл, и я свято исполнял свой долг. И именно ты меня об­манула, по крайней мере так мне показалось. Я боюсь спрашивать, любишь ты меня или нет, боюсь спросить, почему ты в Париже и как я от­ныне должен тебя называть. Но я снова верю в тебя и хочу сдержать слово, то есть стать достойным тебя, если ты когда-нибудь пожелаешь на меня взглянуть. Дядя Костаке здоров.

Феликс.

Феликс опустил письмо в ящик и направился в ресто­ран Иоргу. Тот принял его крайне торжественно, провел в комнату, представлявшую собой нечто вроде кабинета, спросил, не желает ли гость чего-нибудь поесть, и в от­вет на смущенный отказ юноши велел принести сиропов и пирожных, уверяя, что все это самого лучшего качества. Феликсу было интересно узнать, по какой причине Иоргу пригласил его, но он не мог догадаться. Иоргу, отдуваясь, потирая руки и с трудом подыскивая слова, потому что стремился выражаться изысканно, изложил суть дела.

— Домнул Феликс, я пригласил вас — простите, что я позволил себе это, но я пригласил вас потому, что знаю, какой вы порядочный человек, я знаю, что вы родствен­ники домнула Джурджувяну, — от волнения Иоргу спу­тал единственное число с множественным. — Домнул Фе­ликс, если б вы захотели оказать мне услугу, я почитал бы вас, как брата. Мы вложили в это дело большой ка­питал, и нельзя сказать, чтоб оно шло плохо, бога гневить нечего, — Иоргу суеверно склонил голову, — но коммерция наша — вещь крайне деликатная, ей может повредить все что угодно. Самое важное заключается в том, что здесь бойкое место, люди знают, что у меня могут встретить кого надо. Если я перееду отсюда, я конченый человек. Вам известно, что владелец ресторана — домнул Джурд­жувяну. Не могу на него пожаловаться — я добросовестно платил ему и оставался здесь. Но, как я узнал, ваш дя­дюшка продает свои дома. Сюда все время ходят маклеры. Что я буду делать, если дом перейдет к другому вла­дельцу? Увеличится арендная плата, это и говорить нечего, да я дал бы и еще больше, хоть и нынешняя высока. Но у меня есть конкуренты. Кое-кто хотел бы вытеснить меня отсюда и сам открыть ресторан. Домнул Феликс, вы не смотрите на то, что мы кажемся состоятельными людьми, в нашем деле много риска. Вот у меня взрослые дети, один, храни его господь, тоже студент, как и вы, он на юридическом факультете. Я хотел бы, чтобы вы с ним познакомились, для нас это будет большая честь. Мне необходимо остаться здесь, — Иоргу сложил руки и смотрел

на Феликса так, как будто бы именно с ним соби­рался заключить сделку. — Домнул Феликс, мы купим дом, дадим сколько спросят, в конце концов влезем в долги, сделаем что возможно, мы честные румынские купцы, вы Иоргу знаете. Почему дом должен достаться другому, когда мы внесли столько денег за аренду?

— Я бы с величайшим удовольствием... Но дядя Костаке со мной об этом не говорит, — попытался оправ­даться Феликс.

— Домнул Феликс, я прошу у вас не бог весть чего — еще более горячо продолжал Иоргу. — Видите, как получилось... Пожалуйста, не сердитесь на то, что я сей­час скажу. Я просил об этом домнула Стэникэ и денег ему дал. Он сулил мне золотые горы, но не принес ника­кого ответа, все водит меня за нос... А мой кельнер гово­рил, что видел его с дружком, который под меня подкапы­вается. Знаете, вы не сердитесь, но домнул Стэникэ — че­ловек, как бы вам сказать...

— Я не сержусь, — с улыбкой возразил Феликс,— но что я должен сделать?

Иоргу повеселел.

— Вы скажите домнулу Джурджувяну... Я подозре­ваю, что домнул Стэникэ ничего ему не говорил... Ска­жите, что я хочу купить дом, заплачу, сколько он просит. Пусть он позволит мне прийти, мы побеседуем. Я пошел бы и сам, но не хотел, чтобы меня видели, и поверил дом­нулу Стэникэ.

Феликс обещал поговорить с Костаке. Иоргу очень до­вольный, стал предлагать ему всевозможное угощенье, су­нул в карман конфеты и заграничные сигары.