Джордже Кэлинеску - Загадка Отилии

• Название: Загадка Отилии
• Автор: Джордже Кэлинеску
• Издательство: Издательство Иностранной Литературы (И * Л)
• Жанр: Роман
• Год: 1959

В романе Джордже Кэлинеску (1899-1965) "Загадка Отилии" (1938) получила яркое и правдивое изображение румынская мелкая буржуазия начала XX века со всеми своими типичными чертами, однообразием и вялостью духовной жизни, примитивностью запросов, культурной отсталостью и неприкрытой алчностью. В условиях буржуазно-помещичьей Румынии смелость автора и разоблачающая сила его романа произвели глубокое впечатление на передовые круги читающей публики.

---

— Ты хорошо знаешь обстановку, в которой живет Тити, знаешь, что он за человек?

— Нет! Я думаю, он не преступник. Ты меня пу­гаешь...

— Тити уже был женат.

Джорджета поразилась. Замысел Стэникэ, направлен­ный якобы к ее пользе, на поверку оказался лишь махи­нацией с целью пристроить юного балбеса, который сидит на шее у родителей.

— Слышали вы что-нибудь подобное? Расскажи мне все, Феликс!

Феликс, ничего не преувеличивая, но с иронией и на­рочитой бесстрастностью изложил все, что ему было из­вестно о Тити: о браке с Аной, о его упрямстве, психозах (среди которых не забыл и качания), о беспрекословном подчинении приказам Аглае. Высказал и свое мнение, что Симион — сумасшедший и что над Тити тяготеет фактор наследственности. Все матримониальные фантазии Джорд­жеты, которые питались только тщеславием девушки, ве­дущей беспорядочный образ жизни, разлетелись в один миг. Она хохотала до слез.

— У каждого свои причуды, Феликс, — сказала она.— Я, Джорджета, девушка без предрассудков, которой ни­чего не стоит вскружить голову трем генералам одновре­менно, я — замужем за рисовальщиком? Но это абсурд! Ты мой друг, Феликс. А Стэникэ я выгоню вон.

Тем не менее Джорджета не выгнала Стэникэ — на­столько невинная у него была физиономия, когда он в тот же день явился к ней. Он сразу учуял, куда ветер дует.

— Послушай, Стэникэ, ты все еще настаиваешь, чтобы я вышла за твоего медведя?

— Я? Вы пренебрегаете моими добрыми чувствами к вам! Я смотрю на тебя с Феликсом. Какая молодость, ка­кая красота! Завидую вам... Любите, пользуйтесь жизнью, пошлите к чертям все условности. Знаешь, зачем я пришел? Я пришел по-братски спросить тебя, ты непре­менно хочешь выйти за Тити? Они ухватились за это, приняли всерьез. Там я пошутил, но тебя обязан преду­предить. Этот Тити не такой, как кажется, он — мул. И теща моя тоже не святая. Для меня явилось бы честью, если бы ты стала моей родственницей, но прежде всего я хочу быть твоим другом. Не правда ли, домнул Феликс?

— Вот что, друг мой, — сказала Джорджета, — виляй как угодно, я больше не буду слушать тебя. Скажи сво­ему претенденту, что я ему отказываю, а теще — что я...

Феликс укоризненно взглянул на нее, он полагал, что в своем цинизме она переходит некоторые границы. Стэникэ сказал:

— Вот так я по доброте душевной растрачиваю свои силы. Можно иметь самые честные намерения, но стоит хоть раз ошибиться, сделать ложный шаг — и наживешь себе врагов.

Стэникэ побродил по квартире, потрогал безделушки, поглядел в окно, наконец, не зная о чем поговорить, про­стился и ушел. Однако в дверях он внезапно обернулся.

— Дай мне двадцать лей, — сказал он Джорджете, — и пусть благословит тебя бог.

Джорджета вынула из шкатулки, золотую монету и бросила ему. Стэникэ на лету поймал деньги.

— У меня на душе стало легче, — заключил он, взды­хая. — Сегодня я сделал доброе дело!

В этот вечер Джорджета пожелала, чтобы Феликс остался у нее. Он остался. Однако, хотя его мужской эгоизм и был удовлетворен, он втайне страдал от того, что уступил своим мелким, ничтожным побуждениям. Лежа в постели, Джорджета заставляла Феликса рас­сказывать о себе. Она хотела знать его намерения, его планы на будущее. Эти вопросы, чем-то похожие на во­просы Отилии, напомнили Феликсу, что он изменяет до­рогому ему образу. Он попытался забыться, рассказывая Джорджете о своих стремлениях. Сказал, что хочет стать выдающимся врачом, ученым, что университет для него — путь к будущей научной деятельности. Он мечтает что-то открыть, разгадать тайны науки, внести свой вклад в развитие медицины. Горячо говорил о том, что долг его поколения — заниматься созидательным трудом, о том, как удручает его тот факт, что ни в одной области миро­вой культуры не встретишь имен румынских ученых. Он сознавал себя способным на сверхчеловеческие усилия.

Джорджета держала руку на его плече, завороженная тем, что наконец-то мужчина удостаивает ее глубокомыс­ленной беседой. Она обладала довольно живым умом и читала много французских книг, правда, не слишком вы­сокого художественного качества. Ее быстрые ответы нравились генералу, который любил болтать с ней, но раз­говоры с Джорджетой всегда ограничивались фриволь­ными темами.

— Мне нравится твой энтузиазм, — сказала Джорд­жета, — но в жизни есть и другие радости. Позднее тебе наскучит так много учиться и ты захочешь жить полной жизнью. Я предвижу, что ты сделаешь блистательную партию, женишься на богатой девушке, займешься поли­тикой, станешь депутатом, возможно, пойдешь и еще дальше. Умный мальчик, вроде тебя, может добиться чего угодно.

Феликс был разочарован прозаичностью взглядов Джорджеты и ничего не ответил. Она вдруг показалась ему очень пошлой.

— Отчего ты так смотришь на меня?—спросила его Джорджета.

— Я смотрю... так... В конце концов, естественно, что я смотрю на тебя, когда говорю.

— Ты как будто хотел мне что-то сказать.

— Видишь ли, — вдруг решился Феликс, — мне надо идти. Я забыл сказать тебе, что у меня завтра много дел, я должен готовиться к экзаменам.

Мысль, что он проведет у Джорджеты целую ночь, мучила его, все представлялось ему лживым, и он искал предлог для бегства.

— Послушай, Феликс, имей мужество сказать мне прямо! Ты боишься остаться у меня, думаешь, что это неприлично?

— Нет, нет, — смущенно возразил Феликс, — все так и есть, как я тебе говорю.

Он быстро оделся, стесняясь взгляда Джорджеты, ко­торая следила за ним и терзалась сильнейшими подозре­ниями. Поступок Феликса был несколько оскорбителен, но она принудила себя верить, что он не лжет. Она не допускала и мысли, что от нее может убежать какой-ни­будь юноша.

Когда Феликс вместе с Джорджетой вышел в перед­нюю, он увидел там пожилого человека, который, грустно улыбаясь, снимал перчатки. Никто не слышал, как он пришел.

— Ах, генерал! — вскрикнула Джорджета.

— Oui, mon enfant, c'est justement ton gйnйral. Тебя это удивляет? Я увидел в твоих окнах свет. Ce n'est pas de ma faute... [14]

Феликс побелел, и генерал, который все еще улыбался, сейчас же это заметил. Генерал был приятный седоусый старик, одетый весьма тщательно, в костюме табачного цвета, с широким, заложенным в три складки черным шелковым галстуком и в котелке.

— Это твой молодой друг? Я очень рад. Разрешите представиться, генерал Пэсэреску.

И генерал, по-военному щелкнув каблуками и покло­нившись, вежливо протянул Феликсу руку.

— О, я виноват, мне просто нечего было делать,— искренно сожалея, сказал он без всякой иронии. — Я по­мешал вам. Домнишоара Джорджета проказница, она не сообщает мне свои точные приемные часы.

Обрадовавшись, что дело приняло такой оборот, Джорджета побежала одеваться.

— Как вы сказали вас зовут, молодой человек? — спросил генерал.

— Сима.

— Какой Сима?

Сын доктора Сима, из Ясс.

— Того, который служил в армии?

— Да.

— Но я знал Иосифа Сима, вашего отца. О, какая неожиданность!

Генерал внимательнее посмотрел на Феликса и взял его за подбородок; очевидно, юноша чрезвычайно по­нравился ему. Для Феликса этот жест был невыносим. Отилия, Джорджета, мужчины, женщины — все берут его за подбородок, точно он малое дитя.

— Поздравляю вас, милый мой! — засмеялся, не зная, что сказать, генерал.

Вся передняя пропахла духами генерала. Феликс дви­нулся к двери.

— Боже мой, вы не должны уходить, — запротестовал старик. — Я не хочу вам мешать. Сию минуту я уйду.

— Мне надо сейчас же идти, меня ждут, — в отчаянии сказал Феликс.

— Вот как? — удивился благовоспитанный генерал.— Знаете, домнишоара Джорджета прелестная девушка, она заслуживает нашей дружбы, — прибавил он. — Вы хорошо делаете, что навещаете ее. Она скучает. Видите ли, мы, старики, приходим из самолюбия, для того, чтобы пока­зать себя людям. А искусством развлекать девушек об­ладаете только вы, юноши.

Хотя в словах старика не звучало никакой насмешки, Феликс готов был провалиться сквозь землю.

— Идите сюда, дорогая домнишоара, молодой человек хочет с вами проститься.

Появилась уже одетая Джорджета, и они вдвоем ра­зыграли комедию учтивого расставанья. Генерал вошел в гостиную и сел на стул, а Феликс как безумный побе­жал по лестнице.

— Очаровательный юноша, — сказал генерал Джорд-жете.— Смотри, не испорти этого мальчика. И прошу тебя, не ставь его в такое неловкое положение, не задержи­вай до того часа, когда могу прийти я. Бедный ребенок!

Джорджета уселась на колени к генералу.

Феликс в это время не шел, а летел. В душе его буше­вала буря. Он приехал в Бухарест с думами об упорном труде, с широкими замыслами, нашел девушку, о которой мечтал, поклялся ей в любви и уважении на всю жизнь, а теперь дошел до того, что проводит ночи у подозрительной особы. Конечно, Джорджета красива, но она всего лишь кокотка. Возможно, размышлял он, она насмехалась над его наивностью, желала изведать свежее чувство. Поэтому она и намеревалась выйти за Тити. Он, Феликс, соперник Тити! Какое скандальное положение! А позорная встреча с генералом! Если бы тот чем-нибудь оскорбил его, задел, он мог бы по крайней мере быть горд, что пользуется бла­госклонностью, за которую надо бороться. Но и генерал и он — оба были сконфужены встречей, следовательно, это компрометировало обоих. Преувеличивая тяжесть положе­ния, Феликс решил, что он пал морально, и пообещал себе пройти курс лечения аскетизмом. Он зароется в книги, бли­стательно сдаст экзамены, докажет Отилии, что умеет дер­жать слово. Он снова стал думать обо всем, что было свя­зано с Отилией. Правда, она уехала, но он ничем не мог доказать, что это было с ее стороны предательством. Она писала ему, вскоре она, вероятно, вернется. Какое значение имеет поездка на месяц-другой за границу? Отилия всегда вела себя так, и если дядя Костаке не видел в этом боль­шого греха, то у него, Феликса, еще меньше прав подозре­вать здесь что-то предосудительное. Сколько раз сплетни порождали в его душе сомнения, а потом в них не оказы­валось ни слова правды! Такая ли Отилия, какой он ее себе представлял, или нет — но она не переставала быть его идеалом женщины. Он должен верить в нее, а если она впоследствии и развеет его иллюзии, все равно надо создать культ Отилии, пусть даже бесполезный, без этого он, Феликс, не может существовать. Он должен непремен­но пройти этот искус постоянства и преданности, чтобы проверить и испытать свои душевные силы. Он должен оставаться чистым до тех самых пор, когда исполнится ве­личайшее событие его жизни. Придя домой, Феликс осто­рожно поднялся по черной лестнице, проклиная скрипучие ступеньки, и тотчас же разделся. Едва он лег в постель, ему снова вспомнилась Джорджета, ведь он только что ле­жал в ее постели. Образ белозубой, сияющей здоровьем Джорджеты смеялся над всеми его суровыми планами. Она сидела в сорочке (бретелька немного сползла) и, положив на его плечо белую руку, говорила: «Видишь, как ты не­благодарен! Я предложила тебе то, чего домогались мно­гие, я отвергла богатство, испортила себе будущее. Я сде­лала тебя, застенчивого студентика, мужчиной, который может гордиться своей любовницей. Что ж такого, если у меня есть любовники? Привязанность генерала доказы­вает, что я не какая-нибудь кокотка, которая торгует своей благосклонностью. Разве ты видел меня с кем-нибудь дру­гим, разве кто-нибудь тебе хвастал, что обладал мной? Я делаю то же самое, что делает множество женщин, но не скрываю этого и у меня есть преимущество — красота. А разве твоя Отилия не обнимает Паскалопола, не позво­ляет ему содержать себя? Все великое, что совершено в этом мире, совершено с помощью таких женщин, как я. По­кровительствовали гениям куртизанки, а не порядочные женщины. Я дарю тебе любовь, все радости и не требую никаких обязательств, потому что я куртизанка, ты это знаешь. И если ты когда-нибудь меня покинешь, я прощу тебя и не стану осуждать. Не будь глупцом! Я понимаю, что ты уважаешь Отилию, люби ее, прославляй, это совсем другое дело. Но ведь ты медик! Зачем делать нелепости и из-за того, что ты любишь Отилию, отказываться от сча­стья, которое даю тебе я? Это значило бы обременять свои чувства, питать нечистые мысли о ней. Тебе кажется, что ты поклоняешься Отилии, а на самом деле ты ее желаешь. Ты молод, переживаешь любовный кризис. Как по-твоему, почему Отилия убежала? Каждая умная девушка чувствует волнение юноши. Она убежала, потому что боится тебя и любит. С Паскалополом все обстоит совершенно иначе, он человек пожилой, он безвреден так же, как мой генерал.