Ольга Михайлова - Гамлет шестого акта

• Название: Гамлет шестого акта
• Автор: Ольга Михайлова
• Жанр: Исторические любовные романы

Это роман о сильной личности и личной ответственности, о чести и подлости, и, конечно же, о любви. События романа происходят в викторианской Англии. Роман предназначен для женщин.

---

Мистер Коркоран, не изображая скорби, делал, однако, все, чтобы помочь брату. Некоторые предложенные им средства, изумляя мистера Редклифа, полностью сняли воспаление связок на ноге, облегчили больному ночи, одолели лихорадку. Но перелом на ноге из-за раздробленной кости срастался медленно, и Гилфорд сразу был вынужден огорчить его сиятельство. Ходить мистер Стэнтон, даже если удастся одолеть внутреннее воспаление, сможет с трудом, сильно хромая.

Но и это было не самым страшным. Врачи опасались худшего — чахотки.

Мисс Бэрил была в отчаянии. Отчасти это было горе от ума. Она внимательно слушала разговоры врачей, которые, употребляя латинские термины, были искренни друг с другом в выражении своих страхов и опасений, разумеется, даже не подозревая, что сидящая у постели больного сестра понимает их. Мисс Стэнтон же, услышав роковые и пугающие слова tachycardia, pyopneumothorax, pyonephrosis, febris, dysphagia, denutritio и cachexia, побледнела, но дала волю слезам только когда осталась наедине с мистером Дораном и братом, не заметив на пороге графа Хеммонда и господ Кемпбелла и Моргана.

— Они говорят, что при учащении сердечного ритма и лихорадке наблюдаются гнойные прорывы в плевральную полость, возможен разрыв внутренних слоев аорты, накопление и выделение гноя в почках, у него истощение, затруднение глотания и потеря веса. Но самое главное — они боятся чахотки! — зарыдала она.

— Они сказали вам, что боятся чахотки? — изумился Коркоран. — Как они посмели? Врачи обязаны…

— Не мне, — всплеснула руками Бэрил, — они говорили друг другу, что если минует febris, возможен tuberculosis pulmonis! А ведь наша мать… у неё тоже были слабые легкие… — Бэрил снова зарыдала.

Мистер Коркоран онемел. Образование для женщин он, в общем-то, одобрял. Но знание латыни полагал теперь избыточным. Милорд Хеммонд, который уже знал диагноз от мистера Гилфорда, побледнел. Приятели мистера Стэнтона в ужасе попятились и вышли из залы.

— Они подлинно опасаются, что Клементу придется доживать свой век на итальянских курортах… — обронил его сиятельство. — Будь проклят тот день, когда я прислал ему приглашение…

Мистер Доран так не думал. Этот день был, в его понимании благословенен. Сам он никуда не отлучался из Хеммондсхолла, послав на приход распоряжение обойтись без него. Доран, вопреки мнению своих прихожан, совсем не ощущал себя святым, терзался угрызениями совести из-за того, что во имя личных интересов манкирует делами прихода, однако, старался не оставлять мисс Бэрил ни на минуту, как мог, успокаивал. В её присутствии чувствовал себя спокойным и уверенным в себе, ночами мечтал, что наберется мужества и скажет ей о своей любви, но встречая её, при одной мысли об объяснении, терял уверенность и чувствовал, что язык прилипает к гортани. Он мучительно боялся отказа.

Вскоре возникло обстоятельство, которое кое-что изменило.

В результате длительного приватного разговора мистера Коркорана с его сиятельством, граф сделал необходимые распоряжения, кои были оглашены на вечерней трапезе. Наследником титула становился мистер Клемент Стэнтон — граф уповал, что это известие придаст сил больному, приданое племянниц равнялось семидесяти тысячам фунтов, в итоге Бэрил становилась одной из завиднейших невест графства. Семьдесят тысяч получал и мистер Коркоран — дядя не согласился, как тот настаивал, вовсе не упоминать его в завещании. Мисс Морган, услышав эти распоряжения, почернела с лица и завистливо покосилась на мисс Бэрил, по обе стороны от которой сидели теперь, беся до дрожи мистера Дорана, мистер Морган и мистер Кемпбелл. Мисс Хеммонд все ещё не выходила из спальни.

При этом мистер Хеммонд неожиданно после трапезы попросил друга зайти к нему.

В курительной, где они уединились, его сиятельство несколько минут молчал, не зная, как начать разговор. Ему всегда казалось, что они с Дораном подлинно близки, но сейчас чувствовал себя неловко, пытаясь выяснить интересующие его обстоятельства. В конце концов граф все же спросил Патрика, что он скажет по поводу происходящего? Мисс Бэрил его племянница и теперь, пока Клемент недееспособен, ответственность за неё падает на него самого и на Кристиана. Иметь в родне господ Кемпбелла и Моргана — людей без гроша за душой и предосудительного поведения — не хотелось бы…

— У меня состоялся приватный разговор с Кристианом, которого, надо сказать, тоже немало раздражают ухаживания вышеупомянутых господ за его кузиной. Собственно говоря, он этот разговор и затеял. Племянник заметил, что скорее съест свой цилиндр, чем допустит, чтобы мисс Бэрил стала женой негодяя. — Милорд Лайонелл внимательно наблюдал за другом. Если то, что ему показалось — верно, то лучшего часа для откровенного разговора не найти.

Но Доран молчал. Он действительно любил графа Хеммонда — давно, ровно и преданно, не раз убеждаясь в его благородстве. Но, оказывается, были вещи, о которых он не мог говорить ни с кем. Снова и снова ловил себя на невозможности слов, сам не понимая, что с ним. Его сиятельство, видя его состояние, не настаивал.

Легче всего Дорану было с Коркораном, он понимал все без слов, читал в нём, как в книге. Теперь Патрик недоумевал, как мог сомневаться в этом человеке, подозревать его в какой-то низости. Он любил его, при виде его испытывал удивительное, смущающее его самого чувство светлой и искренней радости. Коркоран был чудом, живым воплощением Истины, подлинным человеком.

Но происходило и ещё нечто настолько странное, что мистер Доран вовсе терял дар слова. Мистер Клемент Стэнтон поправлялся мучительно медленно, но, к радости мисс Бэрил, каждый день приносил пусть ничтожное, но улучшение его состояния. К удивлению Патрика и Кристиана, ежедневно перестилавших ему постель, обмывавшим его и кормившим, тот не остался равнодушен к их заботам. Его смущали их услуги, он стыдился собственной слабости, но благодарил и кузена, и мистера Дорана со слезами на глазах, чем, в свою очередь, выводил из равновесия их обоих. Войдя в его спальню под вечер с подносами, оба переглянулись и опустили глаза: Клемент целовал руки Бэрил, называя своей милой сестрёнкой…

…Сам Стэнтон, в истерике и злости убежав на болота, пришёл в себя достаточно быстро — как только выгорел фонарь и он оказался в страшной, непривычной лондонскому жителю лесной чаще. Хлипкий мочак пугающе расплывался и проваливался под ногами, звуки топи ужасали, странные огни то загорались, то гасли над смердящими метановыми парами. Он понял, что сглупил — мисс Софи здесь не было, да она и не могла пойти сюда. Внезапно хлынул дождь, размывший последние следы, растерянный и испуганный, он укрылся под древесной кроной, но все равно вымок до нитки. После того, как шум дождя затих, решил вернуться, но обратной дороги в темноте не нашёл. Когда рассвело, он попытался разыскать тропинку, но заблудился, споткнулся, слетел с холмистого взгорья и растянул щиколотку. Некоторое время ещё пытался двигаться ползком, но ноги подвели снова, он не заметил камня на склоне, и упал в ручей, повредив голень. Силы оставляли его, голодный, мокрый, продрогший и обессиленный, он уже не на что не рассчитывал. У него хватило сил нагрести валежника и просто упасть на него.

Потом пришло забытье — и с ним тягостные видения. Сначала это были просто обрывки недавно случившихся событий. Вспомнилась и злая угроза Кристиана и его слова о мисс Хеммонд. Где она, безоглядно влюбленная в Коркорана, совсем потерявшая голову? На него она никогда не смотрела так, как на кузена… Разговор с Кемпбеллом… «В обществе поговаривали всякое. Уронили и известный намек, что наследство Чедвика было платой за определенные услуги, оказанные ему Коркораном, и говорили, что они сродни тем, что добился Никомед Вифинский от Цезаря…» Всплыла в памяти и оплеуха, что с тёмными от ярости глазами закатил ему Коркоран… Кемпбелл не вызвал Коркорана… Бэрил. Извинившись перед сестрой по требованию Коркорана, он сорвал на ней зло позже, наедине, заметив, что она слишком-то задета его словами, разозлился ещё больше, едва не ударив её…

Он несколько раз терял сознание, но когда приходил в себя, снова и снова проваливался в тёмные воспоминания. Жизнь погасала, уходила из него. Все вдруг показалось пустым, мелким, незначительным — и Софи, и устремления, что занимали его — титул, деньги, поместье…

В нём потекли совсем иные, пугающие мысли, ибо в каждом есть глубины, куда он боится заглянуть, бездны, которых он страшится. Теперь бездна подошла так близко, что он не мог не вглядеться в неё. Он остался наедине с собой, и это стало подлинным кошмаром, он не был готов к подобному. Быть перед лицом себя самого: без прикрас, без защиты — страшно, опали тысячи вещей, которыми он закрывался от пугающего самопознания. Теперь из бездны вставали чудовища. Сколько злобы, сколько лжи, жадности, вражды, сколько холодного безразличия, сколько жестокости… Господи, зачем он жил? Зачем он оказался на этой земле, если сейчас, погибая, ему нечего вспомнить, кроме мерзости? Он догадывался, что его друзья — откровенные подонки. Но почему верил их словам? Да потому, что мыслил также — как подонок. Хладнокровно был готов отдать сестру за подонка, хладнокровно копил деньги, урезывая во всем сестру — но не самого себя. Все, чего он искал — было благом только для него — и ради этого кого бы он не растоптал? Но зачем все это? Он умрёт. Обречен. Господи, кто завтра вспомнит о нем? Дружки проронят пару слов за обедом с деланным сожалением. И всё. И всё?