Александр Мешков - Мешок историй про шалого малого

• Название: Мешок историй про шалого малого
• Автор: Александр Мешков
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-087834-5

Александр Мешков, человек, журналист, словоблуд, знаком читателю, прежде всего, как автор смешных очерков-записок в газете «Комсомольская правда», в которых он описывает свои забавные, смешные и вместе с тем грустные и порой небезопасные приключения в различных странах света. Жизнь его прекрасна уже тем, что непредсказуема.

Проза Мешкова это тайный эзотерический код, замысловатый лабиринт, где словно змеи переплелись слезы и смех, мифы и реальность, научные теории и земные трагедии, боль и радость, фантазия и фарс. И все это замешано на густом, остром соусе мировой смеховой культуры от Франсуа Рабле до Афанасьева и Задорнова.

Скидывай, читака русский, шоры нравственности и погружайся с головой, словно в холодный, чистый, хмельной омут русского слова, в шалую прозу Александра Мешкова.

---

— И плетью тебя по спине! Плетью! — хохотнул Юрка, откинувшись на спинку кресла. — Позвольте, Юрий! Но ты же только что говорил, что ты в доме хозяин! — напомнил Жора.

— Ах, оставьте! Это пустая бравада! Мы, пожизненно заключенные тюрьмы под названием «семья»! Все так говорим, что мы вольноотпущенные, условно осужденные! — рассмеялся святой Павел, — На самом деле, мы с радостью идем в крепостные, потому истина в том, что отдавать гораздо слаще, чем брать! Отдавать, дарить! Это ни с чем не сравнимый кайф! Это метафизический оргазм!

— Но тебе этого, Жора, к сожалению, никогда не понять! Извини! — с набитым мясом птицы ртом, подтвердил толстяк Юрка. Крошка мяса вылетела из его рта и попала в лицо Жорки. Тот брезгливо отер щеку салфеткой.

— То есть вы — такие мудрые, великие Посвященные! Волхвы! Вы, знаете Сакральную Истину Мироздания, а мне ее никогда не постичь! — с удивлением констатировал он.

— Увы, Георгий! Это факт! Печальный — но факт! Никогда! — весело поддакнул Юрка.

— Эта простая Истина, Георгий, в древности была общим непоколебимым Законом человечества. Но, со временем, люди утратили ее, вместе с традицией почитания предков. И сегодня она открывается далеко не всем! Семья, как источник земной, истинной радости, как путь к постижению Истины, к достижению Вечности, увы, привлекает не всех.

— Ничего, что я с вами тут сижу? — спросил Жора. — Может вам пепелок стряхнуть? — он перегнулся и попытался пальчиком стряхнуть пепел с сигареты святого Павла, — Да вы прямо друиды, блять, какие-то! Волхвы, ебена мать! Я, по крайней мере, никого не обманываю, когда иду к проституткам!! А вы все погрязли во лжи, друзья мои. Иди, Юра, покайся своей жене. Не в Церковь иди! А к жене! Она есть истинный Бог! И поклонись ей в ноги. И молись на нее.

— Ну и что? Но, в отличие от тебя, мы сохранили свои семьи, в каком виде — не важно! Мы живем с семьей. Воспитываем своих детей! Гуляем с ними, заботимся о них, — спокойно возразил святой Павел, — уроки проверяем!

— Что? — вскричал Кравец, постепенно выходя из себя, — Вы? Что вы можете дать своим детям вашими лживыми проповедями? Они вырастут такими же лжецами, как вы оба! Вы говорите одно — а живете по-другому! Подлее жить, обманывая близких, нежели вовсе жить в обмане одному! Ты-то Юрка, хули перья свои обосранные распустил? Ты весь в собственном говне: меня поучаешь, как жить! (передразнивает противным, гнусным голосом, совсем не похожим на Юркин) «Я люблю свою Анжелку! Свою семью! Своего будущего ребенка! Своего сынулю!» По телефону: «Сю-сю-сю-сю! Мой зайчонок, моя пампушечка пузатенькая!» Тьфу! Блевать от вас обоих хочется! Семейные ценности! Семейные ценности не помешали нам с вами, не далее как на прошлой неделе вызвать проституток? А? Господа лжецы! А? Юра? Мне, допустим, не стыдно! Я не женат! Я никого не обманул, кроме Бога! А вы? А до этого, сколько это было раз? И в Кемере, и в Москве, и в Хельсинки! Не было? Может, хватит из себя святых корчить? А лучше признаться, что вы говно и покаяться? Хули ты о себе возомнил? А? Козлятина? — Жорка тряхнул за подбородок опешившего Юрку.

— Что? Я козел? — взревел Юрка, вскочив со стула. Он стал невероятно красным от гнева.

— Ты! — медленно поднявшись из-за стола, повторил Жора и добавил, четко выговаривая каждое слово. — Ты — пузатый, похотливый, лживый, вонючий козел! Нет! Ты не козел! Ты козлиха!

— Я? Козлиха? — от ярости Юрка стал пурпурным, словно переходящее знамя пионерской дружины.

— Ну-ну-ну… — не на шутку перепугался святой Павел, увидев, что на них смотрит весь зал, — перестаньте, ребята. Мы же взрослые люди… Юра! Ты же умный…

— Я тебя сейчас убью, — зловеще, как ковбой в дешевом, европейском вестерне, сказал Юрка, медленно и картинно беря со стола нож. Жорка резко схватил стол со своей стороны за край, и, с силой перевернув его, швырнул вместе с бутылками, фужерами, тарелками в сторону Юрки. От неожиданности тот упал, оказавшись под столом в груде посуды. Завизжали девчата на соседнем столике. На них тоже попали осколки тарелок. Кто-то, со стороны барной стойки, засвистел в милицейский свисток. Юрка, с головой, увешанной листьями салата, пытался подняться, но Кравец, с несвойственным проворством подскочив к нему, стал наносить товарищу тяжелые удары ногами по голове. Святой Павел со слезами пытался оттащить друга от другого друга, но, получив точный, невероятной силы, удар в челюсть, отлетел в сторону. К Георгию уже бежали охранники. Первого из них, добежавшего до него, он успел уложить встречным правым «крюком» на пол, второй снес его самого своей тушей. «Бей! Серега! Мама-а-а-а-а! Полиция-а-а-а-а!» Георгия скрутили. Заодно и Павла.

— Друи-и-и-и-и-д-ы-ы-ы-и-и-и-и-и-и-и-и! Убью-у-у-у-у-у… — визжал Жора истерическим визгом, словно благородная девственница, попавшая в руки мерзких насильников. Сквозь неясный туман, сквозь руки и ноги, сквозь лица и крики, он видел, как двое мужчин несли к выходу бездыханное тело толстяка Юрки, из головы которого на пол вытекала струйка крови…

13.

Жора Кравец очнулся сначала от волшебного голоса Аресы Франклин, поющей «Today I Sing The Blues», и только потом от тупой пронзительной боли в виске… Ареса стояла перед ним в строгом черном платье, с микрофоном в руках, слегка покачиваясь в такт мелодии. Кравец попытался поднять голову и громко вскрикнул от боли. Правый висок прилип к окровавленному полу. В черной луже засохшей, слипшейся крови остался пучок его волос. Сколько он так пролежал? Жорка огляделся. Все смешалось в его некогда прекрасном доме: шторы, картины, подарки знакомых художников, валялись тут и там на полу рядом с осколками ваз и бутылок, все было перевернуто вверх дном, словно после крестьянского погрома барской усадьбы.

Он, пошатываясь, пошел в ванну. В большом, в рост человека, зеркале, увидел неровную надпись губной помадой, сквозь которую мрачным призраком маячило его отражение. Лицо представляло собой синеватую массу, со щелочками глаз. Кровь была видна на лице, на груди и на ногах… Сосредоточившись, Жора прочитал:

«Quien de nosotros el purulento gay? Who is real faggot and cocksucker?»

Кровь бросилась ему в лицо. Никогда! Никогда в жизни он не чувствовал себя настолько униженным. Ему хотелось немедленно умереть. Он с ужасом понял причину жуткого, невыносимого жжения в заднепроходном отверстии. Повернувшись, он увидел в зеркале окровавленные ягодицы и, медленно сполз по кафельной стенке на пол, слово чей-то смачный, сопливый плевок. Его вырвало прямо на пол густой зеленой массой…

14.

Кравец не стал заявлять ни о пропаже автомобиля, ни о пропаже полумиллиона евро из сейфа. Безразличие и апатия волной цунами впервые в жизни полностью накрыли его, словно безжизненный, дикий пляж. Он отпросился у Василия Эженовича, и тупо пролежал на диване две недели, изредка включая телевизор, чтобы посмотреть новости. Однажды, рано утром, его разбудил звонок телефона. Жора, не открывая глаз, взял трубку.

— Папка! — услышал он знакомый голос и содрогнулся от гнева и омерзения.

— Не хочешь меня проводить? — спросил Рауль.

— Где распятие? — спросил Георгий.

— У меня твое распятие. Приезжай в аэропорт, я тебе его верну.

— Ты это… Зачем ты это сделал?

— Приезжай. У меня самолет в пять. Если приедешь, может быть, я тебе успею что-то важное сообщить. Приезжай!

Через два часа Кравец был в аэропорту. Он нашел Рауля в баре. Смуглое лицо сына было серьезно и загадочно. Он был в новой куртке, в новом свитере. Он вообще был шикарен, этот Рауль.

— Вот твое распятие, — он протянул Георгию яркий пакет. Жорка присел на круглый стульчик. Они сидели и молча курили, не глядя друг на друга в течение нескольких минут. Весь гнев, который, словно инквизиторский огонь, сжигал Кравеца все эти дни вдруг куда-то испарился.

Еще пару дней назад он мечтал медленно вырезать мошонку и выколоть глаза у своего сына.

— Выпьешь что-нибудь? — спросил Рауль, просто, как если бы они были просто хорошими приятелями, встретившимися, чтобы обсудить поход с чиками в ночной клуб.

— Коньяка, — сказал Жора.

Бармен налил ему порцию. Жора тут же его выпил.

— Я хочу тебя обрадовать, Жорж, — сказал Рауль по-деловому.

— Обрадовать? Меня? Разве может меня после всего что-то обрадовать?

— Хорошо. Не знаю насчет «обрадовать», но успокоить, наверное, может. Знаешь, Жорж, я ведь не твой сын!

— Что? Как? — Жора покрутил головой, — то есть… А кто же ты?

— Твой сын в пошлом году был убит в Каракасе полицейскими в перестрелке.

Так! Концепция полностью изменилась. Жора пытался переварить ее в своем воспаленном, изнуренном кошмаром последних дней мозгу. Он нервно потер виски.

— Подожди. А как ты узнал, что у него есть отец в России? — спросил он, — ты кто?

— Он был моим другом. Мы вместе росли. Я часто бывал у него дома, он у меня. Мы ели из одной тарелки.