Владимир Сорокин - Кисет

• Название: Кисет
• Автор: Владимир Сорокин
• Жанр: Русская классическая проза

---

И протягивает мне кисет.

Ну, коли такое дело, взял я.

- Спасибо,- говорю. - А как тебя звать?

- Наташей.

- А я, - говорю, - Николай.

И тут она меня за руку берет и говорит:

- Вот что, Николай. Есть у меня к тебе одна просьба. Пообещай мне, что курить ты отныне бросишь и не закуришь до тех пор, пока наши Берлин не возьмут, одолеют врага, - тогда сразу и закури.

Удивился я такой просьбе и такой уверенности в нашей победе. Но сразу пообещал. И скажу вам прямо - от этакой уверенности и сам я тогда словно силы набрался, крепче стал. Будто в сердце у меня какой-то переворот сделался. Всю войну кисет Наташи у сердца хранил, а глаза ее не мог забыть ни на час. Во время самых тяжких боев помнил я их и видел перед собой... короче, ходил я огенными военными тропами все четыре года. Москву оборонял, Ленинград освобождал, потом на запад пошел. Брал Киев, брал Варшаву. Брал Берлин. И рейхстаг брать мне пришлось. в то время был я капитаном, командовал батальоном. Трижды ранен, трижды контужен. Медалей - полная грудь. Четыре ордена. И вот, мил человек, взяли мы рейхстаг, добили зверя в его логове. И хоть тяжелый, кровавый бой был, а вспомнил я про Наташин наказ, как только закричали вокруг "ура!" - достал кисет, развязал, насыпал табаку в клочок армейской газеты, свернул самокруточку и закурил. Закурил... И вот что скажу - слаще той самокруточки ничего не было. Курил я, а сам слезы кулаком вытирал. Как говорится поработали, добили кровавого гада, теперь и покурить можно...

Ну, а потом пришла ко мне беда. День победы, пора домой ехать, а тут нашлась в полку черная душа - оклеветали меня перед начальством, и арестовали солдата. Поехал я по злому навету в Сибирь лес валить. И валил его вплоть до двадцатого съезда нашей партии. и все это время кисет Наташин со мной был. Лежал у сердца. В лютые сибирские морозы согревал он меня, не давал духом пасть. А Наташино лицо так и стояло перед глазами. Тяжело мне пришлось - не скрою. Но - выжил, а главное - злобы не нажил. Вернули мне в пятдесят шестом партбилет, устроили на работу в роно. И как только первые выходные выдались - сразу в Смоленскую область поехал. И аккурат в ту самую деревню. Быстро нашел ее. Да только Наташиного дома найти не смог. Нет его. В войну всю деревню немцы сожгли, после в сорок шестом ее заново строили. А Наташа, как мне в ихнем сельсовете сказали, еще в сорок первом в партизаны подалась. С тех пор про нее не слыхали. Отряд был из небольших и вскоре ушел в Белоруссию. Вот, мил человек, дела какие. А главное, она ведь с бабушкой жила, родителей еще до войны потеряла. А бабуля уже давно померла. Так что концов родственных никаких не осталось. но хоть фамилию узнал. Поляковой она была. Ну и начались поиски Наташи Поляковой. Ох, и поскрипели тогда мои ботинчки. Четыре года искал я свою Наташу. И нашел. Нашел! Написали мне, что живет она в городе Одессе. Полякова Наталья Тимофеевна, 1923 года рождения. Взял отпуск за свой счет и поехал в Одессу. Нашел улицу, нашел дом. Вошел во двор. Подсказали мне квартиру номер шесть. Стучу. Открывает мне моя Наташа.. За шестнадцать лет она совсем не изменилась. Ну, чуть-чуть только. Косу не остригла, и глаза все те же остались. как два василька.

- Здравствуй,- говорю, - Наташа. Вот я тебя и нашел.

А она смотрит так удивленно и спрашивает:

- А вы кто?

Тут я ей кисет показал. Она поглядела, руки к лицу поднесла, подняла так левую, а после юбку теребит и так трогает, потрогает и отпустит, а ногой какчает и меня все тянет за рукава. А я стою с кисетом и плачу. А она присела и ногами так поделает, поделает и стала рукой колебать, чтобы выпрямить шнурок, а то он немного крив, когда не в натяжении, потому что в кисете был табак "Дукат". И вот так вот мы пошли в квартиру, или, вернее, в комнату, а она была немаленькой. Наташа так головой покачает, покачает и снова рукой делает, чтобы подавить, чтобы я шел вдоль, вольно. А кисет я опустил и решил возле шифонера. И тут все положеное, как последовательно говорили о главном, о фотографиях. Я плакать не умел, но стал говорить. Я говорю, мил человек, что работаю и делаю разные заказы по поводу чистого. И замечания. И она улыбается, потому что тоже знаком какой выброс, какое скольжение, располагает к ужину:

- Садитесь, садитесь. Это же наше дорогое.

А я говорю, почему мы вот так расположены и не слишком думали, что я был печатником там или чтоб знал, как надо прислонить правильно?

Или, может, я знал меньше?

Или перхоть была?

Они же понимали, что пол там как раз, даже другое больше, и не знал, почему я верил.

А я что - не брал половины?

Я же райком в утро тревожил и знал все телефонограммы.

Они проверяли. Это шло через Сифроню прямиком, даже если там указывалось через десятку, двойку, шестерку.

И смотрели.

Но верить, что разведение точно, и понимать, когда листы в руках были - отношение не книги. Не по книге. И не братство тесное, не точное. Мы понимали, почему тогда на каждом тяжелом углу говорили: "Запахундрия". Это было там первое действие по проверки. Точная дата и сразу - сигнал, сигнализированные, нелишенные, а после только - правильная почта, правильное золото. Жизнь была правильная. И жили правильно, потому что я видел, как намечалось, как выровняли по чистой сердцевине, избавили от этого вот лишнего веса.

Я понимаю, что ты говорила мне, когда так вот наклонишься, наклонишься и голенькая показываешь мне молочное видо, где гнилое бридо. Я знал, что именно спереди есть молоное видо, а сзади между белыми - гнилое бридо, а чуть повыше, есть так вот верить и видеть - будет и мокрое бридо, то есть мокренькое бридо, очень я понимал.

Я уверен, что простые человеческие условия будут хорошо понимать и главное - обнимать. А обниматься - мы не понимали, почему я думал, что обниматься можно только за молочное видо.

Обниматься, я ведь очаровательно помнил, что обниматься против потока, против уяснения необходимо правильно. И обнимались очень правильно.

Простое расписывание всего необходимого мы извлечем. Я уверен, что я буду делать самое твердое, неподвластное.

Молочное видо мы уневолим шелком.

Гнилое бридо необходимо понимать как коричневый творог.

мокрое бридо - это память всего человечества.

А кисет?

С кисетом было трудно, мил человек.

Я помню, ночью, бывало встанешь - полшестого тьма за окном фрамуга насквозь промерзла позавтракаешь чаем пустым и на вокзал а там мешки с углем разгружать в двенадцать обед на кухню зайдешь а там пар как в бане повара стоят возле чанов там булькает клокочет варят головы у пленных отрубленные в муке в муке там в клейстере и запах богатый идет так слюною весь изойдешься повар там был знакомый

Эраст ты мигнешь он отворотится этот Эраст а ты рукавами ватника голову из чана хвать да за полу да на двор в снег бросишь шабер из валенка дерг да по темени тюк расколупаешь черепок на мозги и ешь ешь не ох наешься так что вспотеешь аж вот как жили а теперь вон в магазинах и не бывает совсем я ходил я Кланялся просил что ж они уважить фронтовика не могут и почему нет в магазинах это не дело я ведь мил человек прекрано разбирался во всем точно сделано что я понимаю когда надо делать праильно когда промерять обниматься надо только за молочное видо в этом простое равновесие.

Так что, в соответствии с упомянутым, мы положим правильное:

Молочное видо будем понимаь как нетто.

Гнилое бридо - очищенный коричневый или корневой творог.

мокрое бридо - простейший реактор.

а кисет?

С кисетом было трудненько, мил человек.

я помню он тогда меня разбудил открыл дверь приглашает в дом а там Ксения обугленная лежит Господи я та и присел черная как головешка а рядом червь то самый на белой простыне толстенький не приведи Господь как поросенок и весь белый-белый в кольах таких и блестят от жиру-то еле шевелится наелся чего уж там ну а я стою а Егор Иваныч и слезы тут старухи пришли покровские простынь за четыре угла да червя с молитвою вынесли во двор а там уж Миша с Петром в сетвах с дымарями стоят улей наготове держат открыли крышку рогожку оторвали и прочь а старухи червя в улей вывалили пчелы его и стали поедом есть а Петр крышкой привалил так ведь до вечера скрипел окаянный из-под крышки.

Так что, в соответсвии с упомянутым, мы положим правильное:

млочное видо будем расценивать мокрою манною.

Гнилое бридо - свежий коричневый творог.

Мокрое бридо - шахта второго периода.

А кисет?

С кисетом было трудненько, мил человек.

Я помню растолкал он нас с Аней тогда с утречка показал коробки вороха и говорит надо быстрей сортировать а мы уж готовы мы тут же полезли по полкам и за работу и вот сидим сортируем а я у Ани и спрашиваю про тот случай ну как все было а она и стала рассказывать она говорит что Маша когда беременная ходила то еще тогда все увидели что живот маленький хотя уж седьмой месяц и восьмой и девятый а когда родила так освсем было удивительно маленький мальчик то есть не то что маленький а зародыш он на ладони умещался и сначала отдали их в больницу на сохранение но он е нормальный доношенный и живой но после их выписали и они дома были и он стал расти но не так как надо то есть не весь у него стала как бы вытягиваться грудная клетка то есть низ и верх не рос а промежуток вытягивался и он так вот вытягивался она говорит он лежал как колбаса а после еще больше вытянулся и стал ползать как гесеница и совсем не плакал ничего а она ему давала из пипетки молоко и детское питание а после взяла его и поехала к своим потому что все стали об этом говорить и вот два года ее не было и со свекровью они поругались она не писала а после свекровь решила сама к ним поехать и поехала а ернулась вся седая и ничего не говорила тольео деньги Маше посылала и плакала по ночам и тогда Аня с андреем поехали но их в дом не пустили и Маша с Аней грубо говорила через дверь и Аня видела что у них окна все зашторены глухо, а больше ничего не знает.