Борис Яроцкий - На всех фронтах

• Название: На всех фронтах
• Автор: Борис Яроцкий
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 1985

Сборник очерков и повестей посвящен людям, которые выстояли в самых суровых боях Великой Отечественной; содержит неизвестные широкому читателю факты истории войны.

Книга рассчитана на массового читателя.

---

— Командир, гусеница!..

КВ невольно подставил себя под удар противотанковой пушки. Немцы ждать себя не заставили. Их бронебойные снаряды кромсали броню, как молотом. И вот огненная струя срывает майора с сиденья. Легкие словно забиты железной стружкой. Каждый глоток воздуха сопровождается жестокой болью. Боль в груди нарастает. Слышно, как гудит пламя. Майор Гудзь догадывается: это на броне в бочке вспыхнула солярка. Через сколько минут взорвутся боеприпасы!

Еще можно отбежать. Можно, если, конечно, он дотянется до люка. Краем глаза замечает бездыханные тела товарищей.

Боль разливается по телу, как горящий бензин, и уже кажется, мозг — еще мгновение — от напряжения взорвется, как граната. Рука нащупала кобуру, хватило силы вынуть пистолет, поднести к виску. Пальцы словно веревки. Спуск тугой-тугой. А ведь только вчера чистил, механизм работал как часы.

Момент отчаяния проходит, его оттесняет жажда жизни. Двадцать один год и тысячи километров оставленной врагу территории.

— Мамо! — Это был не крик, это был стон. Он вырвался впервые за все полтора года войны. Отсюда, от степи под Сталинградом, до родного села на Украине сейчас было дальше, чем от Земли до Солнца…

Вытаскивали ремонтники. Подцепили танком, оттащили в укрытие, открыли люк, а танк все горел, и огонь подбирался к боеприпасам. Майора поднимали, передавали с рук на руки и даже пытались бинтовать.

— Оставьте… Полтужурки в груди застряло…

Кто-то невесело пошутил:

— Набило товарища майора хромовой кожей и шерстью.

Люди стояли близко, а голоса казались далекими, словно говорили на большом расстоянии. Как сквозь сон, майор ощущал, что его несут по оврагу. Ветки оголенных кустов терновника били по лицу. Но этой боли он не чувствовал, тяжелыми судорожными глотками хватая морозный воздух, он никак не мог избавиться от присутствия тротилового дыма и горевшей резины.

Потом была открытая степь. Ветер гнал поземку. После удушливой тесной коробки танка воздух был терпким, как недозревший терн. Слышались голоса:

— Покормить бы…

— Нельзя… Шесть проникающих ранений…

Голоса возвращали майора к действительности. Его куда-то донесли и теперь, оказывается, везут на танке.

Рядом лежит в неудобной позе механик-водитель. Он стонет. Значит, в живых они остались вдвоем. А до слуха уже доносятся автоматные очереди. Кто-то кричит:

— Немцы! Разворачивай пушку!

Танк наклоняется. Майор открывает слипшиеся от крови оледенелые веки, замечает: наперерез танку бегут автоматчики.

Танкисты, сопровождающие раненых, прыгают с брони, занимают круговую оборону. Майор Гудзь удивляется: неужели забыли о них, раненых? И он себя мысленно ставит на место сопровождающих, подсчитывает секунды: пока они снимут раненых, немцы всех перебьют. Чуть замешкайся — не помогут ни пушка, ни танковый пулемет.

Зато, пока раненые лежали на броне, а остальные стреляли из автоматов, танк успел развернуться и теперь уже из пулемета поливал свинцом подбегавшую немецкую пехоту.

С брони майору было видно, как в него, раненного, торопливо целился небритый немецкий автоматчик. Выстрелы не слышались, но звонко у самого уха щелкали по металлу немецкие пули. В каких-то сантиметрах от лица пули рикошетили, и майор улавливал запах окалины. Немец был настырным: стрелял короткими прицельными очередями.

— Теперь все, — подумал вслух майор. Оставалось только считать очереди, какая из них смертельная.

Немец, занимавший позицию в довольно глубоком кювете, конечно, видел, что на броне раненые, и все же бил по ним, как в тире по мишени. После пятой очереди механик-водитель дернулся, и это судорожное движение майор заметил сразу: «Пропал товарищ…»

Скоротечный бой кончился, как и начался, внезапно. Откуда-то подошли танки, ударили из пушек — и в степи снова воцарилась тишина.

Опять вспомнили о раненых. Перевернули механика-водителя: он был мертв. Растормошили майора. Гудзь незлобиво ругнулся. Танкисты обрадовались: живой, значит!

— Ру… не могу…

За одно утро к шести ранениям прибавилось седьмое. Пуля пробила правое плечо. Немец, расстреливавший раненых, так и остался в памяти Павла со щетиной на впалых щеках, с заостренным обмороженным носом. И еще не ускользнуло от майора, что немец был голоден. Потом, когда уже танк мчался к черневшему на склоне оврага сараю, кто-то из танкистов бросил:

— А у них, ребята, в карманах кукуруза.

— Довоевались…

Раньше в карманах находили стреляные гильзы. Так сказать, вторсырье, цветной металл… Немцы народ экономный и запасливый. Пока у него отыщешь солдатскую книжку, на что только не наткнешься: и на серьги, и на браслеты, и на золотые коронки. Жаль, что историки не изучают карманы немецкого солдата. Сколько бы сделали открытий!

Пересилив боль, майор Гудзь усмехнулся. Прав танкист: вся политика фашиста в его карманах.

Наконец довезли до сарая. Здесь до войны, видимо, был полевой стан. Теперь в плетеных, обмазанных глиной стенах тесно, как снаряды в ящике, плотно лежали раненые.

— Паша, ты?

Голос знакомый, с хрипотцой, прокуренный.

— Паша… Это я, Разрядов.

Верно, командир полка. В бинтах, но двигается сам, опираясь на самодельный костыль.

— Что с полком?

— Известно… — ответил Разрядов. — Кое-кто здесь… Остальных перевязывать не придется.

— А знамя? Знамя как?

— Цело… Так что, Паша, полк живой. Еще повоюем… Что у тебя?

— Пробоины. Целых семь.

— А у меня две. И обе пули прошли сквозь грудь навылет.

— Не повезло, значит.

— Наоборот, — возразил Разрядов. — Резать не потребуется… А ты держись. Скоро пришлют санитарную авиацию. Полетим.

И верно, к вечеру в степи стали приземляться У-2. Грузили раненых, сколько могли. С легкими ранениями помещали в кабину второго пилота, а тех, кто не мог шевелиться, клали в «корыто». Для перевозки тяжелораненых авиационные умельцы изобрели приспособление — дюралевые лодки, их подвешивали под крылья самолета. У-2 поднимал одновременно два «корыта». Разрядов, взявший шефство над своим заместителем, настоял, чтобы его и майора Гудзя перебросили в тыл одним самолетом.

В сарае было затишье, а в небе ветер пронизывал до костей, но почему-то полет воспринимался менее болезненно, чем езда на танке по ухабистому бездорожью. Выгружали раненых в степи под Камышином, километрах в десяти от железнодорожной станции.

Заходило солнце, когда — теперь уже на санках — снова тронулись в путь. Майор Разрядов от санок отказался, пошел пешком.

— Я сам, — сказал он девчонкам, прибывшим за ранеными, — а вот этого майора, — показал он на Гудзя, — доставьте в сохранности.

Вместе с группой легкораненых майор Разрядов ушел на станцию погрузки. Павел, полузамерзший и недвижимый, поступил в полное распоряжение двух камышинских девчонок. И в самом деле это были девчонки, ученицы восьмого или девятого класса. Они уложили майора в санки и потащили в ночную степь. По их голосам майор догадался, что дорога им мало знакома. Крепчавший к ночи мороз заставлял девчонок бежать.

Над степью плыло огромное звездное небо. Дорога все не кончалась. Слух обострился. Снег скрипел под ботинками и полозьями. Жгучий ветер доносил запах прелой соломы. Где-то недалеко была скирда, а может, жилье. На пригорке девчонки остановились, отдышались. И тут до слуха майора донеслось:

— Молчит, даже не стонет.

— Неужели умер?

— Окликнем?

Одна из девушек подошла поближе.

— Дядя…

— Какой он дядя? — возразила вторая. — У него в петлицах две шпалы.

— Товарищ майор.

Гудзь попытался шевельнуться — не смог. Девчонки наклонились. Павел сомкнул отяжелевшие веки.

— Я же говорила.

— Да нет, вроде дышит.

Майор почувствовал на губах мягкую шерсть вязаной варежки.

— А как же санки?

— Да ну их…

Девчонки в нерешительности топтались на месте. Мороз давил. И скрип снега под ботинками казался все пронзительней. «И кто их выпустил на ночь глядя в такой обувке?» — сокрушался раненый, не в силах сказать, что он уже согласен умереть в этой пустынной огромной степи.

Девчонки постояли еще немного, переминаясь с ноги на ногу. По скрипу снега майор догадался: бросили. Шаги стихли, но вскоре послышались опять.

— Товарищ майор, ну, отзовитесь… Товарищ майор!

Он уже различал голоса напарниц: у одной звонкий, певучий, у другой — приглушенный, грудной. Та, у которой звонкий, певучий голос, видимо, никак не могла примириться с мыслью, что раненый умер. Она-то, по всей вероятности, и заставила напарницу вернуться.

— Я говорила, он уже…

— Ну а санки?

— Дались тебе санки? Завтра еще выдадут. А веревки, разве их развяжешь? У меня руки как ледышки.