Леонид Беляев - Христианские древности: Введение в сравнительное изучение

• Название: Христианские древности: Введение в сравнительное изучение
• Автор: Леонид Беляев
• Жанр: История
• Год: 2000
• ISBN: 5-89329-323-1

Книга состоит из очерков по истории исследования древностей христианской цивилизации от ее зарождения в эпоху поздней античности до позднесредневекового периода в Европе, Азии и Северной Африке. Параллельно вводятся специальные экскурсы, детально рассматривающие наиболее спорные проблемы, а также памятники, виды сооружений или артефактов.

Исследование построено как информативное; широко привлечена зарубежная исследовательская литература (до 1998 г.) и близкие по тематике историографические труды. Полной аналогии книге нет ни в России, ни за рубежом. Справочный аппарат включает указатели, в том числе терминологический. Предназначено для изучающих широкий круг гуманитарных дисциплин: историю культуры, искусствоведение (особенно архитектуру, прикладное искусство, иконографию), историю религии, археологию, а также всемирную и отечественную историю (поздней античности и Византии, западноевропейского средневековья, Древней Руси).

Ориентировано на ученых, аспирантов и преподавателей гуманитарных вузов и всех интересующихся историей культуры.

---

Тексты встречаются в самом разном исполнении. Например, среди депинто на фрагментах керамики есть обещания трех кандидатов на должность диакона, данные ими своему епископу, Аврааму из Хермотиса, около 600 г., живо рисующие церковную обстановку и обычаи. Кандидаты обязуются следовать канонам, подчиняться приказам руководства и не брать взяток, а также выучить наизусть Евангелие от Иоанна.

53 Скоро другими собирателями были куплены и свитки манихейских псалмов. Расследование показало, что источник рукописей — ларец, найденный в Мединет Мали, римском гарнизонном городке в Фаюмском оазисе. Шмидту пришлось вложить в покупку свои деньги, зато в следующие годы он был занят, вместе с коллегами, важнейшим делом — расшифровкой и публикацией писем, гомилий, гимиов и жития самого Мани. При всем старании ученым не удалось обработать и опубликовать все найденное до войны. Часть текстов, увы, пропала при бомбежке Берлина (или, как полагают некоторые, была увезена в Россию).

54 Возле современной деревни Наг Хаммади (древний Хенобоскион) имелось заброшенное кладбище, возможно, связанное с руинами монастыря св. Пахомия. Рассказывают, что в 1945 г. крестьяне копали здесь гумус для удобрения полей и, как водится в подобного рода историях, некто Мухаммед Али аль Саннам нашел огромный горшок-пифос. Конечно, он разбил его в поисках золота, но обнаружил 13 переплетенных в кожу кодексов, написанных на папирусе, размером 25x15 см каждый. Посоветовавшись с местным коптским священником, чей сводный брат был человеком образованным, Мухаммед доверил ему отвезти в Каир одну из рукописей, где она попала в конце концов в Департамент древностей и была куплена музеем в 1946 г. за 250 фунтов. Большую часть одного из кодексов, оставшихся в деревне, сожгла жена Али, полагая его источником болезней в семье. Остальные разными путями через торговцев попали в Каир. Публикация потребовала очень много времени: книги были рассеяны между дилерами; всех отвлекла находка рукописей Мертвого моря; правительство Египта не могло в те годы помочь Музею в выкупе книг. Лишь в 1977 г. коптская библиотека была наконец опубликована Джеймсом М. Робинсоном. В ней было около тысячи листов текста, содержавших 52 гностических сочинения, в том числе такие важнейшие памятники, как «Евангелие от Фомы» и «Апокалипсис Петра». Создана она была в IV в. Напомним, что первый папирус с гностическим текстом был привезен в Европу из Египта еще в 1778 г., а в 1783 г. Британский музей уже купил коптскую рукопись гностического трактата «Pistis Sophia». (Frend, 1996; Robinson, 1981; Трофимова, 1989; Хосроев, 1991; Хосроев, 1997, там же подробная библиография).

55 Известный шедевр — серебряный дискос IX–X вв.: цельнолитое блюдо с низкорельефными, пройденными гравировкой и частью позолоченными изображениями. Три медальона заполняют композиции «Распятие», «Жены-мироносицы» и «Вознесение», в промежутках изображены «Даниил во рву львином», «Отречение апостола Петра» и «Кустодия» (стража Гроба Господня). В композициях отражены элементы несторианской догматики: отсутствие Марии в сцене Вознесения, а в Распятии — орудий страстей и самого креста. Надписи на блюде сделаны по-сирийски, хотя и не особенно грамотно. Паломнические сувениры, доставлявшиеся из Средиземноморья, служили не только реликвиями, но и образцами для копирования; до Азии доходили «ампулы святого Мины» из Египта VI–VII вв. и другие сосуды. (Даркевич, 1976, 63–68; Залесская, 1986).

56 Каменный сосуд XI–XII вв. с городища Торткуль-Тобе (музей г. Чимкента) с изображением христианских символов и византийских плетенок вместе с исламскими «арабесками»; синяя поливная ваза с изображением двенадцати апостолов (Иссык-Куль); серебряные сосуды клада 1923 г. в Чуйской долине.

ГЛАВА IV. МЕТОДЫ, ГИПОТЕЗЫ И ФАКТЫ

Сфера исследований древностей христианства в первой половине XX в. расширялась столь стремительно, что к 1950-70-м гг. наступило время подводить итоги сделанного. Хотя открытия ключевых объектов, о которых рассказано, были важным фактором, но в становлении истории церковных памятников как научной дисциплины не меньшую роль играло решение проблем исследовательского метода и получившие по-истине всемирный размах научные дискуссии.

Особое место заняли споры о путях анализа и интерпретации материала, за которыми стояли конфессиональные традиции и церковно-политические интересы. Только внесение в практику научных археологических методов и трезвого, критического отношения к письменным источникам позволило с 1930-40-х гг. отойти от апологетики и усилить объективность интерпретаций.

Быстрое возрастание объема информации заставило развернуть обсуждение и важнейших конкретных проблем. Благодаря изучению строительных особенностей и литургического устройства сотен древних церквей стало возможным приступить к решению вопроса о происхождении, причинах и путях развития форм христианского храма. Эти дискуссионные темы мы и выделяем как основные в историографии церковных древностей первой половины уже уходящего от нас века.

1. Римская школа: между апологетикой и объективностью[75]

Мы уже знаем, что школа получила имя «римской» не случайно и не только потому, что сложилась в Вечном Городе, являясь изначально одной из дисциплин теологии римского католицизма. В Средиземноморье II-III вв. огромная часть культурных импульсов исходила из Рима как Политического центра империи. Изучать древности раннего христианства в иных городах (Арле, Трире или Аквилее) часто означает изучать развитие римской традиции в каком-то конкретном месте. Школу называют «римской» и по другой причине: вплоть до сего дня почти все ученые, работающие в области христианской археологии, проходили ту или иную практику в Риме. Труды по археологии церкви в первом тысячелетии и сегодня в той или иной мере зависят от первых базовых сводов христианских древностей («корпусов»), составленных учеными римской школы.

Однако эта школа сложилась полностью в XIX в., когда история христианских древностей еще не нашла своего места в кругу уже существовавших культурно-исторических областей, таких как история античности и средневековья. Поэтому в XX в. она принесла противоречия методико-интерпретационного характера, определявшиеся борьбой между «апологетически-конфессиональным» и «объективно-научным» подходом, а также спором между специалистами-античниками («классиками») и теми, кто стремился разглядеть за фасадом эллинизма культуру раннего христианства.

«Конфессиональная опасность»

История христианских древностей в конце XIX в. находилась в тесной зависимости от церковной догматики и политики, которые вели, особенно в католических странах, непримиримую борьбу с быстро набиравшим силу рационализмом (достаточно напомнить о книгах Э. Ренана). На рубеже веков громко звучала тема гиперкритицизма и атеизма: Карл Каутский в «Основаниях христианства» (1908 г.) попросту отрицал существование реального Христа-чело-века; недалеко от него оказался и Альберт Швейцер в «Поисках исторического Христа». Тонко чувствующий де Росси написал в 1884 г.: «Мы все дышим атмосферой рационализма более или менее безрелигиозного (я не говорю антирелигиозного, это другое)».1 Церковь пыталась противопоставить наступлению «критиков» непримиримость догматизма и, даже стремясь остаться в рамках традиции, лучшие люди церковной науки неизбежно вступали в противоречие с сиюминутными требованиями клерикалов и политиков от религии. Тяжелое «наследие», которое оставлял XX век, хорошо показывает недавно опубликованный источник — двадцатилетняя переписка де Росси и Дюшена (Correspondance, 1995; изложение и цитаты по рец.: Хрушкова, 1998а).

Имя кардинала Луи Дюшена (1843–1922) более связывается с публикацией источников, чем собственно с археологией, но значение памятников, с которыми он работал (прежде всего Liber Pontificalis — «Книга пап»), и оставленных им трудов по литургике и ранней церкви для истории христианских древностей трудно переоценить.2 Его позиция как глубоко и искренне верующего исследователя, предельно честного и открытого для критики, и при этом остающегося внутри теологодогматического подхода — особенно интересна.

Не стремясь порвать с церковной традицией и перейти на позиции рационализма, Дюшен постоянно подчеркивал стремление служить одновременно вере и науке, причем отношение к первой не ущемляло в его глазах важности второй. Работа для науки представлялась ему одной из форм служения Богу, что позволяло психологически снять глубокий конфликт, который де Росси в известной мере маскировал и смягчал внешне. Но это же заставляет допустить известную ограниченность пределов критики догмой.3

Однако это не примирило его с теологами Рима и Парижа (где многие, по выражению Дюшена, «чистят до блеска железный лом инквизиции»). Отзывы о них полны мрачного юмора, позволяющего почувствовать, до какой степени атмосфера была наполнена остатками средневековья. После смерти кардинала Питри Дюшен напишет, что тот велел бы сжечь его на Кампо ди Фьоре «без всякого дурного намерения, ради моего и всеобщего блага» (1889) (ср. позже: «Так, говорите, в Риме нет намерения меня сжечь?» (1891). Эти шутки не так безобидны, как может нам показаться сегодня. Недовольство Ватикана грозило реальными и серьезными неприятностями. Угрожающе нависал все тот же «Индекс»; приходилось опасаться доносов уже после выхода диссертации по Liber Pontificalis. (Впрочем, не нам, живущим в конце того же столетия, смеяться или удивляться — каких только «индексов», намного более полных и страшных, не пережили многие науки в середине XX века!).4