Жюльен Грин - Полночь

• Название: Полночь
• Автор: Жюльен Грин
• Издательство: Радуга
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1992
• ISBN: 5-05-004051-5

Роман продолжает стержневые темы писателя — разрыв в современном обществе естественных человеческих связей, одиночество людей; как все книги этого мастера, он отличается психологической глубиной разработки характеров и ситуаций, стилистическим изяществом.

---

Господин Юрбен, немного поостыв, подошел к молодому человеку.

— Серж нам необходим, — заявил он. — Поэтому мы с ним не расстанемся.

И хотел фамильярно потрепать Сержа по плечу, но тот уклонился от этой ласки пещерного человека и быстрым шагом ушел за ширму, где плакал господин Аньель.

— Не плачь, — прошептал он. — Ты не хуже меня знаешь, что все это показуха, обыкновенное дело. Оставайся здесь, они подумают, что ты ушел.

— Мне страшно, — отвечал господин Аньель все тем же плаксивым тоном, — я боюсь, что больше никогда не увижу господина Эдма.

— Ну и дурак!

Не успел Серж произнести эти слова, как дверь отворилась, но на этот раз так тихонько, что никто этого не заметил, даже господин Юрбен с его охотничьим слухом, так как он в это время искал глазами господина Аньеля, чтобы выставить его за дверь, эта мысль не давала ему покоя. Вновь прибывший не спеша прикрыл дверь и, никем не замеченный, пересек темную часть зала. Это был невысокий мужчина, одетый в дорогой, довольно элегантный костюм темно-табачного цвета, который подчеркивал необычайную бледность его лица. Казалось, на этом изможденном лице не хватало места резким и крупным чертам, среди которых особенно выделялись густые брови и прямой, но мясистый нос. Широко расставленные, черные как уголь глаза блестели каким-то особым блеском, фиолетовые круги под ними оживляли лицо и придавали ему пугающую, почти восточную красоту, какую можно видеть на мозаичных фресках. В волосах блестела седина, но подбородок закрывала густо-черная короткая бородка, и можно было заметить, что фасон ее был рабски воспроизведен у господина Аньеля, а господин Юрбен позволил себе некоторые вольности. Совершенно бесшумным, ровным и спокойным шагом вновь пришедший приблизился к тому углу, где сидела госпожа Аньель с дочерью. Эта женщина, скорей всего, спала, потому что господин Эдм тотчас вернулся и несколько секунд молча глядел на собравшихся, стоя в некотором отдалении от них. Ни один из сотрапезников пока что его не заметил. Собственно говоря, все они смотрели на огонь, бросавший в темноту под сводом дико метавшиеся блики, однако можно было подумать, что каким-то таинственным образом все обитатели дома были предупреждены о присутствии этого человека, ибо вдруг разом замолчали.

Прошло несколько минут, но никто не шелохнулся: то ли огонь сковал чарами этих людей, незадолго до того бурно выражавших свои чувства, и теперь в их оцепенении было что-то пугающее, то ли они повиновались некоему тайному знаку, не смели нарушить запрет. Наконец вновь прибывший подошел к честной компании и обратился к ним с речью, причем Элизабет слышала каждое его слово так же ясно, как если бы находилась рядом с ним; хотя говорил он негромко, однако его мягкий и густой голос проникал во все уголки зала.

— Друзья мои, — начал он, — я не увидел бы вас такими озабоченными, какими вижу сейчас, если бы вы помнили о том, что я не раз говорил вам раньше. В последнее время, с тех пор как мы стали немного богаче, я не уставал твердить вам, что вы слишком безоглядно верите в иллюзорный мир, а этот мир никогда не оправдает вашей веры. Если бы вы прислушались к моим предупреждениям, вы мало-помалу научились бы видеть, как все вещи вокруг вас блекнут и теряют видимость чего-то реально существующего, и тогда вы утратили бы стремление к обладанию этими вещами. Вы не воспитываете в себе вкус к невидимому! А ведь вы могли бы, как я, пребывать в блаженном безразличии, в котором я живу уже много лет, вы обрели бы уверенность в том, что никакая угроза извне вам не страшна, ибо того, чего мы страшимся, просто не существует. А вы все верили в осязаемые вещи, а меня считали безобидным выдумщиком, мои намерения лишь забавляли вас. И вы сожалели, что я не расхаживаю в жестком цилиндре и с переброшенным через плечо шарфом, в то время как я предлагал вам искать вместе со мной Дворец Отрешенности, где вы обрели бы душевный покой. Но я не хочу сегодня читать вам мораль. Пусть принесут свечи!

— Свечи? — переспросил Серж. — Остался только один пакет.

— Зажги их все! — приказал господин Эдм, широко поведя рукой. — Я хочу поспорить с дневным светом.

Последние слова были произнесены более громким голосом, так что все вздрогнули, а у некоторых на лицах появилось беспокойное, почти испуганное выражение. Корнелия прошептала что-то на ухо своей сестре, господин Бернар поднял голову. В этот момент мать господина Эдма покинула свой пост у огня и широким тяжелым шагом пересекла отделявшее ее от сына пространство.

— Что это с тобой сегодня? — спросила она. — Ты знаешь, что у нас не осталось ни гроша, и хочешь устроить иллюминацию?

Последнее слово вроде задело господина Эдма, и он повторил его, словно отыскивал в нем какой-то тайный смысл. Лицо его стало вдохновенным, как будто на него упал свет пронесенной мимо него лампы и оставил отблески в неподвижных глазах.

— Так что? Зажигать свечи? — спросил Серж у матери господина Эдма.

Та пожала плечами.

— Делай, что велено, — ответила она и села на стул спиной ко всем остальным.

— Друзья мои, — сказал вдруг господин Эдм, — я расскажу вам сон, приснившийся мне много лет назад. Во сне я оказался примерно там же, где мы сейчас находимся, но в стародавние времена, не могу сказать даже, в какую именно эпоху. Во всяком случае, усадьбы Фонфруад еще не было. Однако я знал, что она будет построена, ибо хранил воспоминание о ней, во сне все смещается, и мое воспоминание в этом случае играло роль предвидения.

Когда прошло первое волнение оттого, что я погрузился в глубь веков, оставаясь на том же самом месте, я посмотрел под ноги и увидел маленький пруд, в черной воде которого отражалась луна. Вокруг шелестели под ветром кроны больших деревьев, и я слушал этот хорошо знакомый мне шум с удивлением. Мне казалось, что так много веков тому назад все было по-иному. Взял горсть земли и понюхал, затем сорвал пучок мяты, чтобы вдохнуть ее аромат. Когда немного успокоился, обошел пруд и углубился в лес, шел не спеша, так как желал убедиться, что я один и никто не идет за мной по пятам — у меня возникла тревожная мысль, до той поры не приходившая мне в голову, мысль о том, что мы никогда не знаем наверняка, что творится у нас за спиной. Мне стало казаться, что ветки хрустят не только под моими ногами, и, чтобы разрешить свои сомнения, я повернул обратно, но не увидел никого.

Вернувшись на прежнее место, я решил обойти дом, держась близко к стенам. Несомненно, дом существовал только в моей памяти или, если угодно, в моем воображении. Да и в самом деле: что такое воображение, как не память о том, что еще не произошло? И вот я шел вдоль стен Фонфруада, как если бы они действительно возвышались рядом со мной, прошлое, настоящее и будущее перемешались в моем сознании настолько, что, когда я щупал воздух, мне казалось, будто я трогаю ладонью прохладную и шершавую поверхность камня. Какое утешение на безлюдье! Большой дом как будто защищал меня, прикрывал, словно крылом, своей тенью.

Я прошел под окнами, которые выходят на север. Справа от меня под холодным ветром зябко дрожала поверхность пруда. Слева — плотная и зловещая стена кустов, в которой тут и там вспыхивали металлические блики от лунного света, но у стен призрачного дома ни один кустик не преграждал мне путь. Я шел и шел, ведомый уже не страхом, а любопытством. Думаю, даже бежал бегом, так мне хотелось побыстрей добраться до двери. Дойдя до выступа, образованного башней, я поднял глаза на конек крыши, и на какой-то миг мне показалось, будто я там что-то вижу. Посмотрел повнимательней и подумал, что ошибся, но нет — дело было в том, что дом был и не вполне виден, и не вполне скрыт от взора. Он неярко сиял, словно окутанный туманом хрустальный дворец. И полупрозрачные стены его позволяли видеть комнаты и коридоры в глубине дома, даже угадывались стройные силуэты грабов и ясеней за противоположной стеной.

Я был до крайности удивлен и поначалу подумал, уж не заколдовал ли меня какой-нибудь волшебник, потому что трудно было поверить своим глазам. «Чтобы узнать все наверняка, — подумал я, — достаточно проникнуть в дом, который одновременно существует и не существует. Трогая стену рукой, я встречаю лишь иллюзорное сопротивление: рука свободно проходит сквозь нее, и я не опасаюсь, что рука застрянет. Я собственными глазами вижу, если это мне не кажется, камни, окна, шиферную крышу и дымовые трубы, но как-то неотчетливо, будто очертания их смазаны в результате какого-то происшествия. Все равно поищем дверь». Дверь я нашел на обычном месте и открыл ее, хотя сердце мое сильно билось.

— Бог ты мой! — вполголоса воскликнула Корнелия.

— На пороге меня обуяло сомнение. Друзья мои, в подобных случаях сомневаться опасно. Тот, кто хочет шагнуть в пустоту, сначала должен убедиться, что он не верит в существование этой пустоты. Но как бы там ни было, я остановился на пороге волшебного дома и видел у своих ног тот самый пруд, ибо дом возвышался как раз над его черной поверхностью, в которой отражалась одна лишь луна. Разум подсказывал мне, что, сделав шаг вперед, я могу утонуть. Тем не менее, друзья мои, я продолжал держаться за ручку двери. И тут я обнаружил странное явление: всякий раз как я начинал прислушиваться к голосу разума, ручка двери будто испарялась из моих пальцев, но как только я начинал верить, что действительно держусь за ручку, она вновь появлялась. После недолгого колебания я зажмурился и решительно шагнул за порог дома.