Владислав Бахревский - Непобежденные

• Название: Непобежденные
• Автор: Владислав Бахревский
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-88017-303-7

В. А. Бахревский, лауреат Пушкинской премии, номинант Патриаршей литературной премии – 2012, автор более 50 произведений, посвятил эту книгу героям Людиновского подполья, действовавшего в годы Великой Отечественной войны на Калужской земле. Партизанское движение там зародилось сразу после начала немецкой оккупации края осенью 1941 года и просуществовало вплоть до 1943 года. Ключевыми фигурами его были Алексей Шумавцов и священник Викторин Зарецкий. Но если о подвиге Алексея Шумавцова знала вся страна, то о протоиерее Викторине по понятным причинам не говорили. Но прошли те времена, и сегодня мы имеем возможность ознакомиться с историей непростого жизненного пути священника Русской Православной Церкви, который лишь в 2007 году был посмертно награжден медалью «За отвагу». Его подвиг служит для нас добрым примером того, как можно в своей жизни сочетать любовь к Богу с любовью к своему Отечеству, а значит, и к ближнему.

---

То ли потому, что из рабочих, или, как бабушка сказала, «немцы тоже люди», солдаты-сапожники поделились обедом.

Отказаться от немецкой еды нельзя, внимание к себе привлечешь.

Лица у всех троих оккупантов совсем даже не зверские. Один, что пытался дрова рубить, весельчак. Все время смешит своих.

Самый старший глазами в себя уходит. Может, по дому скучает. У третьего зубы белые. Засмеется – смотреть на него хорошо.

Аккуратные, вежливые. Белозубый даже смущается, когда ему что-то надо.

Фашистская ненавистная неволя начиналась сытно и даже дружески.

Алеша остался жить в своей комнатке. Бабушке – казенка за печкой и печка.

У ходиков ноги от страха не заплетались. Шли себе и шли. Немцы после короткого послеобеденного отдыха молотками пошли постукивать. Хорошо пахло кожей.

Алешу в сон тянуло. Пристроился на лежанке. Задремал.

И это подпольная жизнь?

Вышел на крыльцо.

С утра было синё в небе, а теперь дождь. Ходить по городу, который занимают чужие войска, – не лучшая затея. Но ведь тихо! Ни лязга танков, ни топота маршевых рот. Людиново немцы заселяли без пальбы, без оркестров, без команд. Плача и криков не слышно.

На другой день стало известно: не повезло жителям улицы III Интернационала.

До революции это был Песоченский большак.

Добротные, незапущенные дома облюбовал штаб дивизии. Где штаб, там военная тайна. Забирай пожитки, ступай куда глаза глядят.

Выставили на улицу хозяев квартир на престижной улице Карла Либкнехта. Дома здесь с видом на озеро.

В доме № 1 у края Набережной поместился комендант города майор фон Бенкендорф.

В десяти каменных домах по Комсомольской улице, народом нареченной Скачком, осела со своими черными секретами Тайная полевая полиция – Гехаймфельдполицай, сокращенно ГФП.

Главная канцелярия заняла дом № 48. Начальник Тайной полиции майор Антонио Айзенгут резиденцию свою спрятал на первом этаже комендантского дома. От леса дальше.

* * *

Каждая семья в городе Людинове ожидала немцев, как напасть. Хуже пожара, хуже голода. Придут – пожарам быть, голоду быть, насильничанью.

Великий Сталин треть страны немцам отдал. В Гражданскую, в коллективизацию Россия ушла из России. Далеко ли теперь путь держит? Уж не за Урал ли? Куда только подевалась русская сила? Если что и осталось в русских русского – терпение. Терпеть, как терпит лошадь о двух жилах. Господи! И лошадей-то грех поминать! Передохли на колхозной соломе.

От бед величиной со всю Россию единственные крепости – семьи.

Ольга Мартынова, наплакавшись при расставании со своими ученицами, прибежала из Заболотья к маме, к сестрицам. Старшая в семье.

Ольга вышла замуж за день до начала войны. Одну ночь супружества дал ей Бог. Семья осталась без мужчин. Отец и муж ушли воевать 22 июня.

На руках матери Анастасии Петровны шестеро: Мария, Елена, Анна, Нина, Людмила, Лидия… Ольга пришла в Людиново третьего октября.

Две ночи спали, дверей не запирая. Придут немцы, в закрытую дверь, пожалуй что, автоматной очередью попросятся.

Первую ночь ожидания спали одетыми. Снежок на улице порхает в воздухе, но печка протоплена, щи сварены. Тепло и сытно. Одна печаль – дом справный и просторный, но лес близко. Лес немцы не любят. В лесу партизаны.

В центре города флаги со свастикой, а у них, на Войкова, все еще своя жизнь. Пятого октября спать ложились все еще советскими…

Утром, убравши голову, Ольга вышла из комнаты на постукиванье каблуков.

Открыла дверь: сияющие сапоги, высокая фуражка, оценивающий взгляд. Офицер улыбнулся.

– Гутен таг, фройляйн.

Ему нравилась молодая женщина, нравились комнаты, где на окнах цветы.

Возвращаясь к двери, остановился у занавески, закрывавшей кухню… Рука в перчатке потянулась, отдернула занавеску.

Анастасия Петровна держала на руках маленькую Лизу, за юбку с одной стороны ухватилась трехлетняя Люсенька, с другой стороны пятилетняя Нина. Анна и Лена жались друг к другу. Они школьницы. Мария, ей восемнадцать, возле матери, за плечи поддерживает.

Изумленный красотою дев, младенцев, офицер просиял Ольге синими глазами, но Анастасии Петровне сказал, как гавкнул:

– Матка, во-о-он!

Дите на руках заплакало, немец поморщился, чуть пригнул голову в дверях, хотя прошел бы, фуражки своей гордой не потревожив. Роста не ахти какого.

Стояли, замерев, потому что не знали, куда идти. К корове, в хлев? В курятник? Если позволено во дворе остаться…

Ольга вернулась в комнату забрать сумку с одеждой. Снова распахнулась дверь, начальственно пошли по дому каблуки потяжелее первых.

Перед выводком остановился пожилой, тяжелолицый, виски седые, офицер из старших.

Анастасия Петровна прижала младенца куда-то к горлу.

– Гонят! Куда идти?.. Замерзнем.

Офицер повернулся к солдату, сказал коротко, резко. Прибежал тот, что гнал. Вытянулся в струнку.

Отдал честь, исчез. И начальник ушел. Выметаться? Ждать? Чего?

Дождались, однако, не самого худшего. Явились солдаты с досками, с топорами. В считаные минуты отгородили кухоньку с запечьем.

Один солдат сказал:

– Будете жить здесь.

– И немцы бывают хорошие! – расплакалась безутешно Анастасия Петровна. Она чувствовала маленькие руки крошечек, ласковое тепло, их дрожь.

– Переживем, – сказала детям, радуясь. – И войну переживем. Помолиться к батюшке нынче все пойдем. Господь детей любит. Господь Россию не оставит.

Оккупация

Добрая половина жителей Людинова немцев даже издали не видела, а новая власть, обклеивая приказами столбы и тумбы, вываливала на их головы запрещения, установления…

Вместо горсовета – управа и бургомистр. Бургомистра немцы углядели в чистеньком, тихогласом старичке Сергее Алексеевиче Иванове. До революции был приказчиком, хозяином магазина, в НЭП – нэпманом. Все, кто знали бургомистра, без долгих размышлений поняли: бургомистр, управа – для виду. У немцев то же самое, что и у нас, – показуха. Но работа новой власти закипела. В управе пять отделов: школьно-культурный, здравоохранения, торговый, финансовый, лесной.

Район разделили на шесть волостей: на востоке – Букановская, Игнатовская, на юго-востоке – Войловская, на северо-западе – Колчинская, на юге – Куяво-Кургановская, на севере – Космачевская.

Над волостями начальствовали волостные старшины, в селах и деревнях – старосты. Старой жизнью немцы тоже манили матушку Россию, а она двадцать четыре года была советской. Кто помнит присяжных поверенных и губернских заседателей? Народ не дурак. Всякому понятно. Над призрачной русской властью стоит немецкий новый порядок.

В Людинове новым порядком, новой властью был майор фон Бенкендорф. В его приказах главное слово было – «запрещается».

Запрещается хождение гражданского населения вне места жительства без пропуска.

Запрещается быть вне дома с наступлением темноты.

Запрещается подходить на сто метров к железной дороге.

За спрятанное оружие, отдельные части оружия, патроны и прочие боеприпасы, за всякое содействие большевикам и бандитам, за причиненный германским вооруженным силам ущерб – смертная казнь.

Такие приказы были общими для оккупированных территорий, но фон Бенкендорф исполнял комендантскую службу творчески. Особое запрещение коменданта Людинова гласило: «Патруль без предупреждения имеет право открыть огонь на поражение по любому прохожему, который держит руки в карманах».

Верховный командующий германских войск фельдмаршал Вильгельм Кейтель в сентябре 1941 года издал указ «О борьбе с бандами».

«С самого начала военной кампании против Советской России, – призывал вероломный завоеватель, – во всех оккупированных Германией областях возникло коммунистическое повстанческое движение… Фюрер приказал применять повсюду самые решительные меры для того, чтобы в кратчайшие сроки подавить это движение… При этом следует иметь в виду, что человеческая жизнь в соответствующих странах в большинстве случаев не имеет никакой цены и что устрашающего действия можно добиться лишь с помощью исключительно жестоких мер».

Майор фон Бенкендорф был фюреру верен.

А батюшка Викторин – Богу. Служил утреню, обедню, вечерню.

Утреню – один. На обедню приходили бабушки и дети, те, кто жили неподалеку.

Вечерню пришлось вскоре отменить: темнеет рано. Патруль может задержать, а то и полоснуть очередью из автомата.

Отец Николай однажды заглянул в храм, спросил сторожа: имеет ли отец Викторин разрешение от властей? Узнал, что не имеет, ушел от греха подальше.

Ушел вовремя. К церкви подкатил автомобиль. За священником явились. Пришлось службу сократить. Переводчик, из русских, терпеливо ждал.

Матушка принесла из дома пальто.