Стюарт Хоум - Медленная смерть

• Название: Медленная смерть
• Автор: Стюарт Хоум
• Издательство: ACT; Адаптек
• Жанр: Контркультура
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-17-042506-8, 978-5-93827-090-9

Банда социально амбициозных скинхедов устраивает беспорядки в лондонском арт-мире, интригами провоцируя возрождение и жестокую гибель эфемерного авангардного арт-движения. Потакая массовому читателю, «Медленная Смерть» использует непристойности, чёрный юмор и повторения во имя иронической деконструкции. Животный секс всегда нагляден, а традиционные представления о литературном вкусе и глубине отброшены ради греховной эстетики, вдохновлённой столь разными авторами, как Гомер, де Сад, Клаус Тевеляйт и культовый писатель семидесятых Ричард Аллен.

---

Джонни Махач повёл свою банду к сцене. Они проталкивались мимо хипей, колышущих конечностями в идиотском подобии танца, топали по парочкам, ласкающимся в траве, и словесно поносили подонков, отчаянно нуждающихся в ванне.

— Обрежь патлы, скользкий кусок говна! — плюнул Худой в совсем уж невыносимый образчик нестиранной кожи и джинсов.

— Не навязывай мне свои фашистские взгляды, парень, — тренькнул хиппи. — Тебе надо расслабиться, успокоиться, и пускай каждый занимается, чем хочет!

Удар в нос успокоил хипаря. Ублюдок опал, как шарик, проколотый булавкой, потом начал корчиться в грязи, тискать свой распаханный клюв в тщетной попытке унять поток крови.

— Ха-ха-ха! — засмеялся Худой, пиная его по рёбрам.

— Следующая песня с нового альбома, — объявил вокалист Себастьян Сиджвик. — Она называется «Разговор в Аду между Рембо и Джоном Ди».

— Загасим их! — крикнул Джонни Махач своим ребятам, когда со сцены донеслись первые аккорды песни.

«Рейдеры» выпрыгнули на сцену, Ходжес тут же схватил микрофонную стойку и врезал ею по морде Сиджвику. Певец улетел назад, в барабанную установку, поливая пол кровью изо рта. Бунтыч разбирался с басистом, а ТК завалил гитариста. Самсон отбивался от двух менеджеров, пытающихся спасти группу. Худой вцепился в микрофон и сунул его под нос Бунтычу. Каждый скинхед знал свою роль в битве.

— На что он похож, Худой? — спросил Бунтыч, вбивая каблук ботинка в лицо басисту.

— Он у нас свирепый ублюдок! — заорал Худой во включённый микрофон.

— Махач, Махач, Махач, перед вами Джонни Махач, Джонни Махач всех загасит, да! — пропели двое скинхедов.

Тема явно не пришлась по душе собравшимся пацифистам. Но сборище не отважилось засвистеть, потому что в результате скинхедовские ботинки имели все шансы впечататься в мягкие хипповские яйца. Большая часть хипей пришла специально послушать гранж-рок «Джанка», и им совсем не понравилось, что из-за «Рейдеров» их любимое развлечение закончилось досрочно.

— Блядские трусы! — крикнул Джонни сборищу хиппи, забрав микрофон у Худого. — Здесь вас тысячи три — но стоит появиться пяти скинхедам, и вы тут же обсираетесь!

Оскорбление пробудило от летаргии нескольких неандертальцев. На сцену полетели бутылки, одна попала в Бунтыча, расколовшись о его череп. Однако скинхед лишь сделал шаг назад. Он стоял на ногах, сверкал глазами на хиппи, и кровь текла по его лицу. Остальная бригада спряталась за стойкой колонок и пинала колонки, пока они не опрокинулись, сломав ногу недостаточно проворному хипану. Чуть позже Джонни заметил легавого, бегущего к сцене. Он выкрикнул инструкции, и «Рейдеры» разделились, успешно избежав знакомства с наручниками.

«Бонни Кокни» на Аргайлл-Стрит был типичным уэст-эндским гиблым местом. Расположенный прямо рядом со станцией подземки «Оксфордская Площадь», бар-ресторан привлекал тех туристов, которым нравится сидеть в тускло освещённом подвале и крепко переплачивать за коктейли. Если бы сюда пришли «Рейдеры», они бы весьма огорчились тем, что пиво подают здесь половинными дозами — в этом заведении не было пинтовых кружек! Однако окружение «Эстетики и Сопротивления» не считало подобное положение дел сколько-нибудь противоестественным — и поэтому пятнадцать человек из тех, кто недавно побывал на лекции Карен Элиот о Неоизме, теперь сидели и заказывали пиво и соус из авокадо именно в этой точке общественного питания.

— Я вам уже говорил, что солнце светит у меня из жопы? — риторически шипел Дональд Пембертон. — Вы видели выражение на лицах в аудитории, когда я вмешался в речь? Они офигели от великолепия моего вмешательства в дебаты! Мои слова буквально открыли новый интеллектуальный горизонт! Это я, и только я способен осветить путь к высшей стадии цивилизации!

— А как с Неоизмом? — спросил Стивен Смит. — Вы правда считаете его столь важным, как утверждает Карен Элиот? Элиот — такое значительное имя на арт-сцене, ей ни к чему вытаскивать мелкий эпизод раннего этапа её карьеры и трезвонить, что это величайшая штука со времён, когда Маринетти придумал футуризм — если только она сама не верит свято в свои слова. Однако, хоть я и не слишком хорошо знаю Неоистов, я бы сказал, что они не заслуживают тех похвал, которые обрушиваются на них последнее время.

— Конечно, Неоизм имеет огромное значение! — проворчал Росс Макдональд. — ИИК не стал бы заводить на эту тему разговор, если бы Неоисты не были плодотворной, но пока нераспознанной авангардной арт-группой.

— Именно, — вставил Джозеф Кэмпбелл. — Росс прав! Кроме того, ты только что признал, что не слишком их знаешь. И поскольку ты незнаком с работами большей части тех, кто составляет группу, нам придётся составлять предварительное мнение на основании работ тех Неоистов, кто сумел достичь славы в мейнстриме арт-мира!

— Совершенно нелепое утверждение! — воскликнул Смит. — Единственные Неоисты со сложившимися галерейными карьерами — Карен Элиот и Стилетто. Хоть я готов признать, что эти двое наделены безмерным талантом, было бы безумием судить обо всей группе на основе их работ.

— Чушь! — возопил Кемпбелл. — Дайте десять лет, и вы увидите работы всех и каждого члена Сети Неоистов в ведущих мировых музеях!

— Неоизм, — прощебетала Пенелопа Эпплгейт, — важен лишь до тех пор, пока обеспечивает связь между классическим авангардом двадцатого века и работами «Эстетики и Сопротивления». Мы с Доном создаём культуру, которая будет служить му/женьчинам следующие десять тысяч лет!

— Именно! — пробубнил Пембертон. — Пенни чертовски умна, а я пылающий гений!

Бунтыч обрадовался, что фирма отправила его назад в Фицджеральд-Хаус приводить себя в порядок. Его не вдохновляла перспектива бухать и танцевать всю ночь после того, как ему прилетела в голову бутылка из-под пива. Ребята настаивали, чтобы он не попадался на глаза матери, пока голова не заживёт. Его старушка пришла бы в ярость, если бы увидела, на что похож её сын после выступления «Рейдеров» в Финсбери-Парке! «Шерман» скинхеда был заляпан кровью, а на лицо без слёз не взглянешь. Бунтыч шлёпнул «Hand Clappin’, Foot Stompin’, Funky Butt — Live»[18] на проигрыватель Джонни, и только потом разделся до пояса и пошёл в ванную.

Звук, вырывающийся из колонок стереосистемы, поднимал дух бутбоя. Бунтыч выстоял, когда в «Рейдеров» полетели бутылки. Пускай он упустил шанс субботним вечером нажраться и перепихнуться со шлюшкой, надо только вытерпеть пять рабочих дней, и снова будут выходные! Доза Геномании, чудесным образом упакованная в микрогрувы первого альбома «Ram Jam Band», помогала скинхеду даже лучше, чем тёплая вода, которой он промывал порезы и ушибы.

Бунтычу нравились безумные риффы в стекс-стиле[19], маниакальный вокал и отсутствие пауз между песнями. Что касается бутбоя, эстеты могли заливать, пока не посинеют, что Джино Вашингтон и «Ram Jam Band» играют топорно. Он всегда предпочитал дерзкий, осмысленный и ритмованный соул преисполненным вкуса подборкам джаза и элитарным дрочилам, бывшим в фаворе у пуристов. Ну и что, если песни «Ride Your Pony», «Up Tight» и «Road Runner» пользуются популярностью среди всяких демонстрантов и участников мятежей? Зато материал сильнее, чем на среднестатистическом альбоме Майлза Дэвиса!

Громкий стук в дверь прервал течение его мыслей. Бунтыч поначалу думал не открывать, но в его мозгу мелькнуло, что джазовые маньяки из соседней квартиры могли припереться жаловаться на шум. Топая по коридору, Бунтыч горячо надеялся на то, что судьба готова преподнести ему шикарную возможность задать эстетам из квартиры 223 качественную трёпку.

— Приветики, Бунтыч, — чирикнула доктор Мария Уокер, когда скинхед распахнул дверь. — Боже, что ты сотворил со своим лицом?

— Мы тут мальца побузили в Финсбери-Парке, — ответил бутбой, провожая доктора в гостиную. — Мы впятером наехали на три тысячи хиппи. Конечно, мы их уделали, но мне досталось бутылкой. Однако я выстоял, наши цвета не бегут!

— Ты нормально себя чувствуешь? — спросила Мария. — Бутылка серьёзного вреда не причинила?

— Меня беспокоит мой «Бен Шерман», — признался Бунтыч.

— Это что такое? — удивилась Мария. — Я не сказать, чтобы знаю этот рифмующийся кокни-сленг.

— Это ни фига не рифмующийся сленг, — засмеялся скинхед. — «Бен Шерман» это рубашка на пуговицах, лучшая из тех, что продаются за деньги! Я залил её кровью, мы с Бенни подозреваем, что на белых клетках так и могут остаться пятна.

— А нельзя просто пойти и купить новую рубашку? — спросила доктор.

— Нет! — подался вперёд бутбой. — Это настоящий «шерман», шестидесятых годов, кампания давным-давно перестала выпускать рубашки в клетку. Конечно, на Карнаби-Стрит можно купить имитацию — только они не катят! Там нету сеточки на кармане и по складкам, рукава мешковатые, и пуговиц мало. Короче говоря, подделки сосут. Такие рубашки, как у меня, на деревьях не растут, их хрен достанешь! Конечно, не лучшая компенсация — но я стянул «перри» у какого-то придурка, который носил её с расстёгнутыми пуговицами.