Сильвестер Эрдег Сильвестер Эрдег - Безымянная могила

• Название: Безымянная могила
• Автор: Сильвестер Эрдег Сильвестер Эрдег
• Жанр: Историческая проза

---

— Задавай вопросы, пожалуйста. А потом, прежде чем попрощаться, пожелай мне скорой и спокойной смерти. Лука подумал, что лучше бы сразу попрощаться и уйти: какой смысл терзать умирающего? Постоял, глядя на клейкие белесые выделения в уголках рта Иосифа, и все же сказал:

— Советую пить понемногу воду с соком лимона и с сахаром или медом. Побольше жидкости…

— Служанка только что унесла кружку: я не хотел, чтобы была на глазах. Она мне полотняной тряпочкой протирает губы и рот изнутри. Жду твоих вопросов. Думаю, тебя интересует склеп. Давно это было… В большие деньги он мне обошелся, деньги тогда были дороже, чем теперь, но я не жалею… Красивый был склеп, я всегда красивое любил, пригласил лучших каменотесов, глыбу для входа в дальних краях заказал, целого состояния мне она стоила, ее тоже обтесали, вход она закрывала, как пробка горлышко. Хорошо, что я придумал его построить, меня сразу выбрали в Синедрион… Лука непонимающе смотрел на него.

— В Синедрион?..

— Я ведь предложил склеп в пользование Синедриону. Как место для почетных захоронений… Потом мы и договор заключили, что до самой моей кончины Синедрион располагает склепом по своему усмотрению, хоронит там, кого посчитает нужным, а когда я умру, туда положат меня. Великодушие мое было оценено по достоинству.

— А Иисус? — не выдержал Лука. Рука на покрывале дрогнула.

— Мне этот молодой человек симпатичен был, честное слово. Я даже сказал Каиафе с глазу на глаз: зря ты так сурово с ним обошелся, не заслужил этот молодой человек смертной казни, такой умный, с таким чистым лицом!..

— Но Иисус-то как там оказался?

— Я же сказал: человек я предусмотрительный и постарался закрепить свое положение в Синедрионе. Склеп как раз к тому времени был закончен, и Каиафа собрал нас, нескольких членов, обсудить, как быть с телом: он опасался, что похитят его. Сам знаешь, как люди были тогда настроены. Я и сказал: вот склеп. Предложил им воспользоваться. Каиафа сразу стал действовать: велел купить плат, погребальные пелены, все, что требуется, а я отправился к Пилату как частное лицо и попросил разрешения взять тело. Вот так это было. А как его все-таки ухитрились выкрасть, до сих пор не пойму. Там по крайней мере трое сильных мужчин нужны были, с инструментами, чтобы камень тот отодвинуть. Странный случай…

— Правда, что Ананию, первосвященника, там же похоронили?

— Знаешь, сын мой… может быть… Но мне это неизвестно. Я уже много лет не встаю с постели, политика меня не интересует… и вообще ничего не интересует. Если похоронили, значит, похоронили, по договору имеют право, в договоре сказано: до моей смерти Синедрион пользуется склепом по своему усмотрению. За это меня оставили почетным членом… Даже сейчас, когда я в немощи. Ко мне ежедневно лекарей посылают, хотя толку от этого никакого. Я никогда не спрашивал, пуст сейчас склеп или нет. Принадлежит он мне, но право пользования, пока я жив, у Синедриона. А вот когда умру, того, кто там находится, вынесут и похоронят в земле. Так значится в договоре.

— Ты говоришь, Иисус был тебе симпатичен?

— Да, очень симпатичен. Я даже поспорил из-за него с Каиафой. А про себя думал: хорошо, что он первым попадет в новый склеп. Он это заслужил…

— А Анания?

— Человек он был странный, но неплохой. Он много сделал, и хорошего много, времена были трудные, тогда ему никто не завидовал, а теперь, я слыхал, плюются, произнося его имя. Пускай и он покоится в мире, если лежит в моем склепе, а потом будет погребен в земле.

— Ананию всегда звали Ананией?

— Я ничьей подноготной никогда не пытался выведать. Всю жизнь был торговцем, это меня занимало, требовало всех сил и времени… пока здоровье не кончилось. И еще я рано понял, что хорошая сделка может строиться лишь на доверии. Где нет доверия, там появляется подозрительность, а на подозрениях хорошей сделки не заключишь. Я всегда из доверия исходил. Может, Ананию не всегда Ананией звали — это только ему известно. Я его принимал так, как есть; вот как и тебя — что ты лекарь из Антиохии.

— А все-таки… как могли выкрасть тело Иисуса из склепа?

— Дело давнее, откуда мне знать? Говорю же, сам не понимаю.

— А в Синедрионе об этом не было речи?

— Наверняка была… Но там столько всего говорят, и все о важных, срочных вещах. Я ведь нечасто туда ходил: политика меня мало интересовала, я коммерцией занимался. Считал за честь, что меня туда выбрали, ходил на заседания, когда было время, голосовал, если требовалось. Бывало, что голосовал против: это все есть в протоколах. Знаешь, если ты член Синедриона, с тобой и деловые партнеры по-другому разговаривают. Для меня это было самое важное, и склеп я тоже Синедриону для этого предложил… Сделай одолжение, позови служанку: простыню мне пора поменять. Утомил меня разговор…

— Еще один, последний вопрос. — Лука нагнулся над Иосифом Аримафейским: — У кого ты наводил обо мне справки?

— Пусть это тебя не тревожит, сын мой. Я хотел только удостовериться, что спокойно могу впустить тебя в свой дом. И, как видишь, впустил. У таких, как я, много знакомых; без знакомств, без связей нет коммерции. И важно, чтобы ты с каждым был в хороших отношениях. Понимаешь, что я хочу сказать? С каждым. Позови служанку. Лука поклонился. Иосиф Аримафейский сипло сказал ему вслед:

— Пожелай мне спокойной и скорой смерти, сынок. Это уже все равно не жизнь. Служанка стояла за дверью. Лука сказал ей: господин передает, простыни ему пора сменить. Служанка ответила: да, я сама чувствую, что пора. И с дежурной улыбкой добавила: сам дорогу найдешь, господин? Засов отодвинь. Я потом закрою.

Доклад Антония Феликса императору Нерону СЕКРЕТНО!

Антоний Феликс, прокуратор Иудеи, приветствует Cветлейшего Кесаря. Считаю важным сообщить тебе следующее: в не столь отдаленном будущем в Иудее ожидаются важные события, среди которых возможна и война. Положение я многократно обсуждал с тысяченачальником Лисием, который хорошо знает местные условия и был близко знаком с первосвященником Ананией еще до его смещения, случившегося недавно и, я бы сказал, неожиданно. Это решение Синедриона радости у меня не вызвало, однако вмешиваться я не мог — из-за памятного соглашения, принятого добрых десять лет назад по инициативе самого же Анании. До самого последнего времени Анания производил впечатление правителя сильного, он держал под контролем тлеющие страсти, отношения с нами строил на корректной основе. Так что устранение его от власти представляется мне фактором, который требует тщательного анализа с точки зрения нынешнего политического курса, что актуально уже потому, что, как я отмечал выше, среди последствий не исключена и война.

Народ здешний разделен на враждебные непримиримые лагери, недовольство зреет со дня на день. Наблюдается рост бунтарских настроений, направленных и против нас, и против местных иудейских правителей, которые, как уж издавна повелось, и сами раскололись на враждебные лагери. Каждая группа завидует власти и влиянию другой, так что отстранение Анании вполне может объясняться и внутренними интригами. В данный момент я не вижу во властной верхушке ни одной группы, с которой мы могли бы надолго найти общий язык; поэтому нашу политику в самое ближайшее время необходимо изменить решительным образом.

Красноречивой иллюстрацией к этой анархической ситуации служит одно происшествие, имевшее место в последнее время. Саддукеи, которые на первый взгляд являются сторонниками компромиссов, а в действительности самые отъявленные фанатики, схватили иудея по имени Павел, по рождению — римского гражданина. Павел этот исповедует учение некоего иудея по имени Иисус, частично расходящееся с верой, коей придерживается весь народ. Саддукеи к этой новой вере непримиримы, в то время как фарисеи, другая большая партия, более терпимы. Вышеназванного Павла едва не линчевали; лишь вмешательство наших солдат спасло ему жизнь. Затем он был предан суду Синедриона, где приговор так и не был вынесен — вследствие уступчивости фарисеев. В это время первосвященником еще был Анания. Фанатики организовали заговор против Павла, и от смерти его спасли опять же легионеры тысяченачальника Лисия; под покровом ночи они привезли его ко мне в Кесарию. С этим человеком мы вместе с супругой моей Друзиллой встречались несколько раз для беседы. По его делу мы провели еще одно судебное заседание; на нем в последний раз присутствовал, в качестве первосвященника, Анания, хотя и не произнес ни слова — вместо него говорил нанятый адвокат. Вынесение приговора я отложил — и, как убежден, поступил правильно. Я исходил из того, что обязан до конца разобраться в ситуации, которая все более запутывается; а этого можно было добиться только при условии, что в деле Павла я не встану ни на ту, ни на другую сторону. События полностью подтвердили мою правоту. С тех пор я убедился: цель противников Павла заключалась в том, чтобы, воспользовавшись судом как удобным предлогом, сбросить Ананию, то есть фарисеев, идущих с нами на компромисс. Дело в том, что к тому моменту обе партии в равной степени утратили доверие народа; это относится даже к фарисеям, которые одно время пользовались большим влиянием. Саддукеи же, движимые чистым фанатизмом, просто хотят захватить власть, которая должна обеспечить им возможность обогащения. Обе партии сходятся лишь в одном: в ненависти к империи; правда, ни один из лидеров этого прямо не признает, но каждый пользуется этой ненавистью для того, чтобы привлечь народ на свою сторону. Вышепоименованный Павел и его сторонники — не враги нам; в этом меня убедили отчеты тысяченачальника Лисия и мои обстоятельные беседы с Павлом. И все-таки фанатики саддукеи хотели добиться именно его осуждения, чтобы таким способом совершить тихий переворот. Позволь я осудить последователя Иисуса — и Анания как первосвященник-фарисей попал бы в ловушку, расставленную его противниками; он или вынужден был бы перейти в их лагерь, или был бы устранен. Правда, поста своего он лишился бы все равно, хотя Павла я осудить отказался. Думаю, этот удел ожидал его в любом случае, разве что способ устранения мог быть другим.