Зинаида Гиппиус - Том 1. Новые люди

• Название: Том 1. Новые люди
• Автор: Зинаида Гиппиус
• Издательство: Русская книга
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-268-00453-0, 5-268-00455-7

Впервые издастся Собрание сочинений Зинаиды Николаевны Гиппиус (1869–1945), классика русского символизма, выдающегося поэта, прозаика, критика, публициста, драматурга Серебряного века и русского зарубежья. Многотомник представит современному читателю все многообразие ее творческого наследия, а это 5 романов, 6 книг рассказов и повестей, 6 сборников стихотворений. Отдельный том займет литературно-критическая публицистика Антона Крайнего (под таким псевдонимом и в России, и в эмиграции укрывалась Гиппиус-критик). Собрание завершат три мемуарных тома «Живые лица» – дневники писательницы, ее воспоминания и письма, а также документы и свидетельства современников о ней самой. Большинство из этих материалов также публикуются сегодня впервые.

В первый том включены два неизвестных романа Гиппиус – «Без талисмана» (1896) и «Победители» (1898), а также книга рассказов «Новые люди» (1896).

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Все это было известно Шилаеву от матери, которая любила писать письма. Но как, почему и для чего вышла Антонина за Модеста Ивановича – Шилаев недоумевал, а теперь, видя их вместе и узнавая ее – он недоумевал еще больше. Неужели она может любить его? И вместе с удивлением – другое неприятное чувство сжало его сердце. Ему не хотелось, чтобы Антонина любила Модеста Ивановича. Пусть лучше будет какая-нибудь роковая тайна, странное стечение обстоятельств… мало ли что! Но пусть она его не любит!..

Вошел лакей с чайным прибором на подносе, неслышно ступая по ковру. Он расставил чашки и, чиркнув спичкой, зажег голубой дрожащий огонь под серебряным чайником.

– Ну что? все готово? – спросила Антонина. Шилаев быстро обернулся на звук ее голоса. Она вышла через боковую дверь и теперь стояла около чайного стола. Шилаев невольно заметил, что красная фланелевая рубашка с косым воротом, которую она надела, идет к ней гораздо больше, чем прежнее голубое платье. Она точно сделалась моложе. И волосы она зачесала вниз, по-домашнему.

– Ну, садитесь, садитесь, – говорила Антонина, улыбаясь. – Потолкуем, наконец, с вами по душе. Надо нам хорошенько познакомиться; ведь мы теперь родственники…

Шилаев почувствовал, что его стеснение перед нею исчезает. Точно они были давным-давно знакомы. И он уже хотел спросить ее о многом, что его интересовало, как вдруг вошел Модест Иванович.

С ним вместе в комнату проникла струя холода, но не свежего холода, а такого, будто в солнечный день отворили двери давно запертого подвала. Шилаев невольно снял локти со стола и выпрямился на стуле, а губы Антонины сжались, и все лицо ее стало строже и старше, хотя и не печальнее.

– Вы дома? – спросила она. – А я слышала, что вы приказывали Шарлю подать викторию к подъезду. Хотите чаю?

Модест Иванович кивнул головой и сложил губы в улыбку. Он, кажется, был в хорошем расположении духа.

– Пожалуйста, налей мне чашку очень крепкого чаю, душа моя. Сегодня я никуда не поеду, мне надо написать несколько писем. Я думал, правда, ехать, но… но… раздумал. Ну-с, как же ты, милый друг, поживаешь? – обратился он к Шилаеву. – Что старики? Я не заехал к ним на хутор, некогда было. У них, кажется, пожар был? Отстроились они?

Шилаев отвечал. Модест Иванович аккуратно и с точностью расспросил обо всех родственниках, затем перешел к личным делам Шилаева и с тою же точностью стал его расспрашивать о жене, о теперешних планах, о его жизни в… Хоперске, Хотинске… он все забывал название этого ужасного места. Модест Иванович как будто считал для себя необходимым интересоваться жизнью племянника, а расспросы и весь этот разговор – неизбежными.

Шилаев говорил, принуждая себя не быть сухим и унылым. Антонина молчала, опустив глаза.

«Нет, она его не любит! Не любит она его», – думал Шилаев, едва вслушиваясь в звуки однотонного металлического голоса Модеста Ивановича, который в эту минуту прохаживался по комнате и говорил, кажется, о выгодах теперешнего положения племянника. Наконец, беседа погасла совершенно. Модест Иванович взглянул на часы. Потом залпом выпил свою чашку чаю, поднялся с кресла и вышел, не простясь с Шилаевым.

Несколько минут продолжалось молчание. Наконец, Антонина сказала, чуть-чуть улыбнувшись:

– Модест Иванович ушел писать письма. Он не вернется. Он всегда так уходит, не прощаясь. Кажется, он помешал нашему разговору?..

«Не любит она его», – с непонятной радостью повторял про себя Павел Павлович. Он взглянул на Антонину.

– Да, – сказал он, – у меня было такое хорошее настроение… Ведь все это зависит от минуты… Иной раз чувствуешь в себе охоту говорить, спрашивать…

– А настроение не может вернуться?

Шилаев опять посмотрел на свою собеседницу. Лицо ее было обращено к нему с такой веселой и такой искренней улыбкой, что Павлу Павловичу показалось, будто его настроение непременно должно вернуться. Через минуту они говорили, как старые друзья. Шилаев упомянул имя Луганина. Антонина вдруг вспыхнула и нахмурилась, как будто предчувствуя, что тут ей придется спорить.

– Он вам не понравился, я знаю, – сказала она. – И это мне очень, очень жаль, потому что, по-моему, он всем должен нравиться… Я знаю его уже год – в Париже с ним встречалась – и он замечательный…

– Да чем он замечательный, Антонина Сергеевна? Мне он показался чудаком и, по правде сказать, в нем есть что-то ненатуральное-.

– Прошу вас, не будем пока говорить о Луганине… Вот вы узнаете его, познакомитесь поближе… тогда яснее будет.

– Да кто он?

– Он – бывший профессор Петербургского университета. Он давно уже за границей, лет пятнадцать. Живет в Париже и здесь, в Канне. Вот вы увидите, какая у него вилла…

– Что же он делает?

– Его работы издаются на французском языке. У него громадная библиотека, он вечно занят… когда не болен. Иногда он, правда, несносен, но большею частью весел, как сегодня. Знаете, я редко встречала умных и вместе с тем истинно веселых людей. И даже вообще веселых, только по-настоящему, конечно. Точно каждый делает не то, что ему хочется – и дуется. Я сама скучная, я знаю. И вы не радостный…

– Я? У меня много причин быть невеселым… Вы верно выразились: каждый делает не то, что ему хочется. Про меня это можно сказать… А вы-то, Антонина Сергеевна? Отчего вам быть невеселой?

Он предложил этот вопрос, смутно надеясь, что она начнет жаловаться и расскажет наконец свою «тайну», т. е. почему она вступила в этот «несчастный» брак. Что брак несчастен – Шилаев не сомневался. Но Антонина посмотрела на Павла Павловича пристально – и засмеялась.

– Почему мне скучно – я вам теперь не скажу, да и не это вас интересует; но держу пари – угадаю, о чем вы хотите меня расспросить.

Шилаев смутился немного.

– О чем? – спросил он.

Антонина придвинулась к нему и подняла лицо, сделавшееся серьезным.

– Вас мучит любопытство, зачем я вышла за вашего дядю, когда мы такие разные люди. Все равно, теперь или после, но вы бы меня об этом спросили, а я бы ответила. Лучше сразу будем откровенны – скорее станем друзьями.

– Да, мне ваше замужество казалось странным…

– Я очень изменилась, Павел Павлович, с тех пор как спрашивала вас в липовой аллее, намерены ли вы жениться на мне.

– Вы помните?..

– Да, не перебивайте. Я так изменилась, что даже мне кажется, будто прежняя девочка – не я… Какая я стала, не об этом речь, да и рассказать нельзя, – вы сами меня узнаете. Только я увидала, что Модест Иванович – самый подходящий для меня муж… Лучше него я не найду…

– Вы его любили?..

– Слушайте, Бога ради. Я была одна на свете. Бабушка умерла. Я могла бы тогда выйти за одного… молодого человека, в которого была влюблена… но… вышла за Модеста Ивановича.

– Я не понимаю.

– Сейчас вы поймете. Я вам скажу правду… Я очень легко влюбляюсь, но – ненадолго. А выйти замуж – это сказать, что будешь любить всю жизнь, всю жизнь… Я не могу этого сказать… Я не знаю будущего, и не хочу делаться рабой своих обещаний. Выйти за человека, которого я сегодня люблю – это значит приготовить ему и себе много очень горького впереди. Зачем же? А с Модестом Ивановичем у нас связь крепкая. Ему нужны были деньги, мне – муж, с которым я свободна, потому что ведь и он свободен…

– Но, Антонина Сергеевна… Зачем же было в таком случае…

– Зачем было выходить непременно замуж? Говорю вам – я очутилась совсем одна… И, кроме того, я – слабая; я всегда могла уступить, выйти замуж против своих мыслей… Мне нужно внешнюю преграду.

– Вы отказались от счастья…

– Какое счастье, если я знаю, что никогда, никогда не могу, не смею полюбить другого, посмотреть на другого… Это и есть свобода. Я сказала, что я легко влюбляюсь… Не думайте обо мне дурно, Павел Павлович. Я не терплю над собой воли другого, я готова тогда сделать против себя – лишь бы не так, как я обязана сделать… Но своей собственной воле я покоряюсь. И, право, я лучше о себе позабочусь, чем другой.

Павел Павлович слушал в смятении и мало понимал. Он понял только, что она поступила вопреки всем его нравственным убеждениям, которые всегда были таковы: жениться можно только по склонности, а брак по расчету – гнусность. Он гордился внутренно, что у Веруни не было ни копейки, забывая, что хотя к своей невесте он чувствовал склонность, однако, отнюдь не исключительно склонность заставила его сделать предложение, а также и расчет найти хорошую помощницу в своем деле, да и вообще Веруня подходила под его идеал «жены-труженицы». Но здесь! Здесь деньги, здесь речи против супружеской любви… Он хотел было возражать горячо, даже резко… Но – подняв глаза на Антонину – он вдруг умолк. Она была женщина… Спор вряд ли имел значение. И потом она такая хорошенькая, с разгоревшимися щеками и ямочкой на подбородке… «Я легко влюбляюсь…» – вспомнились ему слова Антонины – и ему стало почему-то ужасно весело.