Зинаида Гиппиус - Том 4. Лунные муравьи

• Название: Том 4. Лунные муравьи
• Автор: Зинаида Гиппиус
• Издательство: Русская книга
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-268-00453-0, 5-268-00404-2

В четвертом томе впервые издающегося Собрания сочинений классика Серебряного века Зинаиды Гиппиус (1869–1945) публикуются ее шестой сборник прозы «Лунные муравьи» (1912), рассказы разных лет, не включенные в книги, и драматургические произведения.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Таков закон естества, порядок необходимости. Но что же такое религия, как не борьба с необходимостью, во имя чуда, во имя иного порядка? И вот Она же – в этом ином порядке:

Кто увидел Утреннюю, Белую
Средь расцветающих небес,
Тот не забудет тайну смелую,
Обетование чудес..
Душа моя, душа свободная,
Ты чище пролитой воды,
Ты – твердь зеленая, восходная,
Для светлой Утренней Звезды.

Недаром оба стихотворения поставлены рядом и озаглавлены: «Она». Между этими двумя полюсами – «вечно женским» и «вечно женственным» – колеблется игла весов, тонкая, острая, – вся поэзия Гиппиус.

В романе Уэллса «Путешествие на Луну» описываются лунные люди, похожие на исполинских муравьев, почти в рост человеческий, но такие слабые, хрупкие и валкие, что одному земному человеку легко истребить их целое полчище: стоит любого ударить или даже просто пальцем ткнуть, – он уж и готов: подломились лапки, хрустнул, завалился и подох.

В одном недавно напечатанном рассказе З. Гиппиус с этими «лунными муравьями» сравнивает тех современных русских люден, из которых набирается нынешнее небывалое множество самоубийц. Такие же они слабые, хрупкие, валкие: чуть тронешь – хрустнул, завалился и подох. Ужасающая готовность к саморазрушению, самоуничтожению; любовь к смерти, влюбленность в смерть.

О почему Тебя любить
Мне суждено неодолимо?..
Теряет бледные листы
Мой сад, Тобой завороженный…
В моем саду проходишь Ты, –
И я тоскую, как влюбленный.

Так сильна у нее самой эта влюбленность в смерть, что иногда начинает казаться, что и она той же неземной породы, что ее собственная поэзия – поэзия «лунных муравьев». Со всех «цветов зла» сочащийся, невидимо разлитый в воздухе яд, который превращает кости человеческие в скорлупу насекомых, собирает она и складывает в стихи, как мед в соты. И куда только ни залетает, в какие страшные орхидеи-мухоловки ни забирается, чтобы пососать этого смертного яду.

Любовь к смерти – и это все? Стоит немного пристальнее вглядеться в поэзию Гиппиус, чтобы увидеть, что это не все, что она ишет не только яда, но и противоядия. Нашла ли, найдет ли, – вопрос иной, но что ищет, нет сомнения. Может быть, для того только и проделывает над собою все эти опасные, почти преступные опыты, чтобы изучить, заразу, победить ее изнутри, подобно врачу, который прививает себе болезнь, чтобы найти лекарство.

Коренное свойство «лунных муравьев» – невинность, неведение того, что с ними делается: гибнут и не знают, – как, отчего и за что. 3. Гиппиус знает, во всяком случае, знает, откуда все пошло, где и когда началось.

Жадны звонкие копыта;
Шумно, дико и темно…
Там – веселье с кровью слито.
Тело в тело вплетено…
Вес разбито, все забыто, –
Пейте новое вино.
Жадны звонкие копыта…
Будь что будет, – все равно.

Это в октябре 1905 года, а в декабре того же года:

Тайна есть великая, запретная,
Есть обеты – их нельзя развязывать.
Человеческая кровь – заветная:
Солнцу кровь не велено показывать.

Так вот откуда пошло, где и когда началось. Лунно-муравьиная чума от крови, показанной солнцу. Самоубийство – за убийство, казнь – за казнь, кровь – за кровь.

Те пятна ржавые вкипели,
Их ни забыть, ни затоптать.
Горит, горит на темном теле
Неугасимая печать.

О, конечно, можно бы перевести и на прозу эту поэзию… Сначала кровавый, потом пыльный вихрь:

Едко, сладко дышит тленье.
В сером вихре тает плоть.
Помяни мое паденье
На суде Твоем, Господь!

И наконец, серая слякоть:

Тучны, грязны и слезливы,
Оседают небеса.
Веселы и шепотливы
Дождевые голоса…
О гниеньи, разложеньи
Все твердят, – не устают,
О всеобщем разрушены!
Умирании поют.

Та самая слякоть, в которой мы и сейчас находимся.

Мы, тихие, в себе стыдимся Бога,
Надменные, мы тлеем, не горя.
О, страшная и рабская дорога!
О, мутная, последняя заря!

Подписано 1904 – до «освобождения», но можно бы подписать и 1910-11-12 и еще Бог весть каким годом, потому что в этой неподвижной серости, однозвучной слякоти само время как будто остановилось, сделалось вечностью.

Единый миг застыл – и длится,
  Как вечное раскаянье.
Нельзя ни плакать, ни молиться…
  Отчаянье! Отчаянье!
Сомкни плотней пустые очи
  И тлей скорей, мертвец.
Нет утра, нет дней, есть только ночи…
    Конец.

Конец «лунных муравьев»: подломились лапки, хрустнул, завалился и подох.

Какая-то московская барышня из красного знамени, с которым в 1905 году шла на похоронах Баумана, в 1910 году сшила себе декадентское платье для маскарада. Вот в кратчайшем символе судьба всех «лунных муравьев», тот хваленый отказ от общественности, возврат к личности, о котором так хлопочут «Вехи».

Бывшие декаденты в искусстве – теперешние «лунные муравьи» в жизни. Слепое самоутверждение приводит к саморазрушению, к самоубийству личности. Это две стороны одного и того же. Единый первоисточник обоих ядов, и декадентского, и «лунно-муравьиного». Вот что знает 3. Гиппиус, вот с чем она борется. Вся ее поэзия – удачная или неудачная, но несомненная попытка борьбы именно с этою заразою, поиски за противоядием именно от этих ядов.

Только в самом конце декадентства старого, слепого, нерелигиозного утверждения личности – ее острейшее острие ломается, или, вернее, сама личность переламывает, перебарывает, преодолевает себя, чтобы выйти в общественность, уже не старую, слепую, а новую, зрячую религиозным зрением. Вот чем отличается 3. Гиппиус от всех своих сверстников, русских декадентов. У них у всех личное остается личным.

От уединения к соединению, от себя ко всем, – таков путь 3. Гиппиус, еще не пройденный, но уже начатый.

Чтобы спастись, надо знать, отчего гибнешь. На вопрос: отчего? – нельзя точнее ответить, чем отвечает поэт.

Кем не владеет Бог, – владеет Рок.

Это верно не только о каждом человеке в отдельности, но и о целых поколениях, о целых народах.

Страшное, грубое, липкое, грязное,
Жестко-тупое, всегда безобразное…
Трупно-холодное, жалко-ничтожное,
Непереносное, ложное, ложное.
Но жалоб не надо; что радости в плаче?
Мы знаем, мы знаем: все будет иначе.

Было и будет. Святое в бывшем, святое в будущем.

И вижу я: на ком-то загораются
Сияньем новым белые венцы
Нал временем, во мне, соприкасаются
Начала и концы.

Было начало, будет конец. Соприкоснется святыня со святынею, бывшее с будущим.

Мы ни там, ни тут.
Дело наше такое, бездомное.
Петухи поют, поют…
Но лицо небес – еще темное.
На деревья гляди, на верхи;
Не колеблет их близость рассветная.
Все поют, поют петухи;
Но земля молчит, неответная…

Пусть молчит, только бы этот крик петухов, ночью о солнце, не умолкал.

Напророчили вещие птицы,
Отмерцали ночные зарницы, –
Солнце встает вдали…
Какою мерою любовь измерить?
О, дам мне, о, дай мне верить
В силу моей земли!

Только бы вера была, и сила будет, солнце встанет. Тогда-то ответит земля на крики вещих птиц…

Комментарии

Лунные муравьи. Шестая книга рассказов*

Все рассказы этого сборника печ. по изд, Гиппиус 3. Н. Лунные муравьи. Шестая книга рассказов. М.: Альциона, 1912. О шестом сборнике рассказов Гиппиус рецензии напечатали журналы «Новая жизнь» (1912. № 5. An. Н. Чсботаревская), «Современник» (1912. № 5. Б. А. Садовской) и «Путь» (1912. № 8).

Лунные муравьи*

Биржевые ведомости. 1910. 5, 6, 9 февр. № 11550,11552,11556 (утренние выпуски. С подзаголовком «Наша правда»); Новое слово. 1910. № 2.

…по эссенческой части. – Т. с. из тех, кто травится какой-либо эссенцией.

…о недавней комичной дуэли между двумя третьестепенными поэтами. – Имеется в виду дуэль между М. А. Волошиным (1877–1932) и Н. С. Гумилевым (1886–1921), состоявшаяся 22 ноября 1909 г. на Черной речке, неподалеку от места дуэли Пушкина. Ссора произошла за три дня до этого. Гумилев бестактной выходкой прилюдно оскорбил поэтессу Черубину де Габриак (наст, имя и фам. Елизавета Ивановна Дмитриева, в замужестве Васильева; 1877–1928). Узнав об этом, Волошин послал оскорбителю вызов. Гумилев, стрелявший первым, промахнулся, а у Волошина случилась осечка. Примирение поэтов произошло не скоро: весной 1921 г., случайно встретившись на пристани в Феодосии, они молча пожали друг другу руки. См. об этом подробный комментарий В. А. Мануйлова в кн.: Волошин М. А. Лики творчества. Л., 1978. С. 758–759, а также очерк «Из дневника» одного из секундантов и распорядителя этой дуэли А. Н. Толстого, опубликованный в парижской газете «Последние новости» 23 окт. 1921 г. (вскоре после гибели Гумилева, расстрелянного чекистами 25 августа 1921 г.).