Демьян Бедный - Том 4. Стихотворения 1930-1940

• Название: Том 4. Стихотворения 1930-1940
• Автор: Демьян Бедный
• Издательство: Гослитиздат
• Жанр: Поэзия
• Год: 1953

Собрание сочинений русского советского писателя, поэта, публициста и общественного деятеля Демьяна Бедного (1883–1945).

В четвертый том вошли поэтические произведения Д. Бедного, написанные в 1930–1940 годах. Статьи, относящиеся к этим годам, помещены в пятом томе настоящего издания.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

АПОСТОЛЬСКОЕ ПОСЛАНИЕ

святейшего господина нашего промыслом божием папы Пия XI

к досточтимым братьям… состоящим в мире и общении с апостольским престолом,

об обострении экономического кризиса,

о бедственном положении множества безработных.

…Досточтимые братья, мир вам и апостольское благословение!

Нам угрожает новое бедствие, которое уже в значительной степени поразило вверенную нам паству… Мы видим такое множество честных и трудолюбивых рабочих вынужденными к бездействию и вместе с их семьями доведенными до крайней нищеты, а между тем они ничего более не желают, как честно, в поте лица своего, согласно божественной заповеди зарабатывать насущный хлеб, который они ежедневно испрашивают у господа. Их стенания потрясают наше отеческое сердце… Теперь приближается зима, а с нею целая вереница страданий и лишений, которые холодное время приносит беднякам… Поскольку не позаботятся о нуждах стольких несчастных семейств и о их покинутых детях, они (чего не дай бог!) дойдут до ожесточения.

Гвоздь «апостольского» поучения –
Страх рабочего «ожесточения».
Отсюда «апостольская» тревога:
«Подкормите их малость, ради бога,
А то ведь… понимаете сами!»
Растекся папа словесами.
Аминь, аминь, глаголю!
Наболтавшися вволю,
Шаманствуя и пророча,
Чтоб вытравить ненависть из рабочих очей,
Безработных бедняков мороча
Милосердием богачей,
Переходит папа к главному сюжету,
К своему бюджету,
К организации сверхнормального,
Повального
Трехдневного моления…
Для прибавления
Божественной казны.
В этом новизны
Особенной нету:
Гребут монету
Служители неба
Со всех сторон,
С крестин и похорон,
С черствого хлеба
И гнилых макарон.

Поскольку все человеческие усилия не достаточны для осуществления цели без божией помощи, то мы воссылаем горячие молитвы подателю всякого блага, чтобы он сократил период страдания… Приближается праздник царя Иисуса Христа… Нам представляется чрезвычайно подходящим, чтобы при подготовлении к этому празднику в приходских церквах устраивали торжественные трехдневия, во время которых молили бы бога…

Молили бы бога…
Молили бы бога…
Ах, уж эта «апостольская» тревога!
Надо дать папской пастве хоть немного еды,
Подкормить богомольную папскую шпанку,
Чтоб она, озверев, не причинила беды…
Ватиканскому банку!

Капиталисты рыщут,
Выхода ищут,
Плана хочется, но план колется…
Папа римский молится…
А в Берлине –
И в одном ли Берлине? –
На людной площади, словно в пустыне,
Словно в месте и мертвом и голом,
Стоит девушка жутким символом
Капиталистического грабежа и вражды
И человеческой горькой нужды,
Стоит, словно столп, недвижимо,
А мимо,
Словно мимо столпа,
Равнодушно проходит толпа.
На площади людной так нелюдимо!
Мимо девушки бедной – глуха и слепа –
Проходит толпа…
Мимо…
Мимо…
Мимо девичьей незримой слезы…
Мимо нужды, кричащей плакатами…

Это голос отчаянья, не голос грозы.
Гроза загремит громовыми
                    раскатами!

Смелей!*

Не заражен я глупым чванством,
Покаюсь честно, не солгу:
Перед моей родней, крестьянством,
Я остаюсь в большом долгу.

Мой голос в годы фронтовые
Подобен часто был трубе.
Писал я песни боевые
И призывал народ к борьбе.

К борьбе с судьбой былой, кровавой.
К борьбе с попом и кулаком,
К борьбе с помещичьей оравой,
С Деникиным и Колчаком.

Вновь баре жить хотели жирно.
Мы им сказали: «Черта с два!»
В борьбе прославилась всемирно
Красноармейская братва.

Потом пошли другие годы,
Пора иных забот, хлопот:
Живил и нивы и заводы
Крестьянский и рабочий пот.

Нам было знойно и морозно,
Но – шла работа, как война.
И вот пред вражьей силой грозно
Стоит с деревнею колхозной
Индустриальная страна!

Деревня, жившая так бедно,
Рванулась к свету и красе.
Стальные кони мчат победно
На коллективной полосе.

Легли квадратами гектары –
Пять тысяч га! Семь тысяч га!
Вот – коллективные амбары,
Вот – коллективные стога.

Вот – ну, подумать! – спортплощадка,
Вот комсомольский уголок:
Где были образ и лампадка,
Плакат под самый потолок.

Дурман поповского глагола
Томится в собственном гною,
Совет, лечебница и школа
Победу празднуют свою.

О, сколько их на фронте этом
Не всеми знаемых побед!
Но ни одним еще поэтом
Фронт этот ярко не воспет.

Есть грех и мой в немалой доле,
Но… нету вечных силачей.
Мне одному хрипеть доколе?
Вина на тех певцах поболе,
Кто и моложе и бойчей.

Ребята! Юные поэты!
Певцы – ударники полей!
У вас возможностям нет сметы,
У вас и краски и сюжеты!
Ударней действуйте, смелей!

Чтоб боевая ваша нота
Все перекрыла образцы.
Где гениальная работа,
Там – гениальные певцы!

Жить и работать!*

…Колоссальной важности факт, что колхозное движение, принявшее характер мощной, нарастающей, антикулацкой лавины, сметает на своём пути сопротивление кулака, ломает кулачество и прокладывает дорогу для широкого социалистического строительства в деревне.

…Разве можно отрицать, что колхозы (я говорю о колхозах, а не о лжеколхозах) представляют при наших условиях базу и очаг социалистического строительства в деревне, выросшие в отчаянных схватках с капиталистическими элементами?

Из речи т. Сталина на 1 Всесоюзной конференции аграрников-марксистов в Коммунистической академии 27 декабря 1929 г.

Речь – веха. Ей всего исполнилось два года.
   В два эти года – только в два! –
Как много старого ушло из обихода,
Как много нового в свои вошло права!
Уже теперь каким рисуется уроком
Путь, измеряемый всего двухлетним сроком!
   Кулак – давно ли жег он бедноту огнем
И ночью выходил с обрезом из овина?
И вот – кулацкая крушится сердцевина:
Идет, и ширится, и крепнет с каждым днем
Антикулацкая колхозная лавина.
Антикулацкий фронт собрать, вооружить,
Социализм в деревне заложить,
В два года укрепить его очаг и базу…
_Как хочется в такую пору жить!
Жить и работать без отказу_!

1932

К победе – полный ход!!*

Вступаем в новый год уверенно и смело
И на противника с усмешкою глядим.
Противник корчится, ярится очумело, –
Он болен нервами, и сердце онемело.
Холодный душ иль бром ему необходим.

Он успокоится на время, но… какое?
На час. Там из Москвы получит снова весть…
Не удручает так его ничто другое…
Из-за таких вестей уже давно в покое
     Не может ночи он провесть.

Но мы бессонницей зато уж не страдаем
     И за работою не спим.
Нет, с нами жульничать опасней, чем с Китаем:
     Мы трезво мерим и считаем,
     Сооружаем и крепим.

Мы маневрируем и быстро и умело.
Мы знаем «наш маневр»: к победе – полный ход!!
И потому мы так уверенно и смело –
И класс и партия – вступаем в новый год!

Свиной остров*

В Индийском океане, далеко,
Так далеко, что некуда уж дале,
Есть островок. На нем так жить легко.
Жить в домике, а не в сыром подвале
Иль, скорчась где-нибудь, подобно псу
Иль раненой, больной, бескрылой птице,
Жить, чувствуя себя в большой столице,
В Париже, как в глухом-глухом лесу.
На острове… О нем, за десять су[3]
В Париже белую приобретя газетку,
Волшебную прочтете вы заметку.
Тот остров злым, оборванным, больным,
Всей, всей белогвардейщине голодной,
Он сказкою звучит, ничем иным,
Хоть в практике, на карте мореходной,
Он назван просто – «островом Свиным».
Полгода он затерян в океане,
В густом, непроницаемом тумане,
Пустынный, чуждый радостям живым,
Полгода в одиночестве суровом –
Зловещий в зимнем зареве багровом –
Под саваном лежит он снеговым.
Гор ледяных прибрежный гулкий грохот,
Бурь океанских вой, и рев, и хохот,
Пустынность, дикость, сырость, холод, мрак…
Следов не видно от былой дорожки,
Протоптанной когда-то из сторожки,
В гранитный продовольственный барак.
Протаптывал дорожку четверть века
Угрюмый, молчаливый нелюдим.
Да, остров был жилищем человека:
Бараку сторож был необходим.
От воровских берег он покушений
(Грешили китоловы иногда!)
Постройку, где на случаи крушений
Хранилися одежда и еда.
И сторожу и в пополненье склада
Был привозим припас однажды в год.
Для сторожа, однако, не отрада
Был парохода редкого приход.
В былом к чему-то ненависть питая,
Он, получая письма, в тот же час
Безжалостно сжигал их, не читая.
В нем все сожгла жизнь, раньше прожитая,
Он твердо ей сказал однажды: «пас!»
На островке, над мрачною пучиной
Он угасал и, наконец, угас,
В дневник свой занеся перед кончиной:

Вот уже 42 дня подряд непроницаемый туман. Я слышу, как ледяные горы разбиваются с грохотом о скалы. Не могу спать. Одиночество. Мне скоро исполнится 62 года.