Александр Камянчук - Детство, опалённое войной

• Название: Детство, опалённое войной
• Автор: Александр Камянчук
• Издательство: Издательский дом "Печатный вал"
• Жанр: О войне
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-91342-015-2

УДК 82-3

ББК 84Р2

Д 38

Детство, опалённое войной: Рассказы / Сост. В.К. Вепрев, А.В. Камянчук. — Ирбит: ИД «Печатный вал», 2015.

ISBN 978-5-91342-015-2

Вошедшие в книгу сборники рассказов и очерков «Уральские подранки», «О детство, ты досыта горя хлебнуло…», отрывок из художественно-исторического романа «Юность» повествуют о нелегкой доле людей, детство которых было растоптано кровавой поступью нескончаемых войн — Советско-финляндской, Великой Отечественной, японской, ввергших в безжалостную круговерть сотни миллионов человеческих судеб. Герои книги среди нас, легко узнаваемы. Они достойны памяти своих земляков. Болезни, нравственные и душевные травмы от пережитого в детские годы, ранний, тяжелый труд дают о себе знать. Дети войны потихоньку уходят, уходят навсегда, но остаются в памяти потомков на долгие времена. Книга «Детство, опаленное войной» должна стать стержнем, объединяющим детей, у которых отцы погибли на войне, и детей, отцы которых вернулись с ранениями и с вражеским металлом в теле, детей, вместе с родителями перенесших тяжести репрессий… Книга основана на воспоминаниях, рассказах очевидцев, архивных документах. Для широкого круга читателей.

---

Вечером он не стал есть, поднялась температура до 38, его опять стало рвать. Жаловался, что болит живот и голова. Я позвала Ольгу Михайловну. Она пришла, послушала, посмотрела, сказала, что утром больного навестит сама.

Пришел Иван Иванович, заправил нашу лампу керосином, на случай если опять погасят свет.

Ребенку стало хуже, и я просидела у его кроватки почти всю ночь. Пробовала было учить уроки, но мысли мои были далеки от ученья. Я плакала от бессилия и молилась, чтобы Вове стало лучше. Как бы я хотела видеть его здоровым, пусть бы он даже баловался и надоедал. Это для меня было бы сейчас самым большим счастьем, лишь бы только не болел! Я всю ночь смотрела на осунувшееся бледное личико с синевой под глазами, на вяло опущенные детские ручонки. Поила с ложечки чаем, подавала лекарство.

К утру жар понемногу начал спадать. Я с нетерпением ждала прихода Ольги Михайловны, прислушиваясь к каждому шороху. Наконец-то раздался стук ее каблучков.

— Ну, как наш больной? Спал? — взяв в руки стетоскоп, спросила хозяйка.

— Ночью ему было плохо, а к утру стало получше, — устало ответила я.

— Валю не води сегодня в садик, а вечером я зайду, — озабоченно сказала Ольга Михайловна, закончив осматривать Вову.

Я не могла оставить детей одних и первый раз не пошла на занятия. Истопила печь, как могла приготовила обед, ведь дома детей надо чем-то кормить, а кроме картошки, горсти пшенной крупы и куска черного хлеба ничего не было. На рынке у спекулянтов можно купить все, но где взять такие бешеные деньги.

Решила порадовать больного киселем, но для его приготовления нужен был сахар. Я пошла попросить взаймы немного сахара у Черных.

Дуся мне протянула маленькую стопочку сахара:

— Ты что, девка, дома-то?

— Да как же я уйду и оставлю больного, — осторожно, боясь просыпать, взяла я сахар.

— Вот что, дорогуша, тебе тут шибко будет трудно, вот еще одного родит сестра-то, не жизнь, а малина будет! А вот бы Бог прибрал этого… Да и того бы рожать не надо, хоть бы двое, все же не четверо!

Я уж хотела обратно отдать ей песок, но ничего не сказала и пошла. Сахар был мне нужен теперь позарез. Я принесла его домой, осторожно высыпав из кулечка на блюдце. Валя уж тут — подбирает пальчиками сахаринки. Я вроде и не плачу, но по щекам как горох катятся слезы. Слишком непосильное горе на меня свалилось. Что делать? На моих глазах умирает человек, а я бессильна!

Запавший животик ребенка судорожно подергивается, его поминутно рвет уже одной водой. Вторые сутки маковой росинки во рту не было. Господи, вразуми!

Я пошла за советом к Паше. Все же женщина постарше меня, и у нее двое детей, что-нибудь да подскажет.

— Сыпи, — спросила Паша, — никакой нет? А Ольга Михайловна что говорит? Может, просто отравление, что-то поел несвежее? У меня у Лидушки было так же, ничего, прошло. Вот бы клюквы или брусники где достать, ему надо что-то кислое дать. На рынке есть, наверное, ягоды-то, но ведь дорого. А ты уж шибко-то не переживай, маленькая мама! Все пройдет! Не горюй!

— А ведь верно, Паша! — воскликнула я. — Побегу я к дяде Егору, попрошу у него смородиновое варенье!

Варенья мне дали целый стакан, и я радостная побежала варить кисель.

Выздоравливал Володя очень медленно и долго. У него вообще был слабый кишечник, частые поносы. Прошло много дней, прежде чем он стал вставать и играть. Всему виной было плохое питание.

Каждую минуту, каждый миг мне сверлила голову одна и та же мысль: «Что делать? Продолжаться так вечно не может. Чтобы выжить, нужно устраиваться на работу…»

Штамп в паспорте

На занятия я не пошла и на второй день, и на третий… Работа по дому, уход за детьми занимали все мое время. Дни были похожи один на другой: накормить детей, прибрать в доме, помыть пол, уложить детей спать.

Еще с вечера Иван Иванович сказал мне, что на завтра запланирована стирка и нужно принести воды. Утром на кухне затопили печь, и я пошла на реку за водой. Каково же было мое удивление, когда на берегу реки я встретила Феню. Она обрадовалась нашей встрече не меньше, чем я, и после приветственных восклицаний пригласила меня к себе домой.

Строго наказав ребятам ничего не трогать, я на минутку побежала к Фене.

— На мотозавод не устраивайся, — советовала мне она, — лучше уж на автоприцепный, это хоть завод старый, но производство уже налажено. Шибко трудно работать. Двенадцать часов почти никогда смена не бывает, а все шестнадцать да больше. Совсем замучили, сильно тяжело! — горестно вздохнула Феня. — И дрова, и уголь грузи, и железо всякое, и детали, всё на себе. Известное дело, завод, легкой работы для нашего брата там нет. Что не поднимешь, все тяжелое…

— А на диатомитовом-то как? — прихлебывая горячий чай, спросила я.

— На диатомиткомбинат тоже не ходи, — со знанием дела рассудительно ответила Феня, — там теперь какой-то секретный двадцать пятый завод откуда-то привезли, говорят, работать там тоже не лучше, чем на мотозаводе. — Феня встала из-за стола, взяла с печи чайник и долила в мою кружку кипятка. — А лучше всего, ты бы училась: что тебе, семья-то ведь не твоя, пусть сестра как хочет, дети-то ведь ее. Это же надо в такое время четвертого рожать, это уж не от большого ума. Это ерунда, что ты пропустила неделю занятий, догонишь при желании. Тебе надо во что бы то ни стало продолжать учиться, а то век будешь мучиться, вот как мы, грешные.

Ушла я от Фени в полном смятении.

В первый раз после болезни отвела ребятишек в садик. Радуюсь — наконец-то появилось свободное время. Что делать? На занятия решила сегодня не ходить. Иду по тротуару и думаю: чем же мне теперь заняться?

— Сосновских! — я оглянулась на голос и вижу, меня догоняет Семкина, наша староста.

— Ты почему не ходишь на занятия? — строго спросила Лида.

— Болею! — не сообразив, что сказать, ответила я.

— А чего ходишь по улице? — Лида посмотрела на меня подозрительно, плотно сжав маленькие кулачки.

— То есть болела, а теперь уже лучше, — поправилась я.

— С сегодняшнего дня начинаются контрольные. У тебя там сплошные двойки, ты всю нашу группу тянешь назад! — жесткий взгляд Семкиной буквально прожигал меня насквозь. — А где у тебя зачет по хирургии? Мы уже прошли практику, а ты! Имей в виду, вызовем на педсовет! Иди сейчас же на занятия, справку потом принесешь.

Настроение мое было испорчено, и я обреченно пошла в техникум. Перед входом висел список учащихся, которые должны внести плату за обучение. В этом списке была и моя фамилия.

Всех должников вызвали в канцелярию.

— Почему не платите за занятия? — спросила меня какая-то дама в строгом костюме.

— У меня нет денег, — просто ответила я.

— Нечего было устраиваться, — вступил в разговор директор, — вместо вас бы учились другие. Если до первого декабря не будет внесена нужная сумма, вас переведут на курсы медсестер.

После занятий студентов послали собирать металлолом на территории автоприцепного завода. Я случайно зашла в механический цех и впервые увидела токарные станки и работающих на них женщин и девчат. И мне показалось, что разом решилась моя судьба, тут мое место, тут мое призвание.

Я больше не сомневалась в своем решении и быстрым шагом направилась в отдел кадров:

— Здравствуйте, я хочу поступить на работу! — с ходу заявила я.

— Тебе нужно написать заявление, принести завтра к девяти часам паспорт и три фотографии, — охладили мой пыл в отделе кадров.

С трудом дождавшись утра, я взяла паспорт и после того, как отправила детей в садик, побежала устраиваться на работу. Народу было много, я заняла очередь. Жду. Вот наконец я у заветного окошечка — подаю свои документы.

Женщина взяла паспорт и заявление. Стала смотреть прописку и вдруг выбросила мои документы обратно:

— Уволься из техникума сначала, потом приходи! — раздраженно воскликнула она.

— Что? — недоуменно спрашиваю я.

— Ну, что стоишь? Не задерживай! Или не понятно? Штамп об увольнении поставь там — в медицинском!

Я грустно пошла домой, мечта моя передвинулась за край горизонта.

По дороге мне встретилась Нюрка Пономарева, я ее едва узнала: лицо худое, темное, одни глаза да зубы, а пальтишко словно на вешалке болтается.

— Худо живу. Работа тяжелая, в общежитии меня обокрали, карточки на декаду и деньги.

— Да ты что? Как же так? И нашли? Кто?

— Чего там найдешь? У нас — как проходной двор, порядка никакого, из соседней комнаты двое девчат сбежали с завода, ну и из общежития тоже… Уехали куда-то. Вот и у многих тогда кое-что потерялось. Может, они, а может, под их руку подведено. Скорее всего, подведено. Поместили тут к нам одну, а к ней парни шпанистые все время откуда-то приезжают. Нам житья никакого нет, а пожаловаться мы боимся. Вот так и живу.