Дмитрий Щербинин - Буря

• Название: Буря
• Автор: Дмитрий Щербинин
• Жанр: Фанфик

Свой роман я посвятил 9 кольценосцам — тем самым ужас вызывающим темным призракам, с которыми довелось столкнуться Фродо в конце 3 эпохи.

Однако действие разворачивается за 5 тысячелетий до падения Властелина Колец — в середине 2 эпохи. В те времена, когда еще сиял над морем Нуменор — блаженная земля, дар Валаров людям; когда разбросанные по лику Среднеземья варварские королевства сворой голодных псов грызлись между собою, не ведая ни мудрости, ни любви; когда маленький, миролюбивый народец хоббитов обитал, пристроившись, у берегов Андуина-великого и даже не подозревал, как легко может быть разрушено их благополучие…

Да, до падения Саурона было еще 5 тысячелетий, и только появились в разных частях Среднеземья 9 младенцев. На этих страницах их трагическая история: детство, юность… Они любили, страдали, ненавидели, боролись — многие испытания ждали их в жизни не столь уж долгой, подобно буре пролетевшей…

---

— Нет! Нет!!! НЕТ!!! — не своим голосом завопил Робин, и повалился волуц на грудь, уткнулся лицом в шею, и завопил. — Он же Брат мой! Брат!.. Ринэм! Ринэм!! Я узнал тебя! Я же Робин! Я люблю тебя! Брат!!!

Ринэм был в неистовстве: еще бы, какие то ничтожества помешали ему расправиться с жертвой! И он вцепился клыками в этих, повалившихся на него — он даже не понял, кого разодрал — человека или же волка, но он сглотнул хлынувшую ему в горло кровь, еще больше от этой крови опьянел, и вот мощным движением отбросил это, уже безжизненное.

Где же эта тварь! На шее! Этот слизень посмел приблизится к его шее! И он перевернулся, подминая его под себя, прижал к полу лапой, затем — изогнул голову, и сомкнул клыки на черепе Робина.

Что-то прозвенело в воздухе, что-то с силой ударило его в бок — нет — он даже не обратил внимание на новую рану, но за какую-то ничтожную долю мгновенья до того, как сжать челюсти, он услышал зовущий его голос.

Нет — он не понял, слов; тем более не понял смысла — но этот голос был подобен тому ушату ледяной воды, которым окатывают пьяного. И он отдернул голову — своими клыками он прочертил несколько новых шрамов на черепе Робина, однако костей не раздробил. Он отдернулся, и тут же приблизил свою пропитанную кровью морду к Робину, его два пылающих яростью ока, впивались в единственное око — смотрящее на него с состраданием, с братской любовью. А Робин говорил:

— Ринэм, узнал ли ты брата своего?.. Я Робин. Я люблю тебя. Пожалуйста, пожалуйста остановись. Милый брат, Ринэм — я Люблю тебя!

И вы уже знаете, какую силу мог вкладывать Робин в это свое: «Люблю!» — и вот ярость Ринэма-волка стала утихать — он все вглядывался в око Робина, и очи его были подобны двум раскаленным до бела кусочкам железа на которую льют холодную воду, железо постепенно остывает, становится красным…

И тут увидел Робин, как взметнулась над Ринэмом некая тень — промелькнул тяжелый клинок, еще мгновенье и он обрушился бы прямо на череп — чувства братской любви вытеснило все остальное и Робин выкрикнул только: «Сзади!» — этого было достаточно: прежний пламень вырвался из глубин оборотня, он стремительно извернулся, еще не видя ничего, отдернул голову, и вот уже сшиб того воина, вот уже перегрыз его надвое, он сглатывал кровь, и пьянел больше прежнего — он уже и про Робина позабыл — он видел много жертв — на них — скорее!

Несмотря на то, что Робин чувствовал, что ребра его переломлены лапой Ринэма, он, все-таки, нашел в себе силы, чтобы подняться, и броситься сзади на спину своего брата, надрываясь:

— Ты не должен! Ринэм! Остановись! Вспомни Робина!

Ринэм настолько опьянел, что даже и не обратил внимание на эту, неожиданно появившуюся на его спине тяжесть. Кровь то заполнила всю его брюхо, и уж из глотки обратно вырывалась, а он жаждал еще и еще, чтобы эта жгучая жидкость разорвала его изнутри. ОН ЖАЖДАЛ!!!

И так, с этой ношей, он прыгнул на следующего воина, получив рану — всего лишь еще одну рану — он повалил его, он раскрыл пасть… «Не-ет!!!» — пронзительный иступленный вопль, и вот тяжесть со спины скатилась к его морде: Робин с нежданной, богатырской силой отпихнул в сторону поверженного, но еще живого воина, сам занял его место, и вдруг обхватил дрожащими руками эти могучие челюсти, и принялся целовать его в окровавленные губы, шерсть, потом подтянулся, в око его поцеловал — он поднялся так, что его изодранная грудь оказалась как раз против пасти, и вот могучие челюсти обхватили его у раздробленных ребер, стали сжиматься — впиваясь все глубже…

Робин чувствовал боль — хоть и медленно они сжимались, но все-таки понимал, что еще несколько мгновений и его грудная клетка не выдержит, лопнет — продолжая вглядываться в пылающие жаждой очи, он шептал с неподдельным, с трепетным чувством:

— Брат мой. Я же Робин. Ты же человек. Ну, вспомни, как мы к свободе стремились, как мы боролись — плечо к плечу боролись. Милый брат! Остановись же. Сейчас ты убьешь меня. Ринэм — я же Робин! Ради Любви — заклинаю, молю, милый Ринэм, остановись!..

Ну, разве же не дрогнуло бы даже самое черствое сердце, от таких вот искренних слов, да при том, что слезы так и стремились, из единственного ока его! Но тяжело было бороться оборотню — ведь кровь уже стекала по клыкам его — какая же в нем была жажда — чего стоило — только сжать посильнее челюсти и уже целый поток этой драгоценности наполнил бы его.

«Ради Любви» — так же, как когда-то, в подземельях подгорного царства слова эти остановили орков, заставили их повалиться на пол, и в благоговении вслушиваться, пытаясь постичь, что-то сокровенное, очень далекое от них, но все же, отозвавшееся где-то в глубинах их дремлющих душ, так и теперь этот проникновенный вопль человека полностью посвятившего себя этому чувству, заставил Ринэма побороть это искушение — это было мучительно — он чувствовал как клещи, пилы, раскаленные гвозди — все рвущее, колющее проворачивается через его тело, но он, все-таки, переборол себя, и теперь, покачивающийся, истекающий из многочисленных ран кровью, стоял он прямо перед Робином, и уже с тоскою, с болью вглядывался в его око. А Робин, хоть и сам едва на ногах держался, обхватил его за шею, и вновь стал целовать; при этом он шептал:

— Брат мой! Здесь какое-то колдовство, но мы, ведь, сильнее всего этого! У нас, ведь, есть Человеческая воля, и мы должны гордиться. Благодаря Человеческой воли, сокрушили мы стены орочьего царства! Посмотри — ты Человек, хоть и в волчьем обличии — ты только захотел, и смог перебороть то, чего казалось бы и титан не смог сокрушить! Какая губительная страсть пылала в твоих очах, но, ведь теперь то все! Стоило тебе только захотеть! Брат, в тебе великая Сила! Я помню, милый брат, ты ведь жаждал силы, чтобы захватить этот мир, чтобы сделать его лучше! Так она в тебе эта Силища! Раз ты жаждал, раз ты мог себе это представить, значит — это в тебе уже есть, и главное-то: не сбиться с пути, всегда оставаться Человеком!..

Вокруг кипела, брызгала яростью, кровью, болью, безумие Преисподняя; на них налетали израненные, воющие тела, несколько раз, только какой-то случайностью одному удалось избежать ударов клинков; а другому — окровавленных клыков; но им уже не было никакого дела до происходящего вокруг, они видели только друг друга: брат брата.

Робин почти касался его очей, он шептал, роняя слезы:

— Брат… братья и сестры… ведь всем нам предстоит быть вместе! Где-то там, за пределом, где все мы будем жить в Любви бесконечной, и чем больше нас Любящих друг друга будет, тем выше наше райское блаженство — как цветок мы будем расцветать, и все выше наши чувства… Брат — в эти мгновенья духовного напряжения вижу я, что впереди — мгла, что-то беспросветное, жуткое, кажущееся нескончаемым… Но сейчас радость на моем сердце — вижу эту мглу предстоящую и радуюсь, потому что в нас пламень Любви, и ты сейчас так ясно мне это показал. Быть может мгла будет долгой… Нет — лучше уж я стихами:

— Быть может, мгла будет долгой,
И путь будет трудно найти,
Дорога не будет пологой,
Но будут канавы и рвы.

Забудем в мучении долгом,
Но в нас есть святая Любовь,
Начертано пламенным богом:
Увидим мы свет этот вновь.

Из самого нижнего ада,
Есть выход к единой мечте;
Из бездны до райского сада,
Взойдем, брат, подобно чете!

Так они и стояли друг против друга: двое окровавленных, похожих на демонов из преисподней, но уже полных любви — один придал любви другому, а тот смог перебороть жажду, которая всею душой его владела. Оставил их голос кудесника — да они и вовсе про тот голос позабыли, все вглядывались друг другу в очи: пламень в Ринэме совсем присмирел, теперь он едва не плакал, все порывался что-то сказать, но, вместо слов, выходил из него один лишь гулкий стон. Робин обращался к нему с такими словами:

— …Сейчас я покажу тебе Мцэю. Она сестра мне, а, значит, и тебе сестрою станет… Пойдем, пойдем — ты только взглянешь на нее и… прекратишь эту бойню…

Он подвел его к Мцэи, которая оставалась такой же недвижимый. Робин склонился над и, поцеловав в лоб, вымолвил:

— Она жива, ты не смотри, что она такая бледная и недвижимая: на самом то деле она жива, и… все будет хорошо… Ну, а теперь, когда ты видел ее — милый брат, прекрати бойню…

Между тем, и без вмешательства Ринэма, бойня уже близилась к концу. Больше не выбегали из боковых коридоров отряды защитников, так как таких отрядов больше не оставалось, а все живые воины теперь были теснимы у тех проходов, которые они раньше защищали: огромная волчья стая разбежалась по всем развалинам и теперь медленно, но верно сжималась вокруг этих последних островков. В этом же дворике, где весь пол был завален разодранными телами, остался еще один, потерявший уже всякую надежду, но с бешеной яростью обороняющийся отряд. Они смогли перенести некоторых раненых к дальней стене, и сами перед ними стеною встали, и утомленные израненные, похожие на демонов — с молчаливым ожесточеньем наносили все новые и новые удары — волки напирали на них беспрерывным валом, падали разрубленные, но, все-таки, некоторые прорывались, и стена эта, истекая кровью, медленно рушилась.