Дмитрий Щербинин - Буря

• Название: Буря
• Автор: Дмитрий Щербинин
• Жанр: Фанфик

Свой роман я посвятил 9 кольценосцам — тем самым ужас вызывающим темным призракам, с которыми довелось столкнуться Фродо в конце 3 эпохи.

Однако действие разворачивается за 5 тысячелетий до падения Властелина Колец — в середине 2 эпохи. В те времена, когда еще сиял над морем Нуменор — блаженная земля, дар Валаров людям; когда разбросанные по лику Среднеземья варварские королевства сворой голодных псов грызлись между собою, не ведая ни мудрости, ни любви; когда маленький, миролюбивый народец хоббитов обитал, пристроившись, у берегов Андуина-великого и даже не подозревал, как легко может быть разрушено их благополучие…

Да, до падения Саурона было еще 5 тысячелетий, и только появились в разных частях Среднеземья 9 младенцев. На этих страницах их трагическая история: детство, юность… Они любили, страдали, ненавидели, боролись — многие испытания ждали их в жизни не столь уж долгой, подобно буре пролетевшей…

---

Но вот все голубки вспорхнули со своих жердочек, и закружили, возле ложа Ринэма. Они летали все быстрее и быстрее, пока не обратились в некое, состоящие из сияющих перьев облако, которое, издавало такое ясное, полное любви пение, что, можно было подумать, что — это сама зима пришла в эту пещеру. Ринэм, понимал, что — это для него стараются, однако, печаль не уходила, и улыбка оставалась неискренней, в глазах же была боль.

И тогда облака устремилось на него, и вот перья, словно ласковые, теплые ладошки стали касаться его лица — он уж и не видел ничего, за этими самыми перьями… И тут он увидел сам себя, стоящим над пребывающем в постоянном, но неуловимым для глаз движенье, живой долиной. Вокруг кружили огромные облака белых голубей, и все пели, и все славили его.

Как же много — как же, все-таки, много было этих птиц! И они все славили его! И они все пели, счастливую песнь, желая развеселить его, любя его! И те мрачные виденья, которые так терзали его совсем недавно, отошли прочь — теперь эта сияющая долина значила больше — она была, она жила перед ним. Вот он протянул руки, и обнаружил, что вовсе это уже и не руки, а два крыла белоснежных; и вот он вздохнул полной грудью воздух, и так захотел всю эту долину обнять! И он с громким, искренним смехом устремился навстречу… навстречу многому — бессчетные образы красот природы стремительно приближались, сливались в единое полотно.

А вокруг, облаками белоснежными, чувствами нежными летели любящие его голубки; и он слышал их, торжественным хором звучащее пение, в котором он и слова теперь понимал:

— Нет красоте ограниченья,
Весне грядущей нет преград;
Каскад звонких птичьих пений,
Я знаю: будешь, будешь рад!

И, так, средь зимней мрачной стужи,
Вдруг солнце золотом блеснет!
И засияют светом лужи,
И первая капель падет.

И в сердце, в сердце вдруг нагрянет,
Такая радость тут придет;
И в свете том бежать потянет,
Любовью в сердце расцветет.

И ты поймешь, как жизнь прекрасна,
Поймешь, поймешь, что зря страдал,
Что слезы лил ты все ж напрасно,
И все ж, об этом вот мечтал.

Вперед, среди сиянья снега,
И поцелуев побежишь;
И облаков небесных нега,
Тебе прошепчет: «Ты не спишь».

В стремительном движенье птичьей стаи, он достиг какого-то широкого, залитого солнечным светом поля, и страстно захотелось ему полюбоваться небом.

Вот он уже лежит, и смотрит на небо…

Тут он поразился: как же мог он, вырвавшись из орочьего царства, все время ходить мрачным, и на небо — на это чудо, не разу даже и не взглянуть! А, между тем, теперь, раз увидев, он и оторваться уже не мог, и все созерцал и созерцал в некоем упоении. Это было такое небо, каким можно его увидеть, в тот день, когда к зиме приходит в гости весна. Высокая, вся пронизанная высшим светом, спокойная лазурь, была подобна глубине какого-то любящего ока, и в плавном, едва уловимом, беспрерывном движенье проплывали там облачные стаи — эти облачка, белые как голуби в верхней своей части, и темно-бирюзовые в нижней — все они отливали какой-то святостью; и любуясь ими, можно было учиться так же, как от мудрой книги. Но, Рэнис знал, что несколько часов чтения мудростей могут утомить, здесь же, с каждым мгновеньем все большая легкость душу его охватывала. И он хотел слышать еще и новые песни, и они журчали, и они плыли вместе с этим небом, которым любовался и любовался он…

Он уже совсем позабыл о темном ущелье, куда падали темно-серые снежинки; и верил, что — это счастье продлиться долго-долго, как, вдруг, в лазури этой распахнулось непроницаемо черное око ворона! Без зрачка, похожее на провал в пустоту, оно неожиданно надвинулось, погрузило в мертвенную темно-серую тень все вокруг, а голос завыл:

— Опять! Опять! Такое чувство, что я, все-таки, ошибся в тебе; что, все время, за тобою следить надо! Только отвернешься, и ты уже готов забыться в бабьих объятиях! Вместо того, чтобы миром владеть — валяться на каком-то поле, на облачка любоваться, голубок слушать, и с перьями целоваться! И это тот, кто может стать королем всего Мира!.. Встань же!..

— Оставь меня! — взвыл Ринэм.

— Оставить? После всего того, что я для тебя сделал; после всего того, что ты мне пообещал? Нет — ты еще должен будешь выполнить свои обещания. Да, кстати, не забывай, кто принес тебя к порогу этой голубки!.. Но не думал, не думал, что она тебя так быстро оплетет. Впрочем — довольно про это. Теперь — слушай меня внимательно: пока ты будешь выздоравливать, в этой пещере, тебе не придется терять времени даром; в каждую минуту ты можешь ждать новых встреч со мною. Я буду тебя учить…

— Хоть на время меня оставь. Прошу…

— Нет — не оставлю. Ты должен будешь привыкнуть ко мне, а то, ведь, я тебе и страх и недоверие с некоторых пор стал внушать. А тебе надо привыкнуть, так как потом мы очень часто будем вместе. А вот последнее: не к чему погружаться в отчаянье, но и на эти облачка перестань любоваться. У тебя есть цель, и впереди, так как я не тебя не оставлю — много великих свершений. Мир будет твоим, и армии будут подчиняться тебе — мы вдвоем наполним светом, и не будет больше рабства. Ну, все — лети к своей голубке!

И вот, перед лицом Ринэма закружилось бессчетное множество голубиных перьев; и он вскрикнул, так как они были темны, и показалось, что — забрызганы кровью. Но вот просветлело, и обнаружил он себя лежащим в уютной пещере, над головой еще кружилось голубиное облако, но вот с шумом распалось, и голубки, такие же ясные, как и вначале, расселись на своих жердочках. Ну, а прямо перед Ринэмом стояла дева — и вновь она говорила что-то на своем мелодичном, а сейчас тревожном языке.

Ринэм быстро оглянулся, и увидел, как из входа пещеры, за которым виделся заснеженный горный склон, стремительно вылетел черный ворон.

* * *

Тарс, сын Маэглина, который своего отца проклял, и поклялся успокоиться только, когда увидит его мертвым, карабкался по горной тропинке, впереди своего горбатого, уродливого спутника. Вообще-то, этот спутник должен был его вести, так как знал он все тропы, и все опасные места — так и было поначалу, однако Тарс, с каждым шагом распаляясь все более, в конце концов не выдержал, и вот прорычавши, что проводник слишком нерасторопен, и, что ему надоело все время тыкаться ему в спину, занял его место.

В лицо бил ледяной ветер, казалось, он хотел сорвать все кожу вместе с отмороженным мясом, и вырвать глаза — тропа вела их все выше и выше, и ветер, злясь, что не удается сломить этих путников, задувал со все большую силой. Все вокруг свистело, гудело и надрывалось; казалось скалы сейчас рухнут и погребут их под своею промерзлой массой. Да — путника менее решительного, нежели Тарс такой ветрило мог остановить, в этого же, все время видевшего как наяву смерть матери, юношу, ветер вселял только большую злобу, и он скрежетал зубами; и кулаки его были сжаты, и он ждал только одного — когда же появиться ненавистная ему морда, когда он сможет воткнуть в него клинок.

— Стой ты, дуренок! — заорал за его спиной горбатый. — Куда так несешься?! Ты что, не видишь что ли, что здесь склон обледенелый?!.. Полетишь же сейчас!.. Мы не птицы — о камни грохнешься, кишок не соберешь!..

Однако, в ушах Тарса свистел ветер, а сам он разгонялся все быстрее, ибо, вот пришло ему в голову, что ненавистный отец уже где-то на этой тропе, и надо только догнать его. Он и не заметил, какой тропа стала узкой, и вот он поскользнулся — промелькнула ледовая поверхность, а под ногами он почувствовал пустоту; из всех сил уцепился в край, но, все-таки, руки его медленно соскальзывали.

— Быстрее! Помоги! — выкрикнул он, подзывая своего спутника, однако — никакого ответа не последовало.

И вот он повернул голову, и увидел, что между его соскальзывающих рук сидит, пристально на него смотрит черный ворон — он не раскрывал клюва, однако Трес знал, что возникший в его голове сильный голос принадлежит именно этому ворону:

— Хочешь ли быть спасен?

— Да, да — что спрашиваешь?!

— А если приведу тебя к такому человеку, который знает, где искать твоего отца, что тогда сделаешь?

— Все, что хочешь!

— Клянись, и знай, что, ежели потом откажешься то проклятье падет не только на тебя, но и на весь твой род!

— Я клянусь! Я исполню все, что хочешь, только дай добраться до этой сволочи, только дай вцепиться ему в глотку!..

Не успел он этого договорить, как, сведенные судорожным усилием пальцы его, соскользнули таки, а сам он, перекручиваясь в воздухе, устремился вниз, в бездну. Несколько мгновений падения, и вот уже некая незримая сила подхватила его снизу, и в могучем движенье понесла вверх, вынесла на площадку, где он, от неожиданности, поскользнулся вновь, но его уже подхватил за руку горбатый — он вытаращил свои мутные испитые глаза, и восклицал: