Дмитрий Щербинин - Последняя поэма

• Название: Последняя поэма
• Автор: Дмитрий Щербинин
• Жанр: Фанфик

Свой роман я посвятил 9 кольценосцам — тем самым ужас вызывающим темным призракам, с которыми довелось столкнуться Фродо в конце 3 эпохи.

Однако действие разворачивается за 5 тысячелетий до падения Властелина Колец — в середине 2 эпохи. В те времена, когда еще сиял над морем Нуменор — блаженная земля, дар Валаров людям; когда разбросанные по лику Среднеземья варварские королевства, сворой голодных псов грызлись между собою, не ведая ни мудрости, ни любви; когда маленький, миролюбивый народец хоббитов обитал, пристроившись у берегов Андуина-великого, и даже не подозревал, как легко может быть разрушено их благополучие…

Да, до падения Саурона было еще 5 тысячелетий, и только появились в разных частях Среднеземья 9 младенцев. На этих страницах их трагическая история: детство, юность… Они любили, страдали, ненавидели, боролись — многие испытания ждали их в жизни не столь уж долгой, подобно буре пролетевшей…

---

Речь пойдет прежде всего об Аргонии. Мы оставили эту златовласую деву в подгорном, гномьем царствии, там же и найдем вновь, правда уже не у трона государя Дарина, а у Западных ворот, к которым ей пришлось пробиваться едва ли не с боем. Еще у трона она закричала, что не может здесь дольше оставаться ни на мгновенье, что она вообще не понимает, что делает она в этом месте, когда любимого ее нет поблизости, в страстном своем порыве, ослепленная своим сильным и чистым чувством, она даже стала обвинять гномов, что — это они виноваты в ее злоключениях, что это они разлучили ее с любимым, и, наконец, вырвала у одного из низ боевой топор — это было проделано с такой неожиданной силой, и столь стремительно, что тот даже и не успел воспротивится, как уже обнаружил себя лежащим на полу, обезоруженным, что, конечно же, для гнома почитается большим позором. Он даже зарычал, и, вскочив на ноги, бросился на воительницу — казалось, ничто не могло остановить смертоносного удара топора в ее ловких руках — гном должен был бы пасть мертвым, но Аргония, все-таки, в последнее мгновенье, почувствовала сильное отвращенье к этакому действу, просто вспомнила нежные свои чувства к Альфонсо — и она направила удар к полу, так что высекла из него целый столп искр. На нее бросились было гномы, хотели скрутить, но их остановил государь Дарин — он протянул свою древнюю, изрытую морщинами, но еще могучую длань, и проговорил:

— Нет, нет — мы не в праве удерживать этих страстных порывов человеческого духа. Не мы их создали… Эта страсть людская особенная — нет ничего подобного ей ни у эльфов, ни у нас… Над ней довлеет рок, и не в наших силах, как-либо этот рок изменить, хорошо — пускай бежит она. Пусть ищет своего возлюбленного, этот призрак.

Как только Аргония услышала эти слова, так из всех сил бросилась прочь из залы. За нею последовал и Маэглин и Барахир — окровавленными, с распухшими как от долгих побоев жуткими ликами. Со стороны казалось, что эти то несчастные не смогут бежать долго, что вот сейчас упадут от потери последних сил — однако, при всем том, никто не решался как-либо помешать их бегу — казалось, вокруг них густеет тьма… казалось, то страшное проклятье, которое так тяготило их, перекинется и на всякого, кто посмеет встать у них на пути. А ведь Аргония даже позабыла выбросить топор, и теперь бежала с ним, сияя золотом своих волос, и сама подобна была орудию рока. Она бежала из залы в залу, из галерии в галерею, и те гномы, которые попадались ей на пути, и которые еще ничего не знали об этой гостье из стороннего мира, отступали к стенами — думали, что — это либо один из Валар снизошел к ним, либо один из злых духов — в общем, некто против кого бессильны их орудия…

И, таким образом, она достигла Западных ворот, у которых уже знали об ее приближенье (через летучих мышей, которых гномы использовали, как под открытым небом — почтовых голубей). Ворота открыли прямо перед Аргонией, и навстречу ей хлынули потоки солнечного света, и столь сильные, что она в первые мгновенья даже ослепла, но и слепая, продолжала еще бежать все и вперед, едва не упала на высоких ступенях, которые опускались по расходящемуся все шире ущелью, но, благодаря, ловкости своей, все-таки удержалась, и, выронив наконец топор, продолжила свой бег. Что касается Маэглина и Барахира, то они не могли так ловко удержаться на ступенях — нет — они споткнулись и… наверное упали, наверное, получили еще несколько ушибов, да только, конечно же, и не заметили этого — продолжали свой стремительный бег за Аргонией, которую видели плещущим золотистым костром, в окружении чуть менее яркого, но, все-таки, ослепительно дневного облака…

А в это же государь Келебримбер стоял, дрожа от напряжения, от горести душевной, перед первой ступенью, которая вела к трону Дарина, но трон пустовал, ибо государь Казада стоял на этой первой, высокой ступени и пристально вглядывался в изуродованный, покрытый кровавыми нарывами лик эльфа. Он сам, обычно невозмутимый, рассудительный, теперь не мог сдержать сильного чувства боли — ведь Келебримбер был его лучшим другом, ведь он любил цветущий Эрегион, почти так же, как подгорное царствие, и он приговаривал:

— Друг мой, друг мой… понимаю, как же я понимаю твою боль! — тут две огромные, ослепительно сияющие, словно раскаленные слезы выступили на глазах его стремительно, словно горные потоки устремлялись по щекам его… Но государь Келебримбер едва ли слышал его — в его мучительно изогнутом, надорванном теле мученика, слышался теперь и еще какой-то протяжный треск — казалось, от безмерного напряжения вновь там переламываются кости.

— Простите, простите меня пожалуйста! Простите!.. — вскричал вдруг оглушительным, громовым голосом Келебримбер, и эхо от этого вопля пошло гулять под высоким, золотистой аурой одетого купола — глаза Келебримбера были наполнены кровью — и кровь эта сияла из глубин своих зловещим — мертвенным светом. Не эту залу, но дымящиеся, обугленные тела, покрывающие выжженную, мертвенную землю Эрегиона видел он теперь перед собою. — Простите, простите, простите меня пожалуйста!!! — взывал он надрывным голосом, слепо вытягивая дрожащие, окровавленные руки в разные стороны. — Я был плохим государем, я поддался своей страсти — слабости; я так хотел увидеть дочь свою и супругу… Валары!!! Да и сейчас, и сейчас все бы отдал, лишь бы еще хоть одно мгновенье побыть рядом с ними!.. Но простите же меня! Прости меня и ты, страна родная, прости, что предал тебя… Ведь, если бы не поддался я этой страсти проклятой, если бы не слушал приказов ворона…! Ах, да что теперь… Да что ж теперь, право?! Ведь не смогу же я уже стать прежним, не смогу от этой тоски излечиться!.. Ну, а раз так — я должен идти по этой дороге до самого конце — до тех пор, пока смерть свою не найду!.. Государь, друг мой! — взмолился он проникновенным, трепетным голосом. — Государь, Дарин, друг! Отпусти меня! Теперь понял, что нечего мне здесь делать, что мое место рядом с ними — раз уж я ступил на эту дорогу, так пойду по ней до конца, потому что — потому что нет уж мне покоя!!! Сколько убитых, сколько сожженных!!! Древние духи родной земли — они взывают ко мне 0 они смотрят на меня, смотрят словно живые… Вспоминаю родную кузницу — вот картина, на ней лик жены моей и дочери, но вот черты раскаляются, словно стрелы вытягиваются ко мне, вот впиваются в мою плоть, прожигают насквозь… Не могу я так дольше! Не могу! Не могу!.. Я должен идти вместе с Ними, я должен погибнуть… Да я уже должен был погибнуть, но вот почему я жив?! Почему моя земля, мои родные — все, что было моему сердцу близко — все сожжено, почему этого уже здесь нет, а я еще жив?! Зачем мне эта жизнь?!.. Что ж мне остается, с этакой то мукой на сердце — Дарин ответь!.. Что ж остается?!.. На клинок броситься?! Так думал уже и об этом! Нет — не в этом исход — проткнет мне клинок сердце, а покоя то все равно не найду… Должен за ними следовать…

За это время, по щекам Дарина прокатилось еще несколько жгучих слез. Он все порывался прервать речь Келебримбера, вставить какие-то свои слова, но ничего не выходило в этом стремительном, оглушительном, исступленном потоке. Наконец, когда Келебримбер закашлялся, Дарин стал предлагать ему остаться — конечно, речь его была весьма логична, конечно, он уверял, что бежать куда-то неведомо куда не имеет какого-либо смысла, что, если он останется, то, постепенно, с годами найдем и спокойствие, что, ежели он и остался в живых, то в этом, конечно же, воля Валар.

Однако, Келебримбер вовсе не слушал его — воля, которая гнала эльфийского государя все вперед и вперед, этот вихрь огненный, был настолько силен, что даже удивительным казалось, как это он оставался все это время у трона, как это бросился бежать сразу же за Аргонией и прочими…

— Выпусти!!! Выпусти!!! Таков мой рок!!!

Видя, что Дарин вновь собирается говорить утешительную речь, вновь, в знак гостеприимства вытягивает руки, видя это, Келебримбер сорвался с места, и что было сил бросился бежать… Он бежал по той же дороге, по тем же многочисленным залам и галереям, по которым до него неслись Аргония, Маэглин и Барахир, но, в итоге он выбежал к воротам на несколько часов позже их, и стоявшим там гномам вновь пришлось раскрывать широченные створки — глаза эльфийские широко приспособлены к стремительным переходам между светом и тьмою, и потому государь не ослеп. Но он пребывал, однако, в таком состоянии, что его все равно можно было назвать ослепшим — в глазах его все двоилось и стремительно выцветало — вообще, все образы — будь то величественные горные склоны, или говорливые ручейки — все казалось ему скопищем уродливых изожженных форм, везде чудились ему мертвые, смотрящие на него с укором тела эльфов — его близких. И не раз, пока он несся по ступеням от Западных ворот, он пронзительным стонущим голосом звал жену свою и дочку, и не раз в отражающемся от стен эхе, слышался ему ответ, и стремительно бросался он к этим голосам, врезался в каменные стены, из всех то сил вцеплялся в них, начинал их грызть, терзать, словно бы разодрать пытался; затем — бежал дальше…