Сати Спивакова - Не всё

• Название: Не всё
• Автор: Сати Спивакова
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Ты это не ешь? Можно я его возьму? Обожаю черный рис.

Когда я увидела Менухина, который "клевал", наклонившись набок, черный рис из моей тарелки, помню, у меня перехватило горло от ощущения, какая я счастливая: сам Менухин ест из моей тарелки черный рис!

Пути Спивакова и Менухина часто пересекались. Первая встреча произошла очень давно, когда Спиваков играл концерты в пользу школы Менухина. Концерт этот запомнился тем, что Володя накануне сломал палец на ноге (счастье для скрипача - сломанный палец на ноге, а не на руке), потому весь концерт он играл, стоя в одном ботинке, другая же нога была забинтована. Потом они оказались вместе в жюри конкурса Паганини в Генуе. Менухин, будучи председателем жюри, прилетел ко второму туру. После утреннего прослушивания он позвал Спивакова и предложил пройтись:

- Пойдем погуляем, покушаем, а заодно ты мне расскажешь, что тут происходит, кто интригует. Тебе я доверяю.

Во время той прогулки он то и дело заходил в магазинчики в поисках фляжки для виски, как потом выяснилось, для любимой жены.

В 1992 году Иегуди приехал и выступил на фестивале Спивакова в Кольмаре. И сразу же Володя объявил, что следующий фестиваль в 1993 году будет в честь Менухина. Накануне они с Башметом играли в Страсбурге "Симфонию-концертанте" Моцарта, Менухин дирижировал. Юрий Рост сделал потрясающие фотографии, и перед тем, как он начал снимать, Иегуди закричал:

- Подождите, я должен причесаться, моя Дайана не любит, когда я непричесан.

Его любовь с Дайаной была необыкновенной. Она написала о нем блестящую книгу "Подруга скрипки", одни из лучших мемуаров, которые я читала. В этой паре роли распределялись так: она - больная, он - здоровый. У нее были проблемы с бедром, легкими, сердцем, позвоночником. В отелях Дайана либо спала, либо выходила со своей неизменной фляжкой виски, опираясь на трость. Дайана в молодости была балериной, еще во времена Нижинского танцевала в Дягилевских балетах. Стройная, сухая, с ярко накрашенными губками, несколько резкая, но в то же время - ужасно правдивая. Когда я говорила ей комплименты по поводу ее книги, она ответила так:

- Я написала ее, чтобы читать было забавно. Надо писать легко. Что вспоминать о том, как у меня умер ребенок, которого я родила? Кому это интересно, кроме меня? Не хочу, чтобы меня жалели.

Она вспоминала, как Менухин всегда говорил, что его первая жена была его первой ошибкой. И заключала:

- Надеюсь, что я не стала второй.

Он ее обожал, бегал за ней, семеня. Когда она приехала на фестиваль в Кольмар, он, до того ласково общавшийся со всеми, охотно раздававший автографы, агрессивно реагировал на любые попытки остановить его, если он шел с Дайаной.

Есть замечательная история о том, как они однажды проходили паспортный контроль и она написала в графе "профессия" - "раба". На вопрос пограничника:

- Мадам, что вы написали, как это понимать? - она гордо и недобро ответила:

- Раба! Вот мой муж. Разве можно быть женой этого человека, женой скрипача, и не быть рабой?

В финале кольмарского фестиваля Спиваков придумал сюрприз: они с Менухиным сыграют пьесу Гершвина. Иегуди сказал Володе:

- Я не могу играть, я давно не занимался, у меня дрожит рука.

Но Спиваков был непреклонен, он достал Менухину скрипку, ноты, и они начали репетировать. Каждый день они приходили в наш номер, садились в ванной, плотно закрывали двери, надевали сурдины и, чтобы никто не услышал, начинали готовить свой сюрприз. Наконец на третий день, достигнув определенного совершенства, они перешли в маленькую комнату, где Володя располагался на кровати, Иегуди - на стуле. И вдвоем они продолжали колдовать над партитурой.

Концерт, в котором Менухин в последний раз играл на скрипке, к счастью, снимало наше телевидение. Пьеса Гершвина называлась "Somebody Loves Me" "Кто-то любит меня".

Что безумно подкупало в нем - Иегуди был способен открыто, щедро, откровенно восхищаться чужим талантом. Он сознавал свое величие и понимал, что он был за скрипач. Когда ему что-то не нравилось, был жесток, мог сказать, что это отвратительно. Но когда видел талант, пусть даже небольшой, то не скупился на похвалы. Когда Менухин говорил: "Marvelous! Fantastic!", он дарил человеку крылья. То же сейчас я вижу в моем муже, и меня это восхищает.

Я вышла замуж за молодого, яркого, блестящего скрипача, представителя своего поколения и героя своего времени, но вот на последнем фестивале в Кольмаре Лоран Корсиа, новая французская звезда, сказал:

- Так уже никто не играет.

Мне было приятно, но и взгрустнулось - Спивакова уже ассоциируют с другим временем. Молодые дышат в спину, а он этого в принципе не боится. Володя внутренне человек абсолютно свободный и поэтому великодушный. Он, например, не боится выйти на сцену дирижировать Вадиму Репину - первому скрипачу нового поколения, глубокому, стильному, тонкому, виртуозному, с идеальным вкусом.

Иегуди был великодушным, широким, простым. Да, он знал, что он гениальный скрипач и плохой дирижер.

- Я не дирижер, - говорил он, - я просто не могу жить без музыки. Я выхожу на сцену, потому что мне необходимо общаться с музыкой.

Мне же было очень обидно, когда я замечала в оркестрантах, даже в "Виртуозах Москвы", которых Володя старался правильно настроить, пренебрежение к Иегуди как к дирижеру. К примеру, ни один из оркестров, приглашенных на юбилей Ростроповича, не хотел играть с Менухиным. А ведь когда этот человек выходил на сцену, от него исходил свет. И какое счастье было присутствовать при этом! Он действительно был как Святой дух - что-то вроде голубя, которого изображают на чаше.

Я помню, как Менухин всегда восхищался постановкой рук Спивакова. У Володи действительно уникальная постановка правой руки, об этом все говорят. Как-то в Москве Спиваков играл Пятый концерт Моцарта, дирижировал Менухин. И вот в каденции, помню, Володя тянет ноту - он может тянуть сколько угодно, - но даже у него смычок "кончается", а Иегуди стоит за пультом, смотрит завороженно и никак не дает вступления оркестру. Потом он сказал Володе:

- Ты меня прости, я засмотрелся - как это ты так ведешь смычок, что он получается у тебя таким длинным? Я так не могу.

В Кольмаре на фестивале солисты готовятся к выступлению в часовне за собором Святого Мэтью, где проходят концерты. Как-то раз Менухин меня сильно напугал - зайдя перед концертом в часовню, я увидела, что он лежит на полу прямо у подножия распятия. Оказалось, он расслаблялся по-йоговски. В другой раз я застала его скачущим - это была разминка. Иегуди вообще очень следил за своим здоровьем и всегда пил витамины - В12, B6, С, Е. Специальные, швейцарские. Как-то за ужином он ужаснулся:

- Володя, ты не пьешь витамины? Подумай о себе и своих детях.

На следующее утро Менухин уехал и оставил нам в рецепции письмо, сохранившееся у меня, и пакет со всеми своими витаминами, которые нельзя нигде купить, кроме Швейцарии и Лондона. Он всегда писал первую фразу по-немецки: "Lieber Volodya", затем следовал текст по-английски или по-французски, а заканчивал по-русски: "Целую, твой Иегуди". В письме были подробные пояснения, какой витамин, когда и сколько надо принимать - до обеда, после обеда и так далее. У меня сохранилось еще одно его письмо, которое он написал Бернадетте Ширак с просьбой помочь семье Спивакова с французскими документами. Это было еще до нашего отъезда в Испанию. Я не отправила его, а после смерти Иегуди нашла в бумагах. То, как он написал о Володе, говорит об их удивительном взаимопонимании.

Вообще, Менухин был человеком парадоксальным. Он мог быть глубоким и игривым, реалистом и мечтателем, философом, поэтом, только не ханжой и не занудой. С ним никогда не бывало скучно. Помню, его однажды спросили:

- О чем вы мечтаете?

Он ответил:

- Я мечтаю, чтобы на планете не осталось ни капли нефти, человечество платит за нее слишком дорого.

Последний раз мы встретились в круизе, организованном Андре Борошем, основателем фестиваля в Ментоне. Володя участвовали в нем семь раз. "Музыкальный круиз" по Средиземному морю проходил на корабле "Мермоз". На сорок первом круизе, после смерти Андре, все прекратилось. Публика там собиралась очень богатая, любящая классическую музыку, в возрасте от пятидесяти до ста двух лет. На каждой второй дамочке там была надета "Оружейная палата", и за те деньги, которые публика платила за круиз, "артистов подавали в меню". Сначала недолгий, неутомительный концерт, потом ужин по всем правилам французской гастрономии, потом снова концерт и вечерняя тусовка на палубе. Днем, если артист рискнул выйти к бассейну, его облепляли старушки. Но этот круиз дал нам множество друзей на последующие годы жизни, а также мы посетили много стран, куда просто так поехать нет времени. Марокко, например, куда я с тех пор очень хочу вернуться. Но корабль был такой старый, что сейчас его отогнали в какой-то порт и переделали в казино. Все испытывают по этому круизу сильную ностальгию.