Иван Стаднюк - Исповедь сталиниста

• Название: Исповедь сталиниста
• Автор: Иван Стаднюк
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

- Скажи откровенно, - стал допрашивать меня Анатолий Владимирович, - у тебя были партийные взыскания?

- Не было.

- А почему тебя уволили из армии?

- По моей просьбе... После седьмого рапорта начальнику Главпура, спокойно ответил я, уже зная от Алексеева причину задаваемых мне вопросов. - В кадрах армии не приживаются писатели. Слабо щелкают каблуками перед начальством.

- Можешь приехать сейчас в "Огонек"? Для серьезного разговора.

Минут через сорок я уже сидел в служебном кабинете Софронова.

- У тебя в ЦК есть знакомства? - задал он мне многозначительный вопрос.

Я не успел ничего ответить, как в кабинет вошли Михаил Алексеев и Борис Иванов - давний и весьма надежный "огоньковец" (тоже заместитель главного редактора).

- Ваня, здесь все свои, Отвечай на мои вопросы откровенно.

- Насчет знакомств в ЦК? - переспросил я. - Знаю секретаря ЦК Ильичева Леонида Федоровича, помощника Хрущева по сельскому хозяйству Шевченко и помощника по литературе Лебедева.

- Стоп! - Софронов прихлопнул ладонью по столу. - В какой мере знает тебя Ильичев?

- Ехал с ним в его машине на рыбалку в запретную зону на Учу. У меня не было туда пропуска, и Грибачев, когда машины с рыбаками собрались против Моссовета, у памятника Долгорукому, усадил меня в чей-то ЗиМ. Я тогда понятия не имел, в какой оказался компании.

- Давай подробнее, - попросил Софронов, окинув веселым взглядом сидевших в его кабинете писателей.

- Приехали на Учу, спустились на лед, стали сверлить дырки... А на зимней рыбалке все похожи друг на друга - в валенках, меховых костюмах, шапках-ушанках. Расспрашивать, кто есть кто, не принято. А когда уселись на рыбацких ящиках в кружок обедать, начали травить анекдоты. Я стал рассказывать о проделках Кузьмы-лунатика - героя моего романа "Люди не ангелы", а Ильичев вдруг перебивает: "Я читал это в книге Стаднюка". Тогда Грибачев и раскрыл меня, как автора этой книги. Ну, заинтересовались, Леонид Федорович тут же подарил мне катушку западногерманской лески, наговорил много добрых слов...

- Как ты думаешь, Грибачев не мог бы позвонить Ильичеву, чтоб он поддержал назначение тебя моим заместителем? - спросил Софронов.

- Нет, это не в правилах Грибачева, - ответил я. - Да и сам не люблю протекций.

- Понимаешь, ты не в номенклатуре ЦК, - стал оправдываться Софронов. И я боюсь, что пришлют нам "номенклатурщика", а он ни ухом, ни рылом в журналистике...

Предсказания Софронова сбывались. Посланная им в ЦК бумага-"объективка" с предложением назначить меня в "Огонек" не "сработала": предлагались на пост заместителя главного редактора другие кандидатуры.

Но вскоре произошло одно важное событие: секретарь ЦК по идеологии Петр Нилович Демичев собрал в своем кабинете группу писателей для разговора о некоторых проблемах литературы. Помню, были там Соболев, Михалков, Софронов, Алексеев, Поповкин... Когда разгорелась дискуссия, попросил слово и я, чувствуя себя в "выигрышном" положении: дело в том, что я только что завершил работу над второй книгой романа "Люди не ангелы" и проблемы села буквально кричали во мне. Без всякого дипломатничания я заявил, что создание двух обкомов партии и двух облисполкомов (промышленных и сельскохозяйственных) серьезно ухудшило положение в стране, хотя бы потому, что промышленность, работающая на сельское хозяйство, неотъемлема в управлении ею от проблем земли. И поставил перед всеми вопрос:

- К сфере какого обкома отнести сахарные, плодоконсервные, спиртоводочные заводы, мясокомбинаты? Ведь они работают на том, что рождает земля. А как можно отучить от земли суперфосфатные заводы или авторемонтные, выполняющие заказы колхозов и совхозов?.. Ведь есть еще и совнархозы, и отраслевые министерства. А теперь в дополнение к ним - два обкома?!.. Это сколько же дармоедства в государстве?!

Это, конечно, была дерзость с моей стороны: произносить такую крамолу в ЦК небезопасно. И писатели глядели на меня со страхом. А я, как говорят, закусил удила:

- Сколько можно терпеть грабительскую практику, когда колхозам и даже целым районам после выполнения ими государственных планов по сдаче хлеба, свеклы, мяса, молока, яиц, навязывают дополнительные - "встречные" и "поперечные" - планы, чтоб область в целом выглядела из цековских кабинетов "благополучной"... Крестьянам вручили акты на вечное пользование землей, а хозяйничать на ней не дают, командуют, что, сколько и где сеять, а чего не сеять, какую скотину разводить, а такую не разводить. В итоге колхозники в конце года получают дырку от бублика. А тут еще нашлись умники и обкорнали их приусадебные участки, заставили крестьян продать в колхозы своих коров... Теперь у них ни коров, ни обещанного молока нет... И убегают селянские дети в города...

Когда же я заговорил о нашей безмерной щедрости в помощи другим государствам, будучи сами нищими, Петр Нилович деликатно остановил меня:

- Мы уклоняемся от главной темы...

Другие выступающие, словно сговорившись, стали развивать те мысли, которые высказал я.

Многое забылось. Помню только, что Демичеву, человеку умному и интеллигентному (у меня с ним будет еще не одна встреча), пришлось нелегко суммировать все то, что наговорила писательская братия в его кабинете. Прощался он со всеми нами пожатием руки. А когда я подошел к нему, рядом вдруг оказался Софронов и сказал:

- Петр Нилович, я рекомендую Стаднюка своим заместителем в "Огонек". Поддержите, пожалуйста.

- Поддерживаю, - без колебания ответил Демичев. Так я стал заместителем главного редактора журнала "Огонек", проработав на этом посту семь лет.

* * *

Работа в "Огоньке" забирала много сил и времени. Но была она мне по душе не только потому, что каждую неделю выходил журнал, в котором виделись и мои труды. Главное - я почувствовал себя на орбите конкретных литературных дел, отвечая за публикуемые повести и рассказы, стихи и литературоведческие статьи. Номера "Огонька" мы вели поочередно с Борисом Владимировичем Ивановым, работая в дружбе и согласии; я многое перенимал из его богатого опыта. Было также приятно, что непрерывно расширялся круг моих друзей и знакомых. Многим я стал нужным, и пусть иногда ощущал "горчинку" в этой кому-то нужности, но и было чувство удовлетворенности.

Однако личные мои творческие замыслы не угасали. Очень хотелось, чтоб роман "Люди не ангелы", посвященный Украине, был издан в Киеве. Но, как сообщала мне "разведка", там роману был поставлен железный заслон сразу же после его выхода в свет. Секретарь по идеологии ЦК партии Украины А. Д. Скаба трижды, когда вставал вопрос об издании "Людей", произносил одну и ту же сакраментальную фразу: "Что позволено Москве, то не обязательно Украине". И все-таки в 1965 году первая книга романа увидела свет на украинском языке, но только после того, как была опубликована в "Роман-газете".

А меня подогревал для дальнейшей работы обрушившийся шквал писем откликов на роман. Особенно интересны были послания от украинцев, живущих в других странах - Канаде, США, ФРГ, Словакии. Весьма интересным показалось более позднее письмо из Бруклина от Н. Осыньской. Предлагаю его вниманию читателей в моем переводе с украинского.

23 октября 1967 года. Бруклин, США

Дорогой земляк!

Прочитала я Вашу повесть "Люди не ангелы", и захотелось мне больше узнать о Вас, что Вы за человек, что за писатель, почему до сих пор не писали ничего о Вашем творчестве в украинской критике как украинского писателя. В биографической справке, которая сопровождает повесть, написано так невыразительно, что трудно было сложить полное о Вас представление. Обратила я внимание на то, что Вы пишете интенсивно: за 10 лет написали 6 повестей. Но меня сбила с толку последняя фраза: "Член Союза советских писателей", - почему не сказано "Украины"?

Тот факт, что повесть "Люди не ангелы" - перевод с русского языка, еще всего мне не сказал. Ведь вообще известно, что в России цензурные ограничения намного меньше, чем на Украине, и я подумала было, что это Вы сначала издались на русском, чтобы затем издаться и на родном украинском языке. Так когда-то сделала писательница Тулуб с романом "Людоловы": когда на Украине это произведение побоялись разрешить, она издала его в России, а затем оно вышло и на Украине на украинском. Эта догадка тем более была возможна потому, что Ваша повесть очень смело написана и для нее нужно было разрешение, если, может, не самого Хрущева, то, во всяком случае, наивысших политических руководителей Советского Союза. Так правдиво о советской действительности до сих пор могли писать только наши эмигрантские писатели, - советские боялись. Не зря ее перевели и издали в Англии на английском языке: в вольном мире какого-нибудь хлама не будут издавать. А Вы же написали не только правдиво, но и талантливо!

Искала я о Вас информацию в Украинской энциклопедии, в справочниках об украинских писателях - нигде про Вас ни малейшего воспоминания! И наконец услышала о Вас правду из уст поэта В. Коротича, когда он был в Нью-Йорке. Коротич сказал (на мой вопрос, который слышали 200 украинцев в зале круглого стола) : "Стаднюк - украинец, но пишет по-русски". Это всех ошеломило. "Как? - удивлялись люди. - Это же не пора Гоголя, когда украинская литература не имела никакой перспективы, а пятый десяток лет после Октябрьской революции, когда украинская литература стала на весь мир известна?!"