Мулуд Маммери - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Мулуд Маммери
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1988
• ISBN: 5-05-002227-4

В сборник произведений одного из основоположников современной алжирской литературы Мулуда Маммери включены романы «Забытый холм», «Опиум и дубинка» и «Через пустыню». Их герои — жители горных деревушек Кабилии, смелые борцы за национальное освобождение, туареги Сахары, представители алжирской интеллигенции — непосредственные участники социальных преобразований, происходящих в стране в последние три десятилетия.

---

— Пора и нам возвращаться, — сказала Амалия, — первая встреча у меня назначена на восемь утра.

Кусок покрытой ржавчиной луны вынырнул из воды, стал быстро расти, раскачиваясь какое-то время над самой поверхностью моря. Набегавшие волны разбивали полоску излучавшегося ею бледного света, и лунная дорожка шла зигзагами.

Душераздирающий вопль, донесшийся из «Сан-Суси», послужил прелюдией к оркестровым вариациям, растворявшимся в ночи.

— Революция не освободила вас от этих тлетворных радостей?

— Иностранные туристы заранее оплатили причитающуюся им долю веселья. Мы обязаны обеспечить контракт. Пойдем дальше?

Трубы и ударники еще некоторое время не отставали от них, пока они шли по песку, потом в глубине бухточки, со всех сторон закрытой соснами, музыка смолкла. Они легли. Песок был еще теплым. Кровь стучала в висках Амалии. Время остановилось…

Возвращаясь на рассвете, они шли по песку, плотно сбитому за ночь водой.

На обратном пути в машине, разрезавшей прохладный воздух, насыщенный влагой первых рассветных часов, Амалия молчала. Чтобы стряхнуть с себя усталость, тяжестью ложившуюся на веки, достаточно будет принять душ. Но то, что она с такой легкостью уступила капризу Мурада (ей самой было непонятно, как все это случилось), не предвещало ничего хорошего в конце путешествия.

Потому что Мурад, это было ясно, ничуть не переменился — разве что к худшему. Изменчивый Протей и так и не ставший взрослым подросток, он, пожалуй, будет в тягость в Сахаре: месяц — это не шутка. Сможет ли он вынести медлительность каравана, духоту, наконец, строгий распорядок — главное, распорядок? Задует песчаный ветер, и он, чего доброго, возьмет да исчезнет в один прекрасный вечер за какой-нибудь дюной, подобно своим беспечным героям из «Перехода через пустыню». Что стоит Югурте (это один из любимых его героев) снова обмануть всех? Пустыня тут же поглотит неоседланных лошадей с седоками, которых город надеялся удержать в своих стенах… ибо для Югурты стена — не преграда.

Если, как он любил повторять, свобода — это скорее род влечения, чем состояние, то это его влечение попросту убьет его когда-нибудь. Уже во время войны его врожденная страсть к кочевой жизни выводила из себя Амалию, предки которой — не в одном колене — были не только оседлыми, но так крепко срослись с землей, что получили от нее все, вплоть до имени. Эта изменчивая подвижность нередко вызывала у нее желание подуть, чтобы разбился хрупкий сосуд. А та легкость, с какой ему удавалось от всего ускользать, смахивала на предательство. Никогда он не привязывался по-настоящему ни к вещам, ни к людям, едва задерживая на них свое внимание.

Амалия не сомневалась: когда сердце Мурада перестанет биться, душа его к тому времени, заранее почуяв неладное благодаря своему чудовищному подсознательному стремлению к скитаниям, давно уже покинет презренную оболочку тела: он и в смерти сумеет обмануть!

— Устала? — спросил Мурад.

Ну вот, не угодно ли… только сейчас об этом вспомнил! Она взглянула на часы:

— Я едва успею переодеться. Что ты собираешься делать до нашего отъезда?

— Поеду в деревню.

— Это далеко от… деревни моей тети?

— Азиф-Меллул? Рукой подать. Только не рассчитывай на меня в качестве провожатого. Героические паломничества — не моя стихия!

— Ты прав, ведь караван прибыл на место. Герои могут спать спокойно. Хотя именно благодаря тете…

И в самом деле, Мурад с Амалией встретились только благодаря тете Анне-Марии. Когда Анна-Мария Делонэй вступила в орден Белых Сестер, ее направили в Азиф-Меллул — Белую Речку, маленькую горную деревушку, где она работала в диспансере. И вот однажды туда явился молодой человек и попросил помочь ему: он якобы поранился, «упав с мула». Как только они остались одни, человек этот сказал Анне-Марии, что у него к ней поручение: в горах есть раненые, которые не могут передвигаться. Не согласится ли она оказать им помощь там, на месте? Анна-Мария сказала: «Я дам вам ответ завтра».

Она доложила об этом настоятельнице.

— Одно из двух, — сказала настоятельница, — либо вы действительно будете лечить раненых — а служа господу, сестра моя, мы должны служить всем людям, — либо это ловушка.

— Если это ловушка, — сказала Анна-Мария, — то я думаю… — она немного помолчала, — что это тоже во славу господа: на все божья воля.

Настоятельница в конце концов дала свое согласие, но не хотела, чтобы Анна-Мария шла одна. Пойти с ней вызвалась сестра Вероника, совсем юная бельгийка, недавно приехавшая в Азиф-Меллул.

Когда они свернули в сторону с шоссе, партизан, который сопровождал их, извинившись, попросил разрешения завязать им глаза. Сестра Вероника едва не потеряла сознание. Примерно через час повязки с них сняли. Они очутились в пещере, кое-как оборудованной для нужд госпиталя. Почти тут же они принялись врачевать раненых.

Сначала было нелегко, и не столько из-за языка (Анна-Мария довольно свободно говорила по-берберски), сколько из-за условий, в которые они попали: спать им приходилось прямо на полу, на циновках из альфы, не было обезболивающих средств, не хватало инструментов. Сестры не страшились скудости пищи: чуть ли не каждый день ели ячменную лепешку, макая ее в оливковое масло. Мужчины приходили и уходили. Разговаривали они мало, скажут только, где болит, потом — спасибо, и все.

Через несколько дней тот, кто, по всей видимости, был у них командиром, позвал Анну-Марию и Веронику. Он поблагодарил их и сказал, что их проводят до места, которое им хорошо известно; оттуда они наверняка найдут способ добраться до своего монастыря. Где они находились, им было неведомо, но куда их должны были отвести, они и в самом деле знали. За это время им удалось поставить на ноги почти всех раненых.

Они отправились в путь вместе с двумя партизанами, которым командир дал указания по-французски, чтобы женщины поняли, о чем идет разговор. Их посадили на мулов. Командир извинился и попросил разрешения завязать им глаза. На этот раз Вероника не испугалась. Когда добрались до места, о котором было условлено, партизаны снова поблагодарили их, дали немного денег — «на тот случай, если им придется сесть в автобус», и исчезли.

Почти тут же появились джипы и бронетранспортеры военного патруля, открывшего огонь по партизанам, но те были уже далеко. Лейтенант счел бесполезным преследовать двух феллага, которые, по всей видимости, прекрасно знали местность, а кроме того, наверняка были вооружены.

В свое время лейтенант был военнопленным в Индокитае. Долгий период политического перевоспитания, которому пытались подвергнуть его вьетнамцы, не дал ожидаемых результатов. Коттен вернулся оттуда взбешенный, с твердым намерением никогда впредь не допускать ничего подобного или хотя бы отдаленно напоминающего то, что ему довелось пережить. «Индокитай вот где у меня сидит, — говорил он, показывая на горло. — Если ты побывал во вьетнамском лагере, считай, что тебе сделали прививку, не желаю больше никаких Дьенбьенфу[98], ни за что, никогда!» Его репатриировали, а когда восстали феллага, направили в Алжир. Коттен ехал туда с некоторой долей беспокойства, но, главное, с огромным желанием отомстить, во что бы то ни стало смыть с себя позор Дьенбьенфу. Ибо что такое феллага? Это тот же нья-ке, только смуглый, тут и сомневаться не приходится — такое же точно отродье голодранцев, идущих в бой с самострелами наперекор всем правилам, которым он, Коттен, обучался в Военном училище. Лейтенант проиграл войну в Индокитае, но эту войну он проиграть не мог.

Именно для того, чтобы он приспособился к условиям необычной войны, командование послало его на специальные курсы так называемого психологического воздействия, где его бесконечные ссылки на «вьетнамский опыт» имели несомненный успех. Стоило ему произнести: «Вот в Индокитае…» — и все взоры тут же устремлялись к нему. Во время обучения лейтенант Коттен главным образом пытался получить информацию относительно нравов, психологии и слабых мест населения, которое он плохо знал, а вернее, вовсе не знал. В остальном же метод был ему ясен: бить без промаха, атаковать противника изнутри, просочившись в повседневную жизнь местного населения, а для широкой публики и гуманистов из ООН стараться изобразить дело так, чтобы последнее слово всегда оставалось за тобой.

Увидев двух исхудавших святых сестер с глазами, покрасневшими от едкого дыма, которого они наглотались за время пребывания в пещере, Коттен почувствовал, что должен попридержать душивший его гнев.

— Гуляете, сестры мои?

— Мы идем в Азиф-Меллул. Вы случайно не в ту сторону?

— Азиф-Меллул? Ну конечно. Мы вас обязательно проводим. По нынешним временам в сельской местности небезопасно, это вам, верно, очень мешает, когда нужно куда-нибудь пойти или поехать?